ого характера. После этого фамилии отъезжающих сообщались по телеграфу через Правовой департамент Министерства иностранных дел в Главное управление Генерального штаба, но сообщались в сущности лишь для сведения, потому что в распоряжении Главного управления Генерального штаба не было никаких средств, чтобы воспрепятствовать проезду нежелательных эмигрантов через границу. Эмигранты ехали обычно большими партиями и сплошь да рядом держали себя вызывающе по отношению к чинам пограничного надзора.
В случае каких-либо затруднений, чинимых им, они терроризировали пограничные власти угрозами принести жалобу в Петроградский или Гельсингфорский Совет рабочих и солдатских депутатов. Представители обоих Советов неизменно обнаруживали тенденцию становиться на сторону эмигрантов против военных властей, не входя в рассмотрение дела по существу. Совершенно несомненно, что среди эмигрантов могли находиться лица, подозрительные с точки зрения шпионажа. Так, в числе прочих беспрепятственно были допущены Лев Бронштейн (псевд. Троцкий) и Анжелика Балабанова, которые значились в черном списке, составленном Междусоюзническим иностранным бюро в Париже. Число лиц, лишь недавно нанятых германским правительством, еще не занесенных ни в какие списки и успевших проехать, пользуясь временным ослаблением надзора, разумеется, не может быть установлено.
Их вызывающее поведение есть лишь частный случай общего порядка, нетерпимого с точки зрения государственной обороны, но установившегося в силу того, что военные власти были объектами давления со стороны чуждых им и недостаточно компетентных органов»192.
Дипломатические представители России за рубежом (в частности, поверенный в делах в Лондоне К.Д. Набоков) также настаивали на временной приостановке отправки политэмигрантов на родину. В телеграмме от 11/24 июля 1917 г. он сообщал: «Вопрос о дальнейшей отправке на государственный счет политических эмигрантов с континента и из Лондона в Россию становится настолько серьезным, что я вынужден всецело присоединиться к мнению некоторых вполне заслуживающих доверия лиц из эмигрантской среды. Не подлежит сомнению, что из Европы под видом политических эмигрантов уже проникли в Россию анархисты и уголовники и иные антигосударственные элементы. Ни посольства, ни консульства не имеют фактически возможности проверять подлинную принадлежность людей к политической эмиграции и должны полагаться на отзывы эмигрантских комитетов. Ввиду того, что взгляды таковых изменились с возвращением в Россию огромного большинства эмигрантов, отзывы комитетов не имеют теперь того значения и не дают тех гарантий, как прежде. Мне представляется необходимым, чтобы правительство циркулярно оповестило посольства в Лондоне, Париже и Риме и бернскую миссию, что впредь до назначения особых комиссаров здесь и в Париже с широкими полномочиями и ответственностью отправка эмигрантов временно приостанавливается. Это даст возможность переправить в Россию большее количество военнопленных и военнообязанных»193.
В отличие от Набокова поверенный в делах в Швейцарии А.М. Ону, напротив, настаивал на скорейшем выезде из Швейцарии на родину тех эмигрантов, которые бы способствовали укреплению позиций Временного правительства и продолжению войны. В своей телеграмме в МИД 24 июля / 6 августа 1917 г. он настаивал на незамедлительном коллективном отъезде 120 эмигрантов-оборонцев». Аргументы дипломата сводились к следующему: «Около 500 эмигрантов, преимущественно интернационалистов и пацифистов, уехали отсюда через Германию. «Оборонцы», то есть националисты, до сих пор уезжали чрез Англию и Францию, при этом в весьма небольшом числе. По вполне понятным политическим соображениям оборонцы желают возможно скорее прибыть в Россию, дабы принять участие в политической борьбе против центробежных сил. Для характеристики отъезжающих отсюда оборонцев надо отметить, что ни одному из лиц, рекомендованных комитетом оборонцев, не было отказано в визе ни англичанами, ни французами – все решительно признаны достойными доверия»194.
Нередко между возвращавшимися на родину на одном пароходе эмигрантами и бывшими военнопленными возникали ссоры из-за разности политических взглядов.
Так, генеральный консул России в Бергене докладывал, что в проследовавшей в июле 1917 г. через Берген партии соотечественников, среди которых насчитывалось 300 политэмигрантов и 400 возвращающихся из плена солдат, происходили во время переезда из Англии на пароходе трения, обострившиеся до такой степени, что со стороны солдат слышались угрозы выбросить в море слишком ярых пацифистов. В Бергене, где партия оставалась три дня, солдаты были помещены отдельно от эмигрантов, и настроение было более покойное, хотя все-таки проявлялись некоторое недоверие и зависть к тому вниманию, с которым местные социалисты относились к нашим эмигрантам, и, в конце концов, солдаты, опасаясь какого-либо предпочтения эмигрантам, настояли на том, чтобы их отправили отдельно с первым поездом, заказанным для перевозки партии.
