Покуда ты слаб,
Твоим учителем, покуда ты юн!
Твоим слугою навечно,
Чтобы ты мог вернуться
И исцелить скорби народа,
Явить любовь и исполнение надежд.
Вернись в скорлупку мира,
Оставленную тобою.
Всыпанные в кровь порошки начали светиться. Кейт поежилась. Ей хватало отваги в любой жуткой, но обыденной ситуации, однако чары повергали ее в ужас, рождали в ней здоровое стремление убежать куда-нибудь подальше. Кейт ощущала действие заклинания, она чуяла его своими костями и кровью; и хотя чары Хасмаля нельзя было назвать болезненными или «грязными» — как это сделал Дугхалл в аэрибле, — она чувствовала все возрастающее смятение. Словно бы она стояла возле костра, разгоравшегося сильнее и жарче. Кейт знала, что в настоящий момент опасность ей не грозит. Однако ситуация вполне могла радикально перемениться.
— Сбрось экран. Если Возрожденный действительно вернулся, засветится уже сама кровь, — сказал ей Хасмаль перед самым началом.
И теперь, в тишине и во мраке, кровь подтверждала правоту духа, объявившего весть Хасмалю. Она действительно засветилась, и белый свет этот, сначала осиявший тонким слоем всю чашу, распространился на ладони, руки и плечи волхва, наконец охватив его целиком.
А потом свет расширился еще больше, окутав Кейт теплым, умиротворяющим коконом.
Оказавшись внутри светящегося шара, она почувствовала робкое пробуждение Возрожденного. Где-то вдали в материнском чреве шевельнулся младенец, потянувшийся к легкому как перышко прикосновению чар. Дитя было полно любви, просто являлосьею. Горючие слезы вскипели в глазах Кейт и потекли, по щекам, и она благословила эту тончайшую связь. Дух Возрожденного прикоснулся к Кейт, и страх ее перед магией рассеялся… она ощутила себя нормальной. Нет, более того, нужной, необходимой… как никогда в жизни. Даже имея дело со своими родителями, она понимала, что те любят ее наперекор уродству, стараясь забыть о нем. Но Возрожденный любил ее такой, какой она была, и считал ее своею, ибо в его глазах она была столь же совершенна, как и он сам.
В тот миг соприкосновения она ощутила, что всегда гнездившаяся в ней боль исчезла. Потом она поглядела на Хасмаля, заметила слезы, стекавшие по его щекам, и поняла, что не одинока в своих чувствах. Кейт и поверить не могла, что оказалась столь благословенной… что ее избрали помогать Возрожденному, в то время как другие, куда более достойные люди, жили и гибли ради его явления, так и не сподобясь лицезреть воплощение своих надежд.
Краем сознания она ощущала других Соколов, что подобно Хасмалю явились предложить свои услуги и исполнить клятвы… чтобы присутствовать при уединенном начале радостного чуда, обещанного всем людям. Их было много, этих разумов; незнакомые Кейт, они соединялись в общей любви и цели… соприкасаясь с нею, они не отшатывались в отвращении. Она была собой — какая уж есть, они тоже… и все они собрались вокруг души Возрожденного — как люди, затерявшиеся в пустыне и наконец обнаружившие источник. Теперь они ни в чем более не нуждались; им оставалось только любить друг друга и вместе ликовать.
Потянувшись далее, Кейт соприкоснулась с Матерью Возрожденного и испытала истинное потрясение. Та излучала лишь ярость, боль и ненависть. Кейт чувствовала, что женщина эта жестоко пострадала от рук своих врагов. Мать, казалось, напрочь отгородилась от любви, которую предлагало ей еще не родившееся дитя, боль и гнев не позволяли ей выйти за пределы собственного разума и исцелиться, как исцелилась Кейт. И вдруг произошло новое потрясение. Мысли и воспоминания этой женщины достигли сознания Кейт, и она обнаружила, что матерью Возрожденного является ее собственная кузина… Даня!
Она хотела закричать. Ты все-таки выжила!Значит, хотя бы один любимый ею человек пережил предательское нападение Сабиров. Впрочем, Кейт не сумела добиться, чтобы Даня услышала ее. Ей хотелось сказать: ты не одна, я здесь, и я приду на помощь тебе.Однако Даня не слышала предлагаемого ею утешения.
Кейт не хватало умения передавать свои мысли с помощью чар. Но она выучит все, что окажется необходимым, потому что в тот миг, когда Хасмаль ввел ее в свой круг, мир Кейт изменился к добру. Жизнь ее обрела цель… вдруг оказалось, что ей предстоит еще так много сделать. Возрожденный уже существует, он станет сыном ее любимой кузины, вовсе не павшей от рук Сабиров. И Кейт совершит все возможное, чтобы сохранить их, чтобы помочь любви Возрожденного восстановить весь мир.
Робкий стук в дверь разбудил Кейт, проведшую всю ночь в одиночестве.
— Входи, — сказала она, зевая и потягиваясь.
Несмотря на напряженность, вызванную необходимостью в Трансформации, чувствовала она себя хорошо. Сердце покинула тяжесть, появилась надежда, то, что будущее окажется лучше прошлого. Даня — Мать Возрожденного.
Кейт улыбнулась Ррру-иф, когда та возникла в двери.
— Что поручишь мне сегодня? Есть какая-нибудь стирка, или, быть может, в каюте что-то не устраивает тебя?
Кейт ухмыльнулась.
