Большие трудности возникли в переговорах об обмене захваченного в плен санитарного персонала между Россией, Германией и Австро-Венгрией. Германцы всячески затягивали переговоры, ставя вопрос об обмене санитарного персонала в зависимость от обмена гражданскими лицами. В августе 1916 г. германское правительство через испанского посла в Берлине представило свой проект соглашения, в котором предлагало договориться об обмене всеми категориями санитарного персонала, но освободить из плена лишь 189 из 58 914 взятых в плен русских врачей. Немцы объясняли это необходимостью оставить по одному врачу и по 10 санитаров на каждые 2500 русских военнопленных. Таким образом, все 2558 российских санитаров не подлежали освобождению.
Отдел о военнопленных МИДа России, рассмотрев указанный германский проект и согласовав свою позицию с Военным министерством, направил ответ через Стокгольм в начале ноября 1916 г. Российская сторона соглашалась на предложение Германии об освобождении 189 русских врачей и взамен предлагала освободить 25 германских врачей.
Переговоры на эту же тему с Австрией начались еще в августе 1914 г. Российская сторона предлагала освободить весь санитарный персонал, но австрийцы, соглашаясь с этим лишь частично, высказали встречное пожелание – оставить в плену некоторое число врачей и санитаров для обслуживания нужд русских военнопленных. Их предложение было принято, и в апреле 1915 г. российское правительство согласилось на задержание в плену по одному врачу на 1500 военнопленных. В результате в течение лета и осени 1916 г. австро-венгерские власти освободили 40 врачей и 1 представителя Южнорусской Общественной Организации Всероссийского Земского Союза, 2 женщин-врачей, 3 студентов-медиков, 4 братьев милосердия, 126 фельдшеров и 365 санитаров. Со своей стороны, Россия освободила 41 врача, 21 аптекаря, 13 студентов-медиков, 154 фельдшера и 365 санитаров211.
Переговорный процесс, инициированный российской дипломатией в рамках порученной ей руководством страны гуманитарной миссии, сталкивался с серьезными внешними и внутренними препятствиями. Оппонентами МИДа выступали Военное министерство и Министерство финансов – и те, и другие полагали нецелесообразным тратить средства на «отработанный людской материал». Никакая мидовская аргументация на них не действовала.
Говоря о внутренних препятствиях, мешавших переговорному процессу, важно подчеркнуть, что с самого начала войны тема о военнопленных в русской печати была неофициально под запретом, а уже к концу 1914 г. стала строго подцензурной: любое упоминание о взятых в плен русских солдатах и офицерах вычеркивалось. Под запретом находились любые воззвания в защиту пленных, а также публичный сбор денег в их пользу. Например, на заседании Комитета по оказанию помощи военнопленным 16 марта 1916 г. предлагалось напечатать альбомы под названием «военнопленные», состоящие из пяти открыток каждый, изображающие жизнь русских и союзных России военнопленных. Однако руководству Комитета было предложено «признать нежелательным распространение в России фотографических и других карточек с изображением как военнопленных, так равно и их жизни». Над деятелями Московского комитета помощи военнопленным, одной из наиболее эффективных общественных организаций, учредили негласный надзор и даже предпринимались попытки изобличить некоторых его сотрудников в тайной связи с противником.
Среди российских организаций, активно помогавших военнопленным и раненым, особое место принадлежит Русской православной церкви. Через Действующую армию прошло более 5 тыс. священнослужителей. Около 2 тыс. из них получили различные награды и поощрения. При этом 14 пастырей были удостоены «за отличие в военных подвигах» офицерскими Георгиевскими крестами. Заметим, что со времени основания этого ордена в 1796 г. и до русско-японской кампании его получили всего 4 священника212.
В ходе боевых действий 400 священнослужителей были ранены или контужены, более 100 попали в плен, многие, отказываясь бросить свою паству, добровольно оставались в лагерях для военнопленных.
В те годы Церковь, чье имущественное благосостояние (капитал одних только монастырей составлял 60 млн рублей, а ежегодный доход – 1 млн) не давало спать спокойно представителям радикальных партий, продемонстрировала способность решать общенациональные задачи. По данным отчета обер-прокурора Святейшего Синода, опубликованного в 1916 г., уже в конце первого года войны 207 обителей открыли лазареты для раненых. Среди самых крупных были госпитали Троице-Сергиевой лавры (на 300 человек), Киево-Михайловского монастыря (на 450), Киево-Печерской лавры, в которой отвели 10 корпусов для размещения раненых. Создавались лазареты и при приходах. В одной лишь Московской епархии в 1914 г. начали работать 157 таких госпиталей, на чье содержание общины затратили 425 тыс. рублей.