Все эти трения до эксцессов не доходили, но все-таки отправление наших соотечественников большими партиями, и в особенности эмигрантов вместе с солдатами, крайне нежелательны по причине всегда возможных осложнений, не говоря уже о крайних затруднениях в отношении пропитания, помещения и отправки. Вообще предпочтительнее было бы отправлять хотя бы только солдат из Франции или Англии в Россию прямо морем через Архангельский или Мурманский порт»195.
Между тем внутриполитическая обстановка в России продолжала накаляться – власть разваливалась, общество погружалось в хаос. С тем, чтобы реально оценить складывавшуюся в стране ситуацию, уместно напомнить слова российского гимна – «Рабочей Марсельезы» – более известного как песня «Отречемся от старого мира»:
Вставай, поднимайся, рабочий народ!
Вставай на врага, люд голодный!
Раздайся, клич мести народной!
Вперёд, вперёд, вперёд, вперёд, вперёд!
Именно ее через 5 дней после отречения от престола Николая II в марте 1917 г. Временное правительство утвердило в качестве государственного гимна.
В октябре 1917 г., буквально за день до переворота, в МИДе подвели итог своей трехлетней гуманитарной деятельности. В составленной по этому поводу справке давалась краткая история вопроса196. В преамбуле документа напоминалось, в частности, что забота о русских гражданах, оставшихся за границей по военным обстоятельствам или задержанным в неприятельских странах, была поручена образованному при Первом департаменте Министерства временному Отделу денежных переводов. К нему впоследствии присоединили делопроизводство по сводке отчетностей о выданных заграничными учреждениями и защищающими российские интересы в неприятельских странах нейтральными дипломатическими и консульскими учреждениями ссудах и пособиях неимущим русским гражданам.
Деятельность «Отдела денежных переводов и ссуд» до Февральской революции ограничивалась проведением операций по переводу денег в воюющие страны, а также составлением сводок поступавших из посольств, миссий и консульств отчетов о выданных ими неимущим соотечественникам ссудах и пособиях. Вопросы принципиального характера, включая запрос валютных средств, решались в Первом департаменте. В марте 1917 г. Отдел денежных переводов и ссуд обрел самостоятельный статус с подчинением его непосредственно товарищу министра.
Объединив разбросанные по различным отделениям бывшего Первого департамента дела, Отдел по соглашению с Министерством финансов значительно расширил круг своего ведения. Имея текущий счет в Петроградской конторе Государственного банка, получая непосредственно от Особенной канцелярии по кредитной части и от главного управления по заграничному снабжению иностранную валюту и ведая распределением кредитов, отпускаемых на нужды оставшихся за границей по военным обстоятельствам соотечественников, Отдел за истекшие со времени Февральской революции месяцы объединил нижеследующие операции:
1. Денежные переводы по льготному курсу от частных лиц нуждающимся русским гражданам, оставшимся по обстоятельствам военного времени в Германии, Австро-Венгрии, Бельгии, Турции, Болгарии и занятых неприятелем местностях России, а также в исключительных случаях (тяжкой болезни, невозможности вернуться на родину и т. д.) в Швейцарии. Ввиду ограниченности отпускаемой валюты Отдел принимает для перевода лишь до 100–150 рублей на одно лицо и до 200–300 на семью, при этом не более одного раза в месяц. Деньги переводятся по телеграфу через посредство испанских посольств в Берлине и Вене, испанской миссии в Брюсселе и нидерландских миссий в Константинополе и Софии.
С начала войны по октябрь 1917 г. Отделом переведено свыше 18 млн рублей по 118 860 переводам.
2. Выдача ссуд и пособий неимущим русским гражданам, оставшимся за границей по обстоятельствам военного времени и не имеющим возможности возвратиться на родину. Ссуды, подлежащие возмещению, выдаются заграничными учреждениями лишь в тех случаях, когда получатели представляют достаточные гарантии последующего их возмещения. На одно лицо выдается ежемесячно до 300 рублей. До революции безвозмездные пособия выдавались более щедро, но, с сокращением отпускаемых правительством кредитов, министерство вменило в обязанность посольствам ограничить выдачу пособий нуждающимся, но трудоспособным гражданам месячным сроком до их трудоустройства. Более крупные пособия выдавались лишь в самых исключительных случаях безусловной нужды, болезни и нетрудоспособности.
Ссуд и пособий с начала войны по июль 1917 г. выдано за границей и в оккупированных местностях на сумму свыше 6500 тыс. рублей, не считая помощи, оказанной русским гражданам в Турции через иностранные представительства. Размер этой помощи, по имеющимся в Отделе сведениям (отчеты американского правительства еще не поступили), превысил за время с июня 1915 г. по апрель 1916 г. 2 млн рублей.
На предмет взыскания с недоимщиков, возвратившихся в Россию и не возместивших полученных ими ссуд, Отделом направлено в Департамент государственного казначейства требований на сумму в 1 885 388 рублей по 60 343 выдачам.