— Может быть, ты займешься сегодня более приятным делом. Не хочешь ли побыть с Джейти?
Ррру-иф покачала головой.
— Перри Ворона заметил острова, о которых ты говорила, и пока наверху не удостоверятся, что мы не наскочим на риф, Джейти будет трудиться на палубе.
Перри Ворона, весьма общительный мореход, по-настоящему звался Перимусом Ахерном, любил высоту и остротой зрения не уступал Кейт. За трапезами он рассказывал удивительные истории о своей прежней жизни — до «Кречета»; тогда он был в Калимекке адвокатом и занимался кражами патентов городских изобретателей. Последнее дело завершилось ошибкой: он доказал правоту истинного изобретателя, обвинившего одного из младших членов знатной Семьи (однако фамилии ее он так и не назвал) в краже своей идеи.
Уже на следующее утро Перри с огорчением обнаружил, что вынужден изменить сразу и место жительства, и род занятий. Впрочем, он сказал, что с тех пор полюбил море, и в итоге эта «судебная» история обернулась удачей.
— А я рада, что скоро вновь увижу сушу, — призналась Кейт. — Море успело надоесть мне.
В улыбке Ррру-иф промелькнула язвительность.
— На корабле бывает тесно, даже если ты проводишь на нем немного времени. А представь себе, что тебе приходится плавать всю жизнь!
Кейт попыталась представить себе целую жизнь, проведенную в построенном из дерева мирке, окруженном со всех сторон лишь воздухом и водой.
— Даже помыслить не могу, — покачала она головой. — Однако, наверное, ты проводишь на корабле только часть своей жизни?
Ррру-иф прищурилась и негромко промолвила:
— Мне и в голову не придет оставить палубу «Кречета». Здесь, на борту, я подвластна одному только капитану Драклесу. Если я покину корабль… в Ибере и на Территориях найдутся люди, готовые накинуть на мою шею веревку.
Кейт передались горечь и обида, проявившиеся в настроении женщины, она с невероятной четкостью ощутила, как изменился запах ее тела, ритм дыхания. В эти минуты чувства Карнеи были обострены близящейся Трансформацией. Наклонившись вперед, Кейт произнесла:
— Просто не могу представить, за что тебе выпала такая участь. Ты ведь хорошая.
Ррру-иф хлопнула в ладоши и ответила:
— Тем не менее по Иберанским законам я осуждена на смерть в любом уголке Иберы.
— Как же так?
— Это не важно.
— Как это не важно, если речь идет о твоей жизни?
Ррру-иф рассмеялась — резко, сердито.
— Жизнь моя нужна лишь мне самой. Ну, еще, быть может, Джейти. Но только не тебе… ты же из Семьи.
Кейт помотала головой.
— Больше я не принадлежу к ней. Моя шея — в этом я не сомневаюсь — также ждет веревки.
Ррру-иф вздохнула, и Кейт указала ей на кресло против своей койки.
— Садись, поговорим. Времени у нас как будто достаточно.
Не скрывая нерешительности, Ррру-иф опустилась в кресло и сказала:
— Мой народ жил на горах к юго-востоку от Тарраянта Кевалта, возле озера Джирин в Манаркасе, если по-твоему.
Кейт кивнула. Семейство Галвеев владело землями на Новых Территориях к югу от озера Джирин — одного из тех озер, что возникли в результате Войны Чародеев.
— Я жила там лет до шести, наверное. А может, мне было и меньше. И тут в наш город явились диаги и объявили всех моих земляков своими рабами.
Кейт переспросила:
— Диаги? То есть люди, такие, как… — она уже хотела сказать «я», но в последний миг передумала, — …как капитан? И Джейти?
— Да. У нас были хорошие бойцы, не боявшиеся диаг, но у твоего народа оружие лучше. Почти все наши бойцы погибли. Остались только раненые, старики и дети… и еще немного женщин — беременных тогда и неспособных сражаться. А всех остальных диаги забрали и увели на свои Новые Территории. Сперва мы оказались в Старом Джирине, затем в Бадаеалле, потом в Ванимаре и, наконец, — во всяком случае, я — в Гласмаре. И в каждом месте диаги продавали тех, кого можно было продать. Однако такая маленькая девчонка, как я, никого не интересовала, и лишь в Гласмаре на меня нашелся покупатель.
Голос ее приобрел особую едкость, и Кейт поняла, что Ррру-иф купило отнюдь не семейство, нуждавшееся в компаньонке для своей дочери.
— Меня купил мужчина по имени Тироф Андрата. Еще он купил мою младшую сестру и двух маленьких девочек из нашей деревни. Из нас рассчитывали воспитать наложниц для представителей знати Гласмара, наделенных… экзотическими вкусами. Тироф Андрата открыто торговал живым товаром, дело его процветало; он одновременно наживался и удовлетворял свои низменные потребности. Видишь ли, он сам занимался нашим обучением. Он вообще очень любил маленьких детей, а особенно крохотных девчушек джеррпу.
— Джеррпу?
— Это такие, как я. Ну, как вы называете себя людьми.
Кейт изобразила на лице понимание.
— Итак… он… обучал тебя.
— Обучал.Слишком мягкое слово. — Ррру-иф едва заметно улыбнулась. — Впрочем, да. Обучал он нас регулярно. Мы научились самым различным способам удовлетворять своих будущих хозяев. Багге — так он заставлял нас называть его — особенно нравилось причинять нам боль и унижать нас, он утверждал, что именно это дает высшее удовольствие господину.