Помощь раненым осуществлялась и по линии Красного Креста. Издававшиеся при Святейшем Синоде «Церковные ведомости» сообщали, что к 31 марта 1917 г. в кассу главного управления этого общества поступило пожертвований «от лиц и учредителей духовного ведомства» на сумму более 16 млн рублей.
Действенным церковно-общественным органом, осуществляющим поддержку семей фронтовиков, стали приходские попечительские советы, массовое создание которых началось после начала войны. К августу 1915 г. советы выделили нуждающимся более 6 млн рублей. Кроме денежных пособий семьи ушедших на фронт обеспечивались хлебом, топливом, одеждой и обувью.
Министерству иностранных дел приходилось не только вести переговоры с союзниками и воюющими государствами по вопросам военнопленных, но и постоянно отчитываться за то, что происходило с иностранными военнопленными внутри России. Переписка велась в основном с посольством США в Петрограде, взявшим на себя защиту интересов Германии в России.
В составленной в начале 1915 г. МИД записке о положении задержанных германских и австро-венгерских подданных, предпринималась попытка в ответ на поступившие посольству США жалобы изложить собственную версию положения дел. В записке напоминается, что «по соглашениям, состоявшимся между российским правительством и правительствами германским и австровенгерским, все русские подданные от 17 до 45 лет, находящиеся в Германии и Австро-Венгрии, не подлежат возвращению на родину, равно как и германские и австро-венгерские подданные того же возраста, находящиеся в России». Задержанные на основании указанного соглашения в России германские и австро-венгерские подданные высланы во внутренние губернии, главным образом в Вятскую и Вологодскую.
Ознакомившись с содержанием писем военнопленных, Министерство иностранных дел сделало вывод, что положение германских и австро-венгерских подданных, задержанных в России, «отнюдь не является бедственным – из 212 просмотренных министерством писем в 98 пленные указывают, что они довольны своей участью, а из остальных не более 10 содержат жалобы на недостаток денежных средств». Поэтому, по мнению МИД, положение всех германских подданных, имеющих при себе некоторые, хотя и незначительные, материальные средства, является «более чем удовлетворительным»213.
В переписке с посольством США по вопросу об улучшении быта военнопленных российская сторона предложила, чтобы на условиях взаимности воюющие обменялись правилами содержания военнопленных, включая порядок размещения, выдачи одежды и продовольствия, а также о корреспонденции, переводе денег и снабжении вещами. Выражалось также согласие на создание «при Российском обществе Красного Креста особого комитета для попечения о германских военнопленных, на тех же основаниях, на коих ныне в Петрограде устроен комитет для попечения об австрийских пленных. Все переговоры об учреждении этого комитета предлагалось вести непосредственно между российским и германским Бюро о военнопленных214.
Что касается сокращения продовольствия пленным германцам – уменьшение хлебной и мясной порции, а также лишение пленных чайного довольствия – то речь идет об «общей ограничительной мере, введенной для всех пленных германцев. Вызвана же она совершенно недопустимым, с человеческой точки зрения, режимом, применяемым к пленным чинам нашей армии, находящимся в концентрационных лагерях Германии. Не только в смысле жестокого обращения с названными пленными, но и, главным образом, в предоставлении им пищи в таком ограниченном количестве и такого дурного качества, которые не оправдываются решительно никакими заслуживающими внимания соображениями и не удовлетворяют самым основным требованиям гигиены, не говоря, конечно, о гуманитарности»215.
Руководствуясь внешнеполитическими соображениями, Отдел о военнопленных предложил разделить находившихся в России военнопленных на несколько категорий по национальным признакам и создать для некоторых из них более привилегированные условия. Так, пленных славян переквалифицировали из военнопленных в «трудообязанных». Министерство иностранных дел (Второй политический отдел) также стало посредником в вопросе об ассигновании сербам, находящимся в германском и австро-венгерском плену, в размере 940 тыс. рублей для снабжения их одеждой и пищевыми продуктами.
Помимо этого, ввиду обращения французского и итальянского правительств о выдаче им французов и итальянцев, бывших в составе германской и австро-венгерской армий, уроженцев Эльзас-Лотарингии, Тироля и населенных итальянцами провинций, Отдел о военнопленных ходатайствовал перед Военным министерством об удовлетворении этой просьбы. В результате почти все эльзасцы, а также значительное число итальянских солдат и офицеров были освобождены216.
С каждым месяцем войны в воюющих государствах нарастала проблема продовольственного снабжения не только собственной армии и населения, но и военнопленных. Среди оказавшихся в плену миллионов солдат и офицеров многие были ранены, искалечены или страдали от болезней, связанных с плохим питанием и изнурительным трудом. Многие сходили с ума и кончали жизнь самоубийством: