Не очень было понятно, о чем идет речь, но разберемся.
Уже при посадке в самолет стало понятно, что это не совсем обычный рейс. Людей было столько, что многие, как в троллейбусе в час пик, летели стоя в проходах. В районе туалета несколько мужчин взгромоздили огромный ящик, перегородивший проход в кабинки. На расспросы не очень довольных пассажиров отвечали: «Искусственную почку везем». И все понимали, что теперь это гораздо важнее обычного пассажирского комфорта, может, это и есть то, ради чего вообще весь этот полет. Потерпеть пару часов до приземления вообще не проблема.
Долетев, мы сразу пошли к пограничникам. Нас ждали.
Ну а дальше начались три недели моей жизни, наполненные невероятными событиями и историями, которые, с одной стороны, невозможно забыть и выкинуть из головы, но и, с другой, рассказать за тридцать лет не захотелось никому, кроме самых близких.
Это и улица в городе Спитаке, выложенная с двух сторон телами погибших. Бесконечно длинная улица. Делали так для того, чтобы родственники находили своих. Лежали тела прямо на земле. Гробов на всех не хватало. Картина эта до сих пор время от времени возвращается ко мне во сне.
Это и побледневший от потрясения Фил Донахью, известнейший и мегапопулярный тогда американский телеведущий, видавший виды в разных уголках земного шара, и продемонстрированный им невероятный профессионализм в процессе подготовки и записи репортажа для телеканала, который смотрит весь мир.
И паника, возникшая в штабе, когда сел израильский борт, полный спасателей и спасательного оборудования. Дело в том, что в тот момент у Советского Союза не было дипломатических отношений с Государством Израиль, а это значило, что граждане Израиля не имели права посещать СССР и визы мы им выдавать не могли. Поэтому и возникла паника у пограничников, которые тут же перевели стрелки на нас: «Выдаст МИД им визы – впустим. Без виз – нет». А дальше всё как в плохом кино: время вечернее, связь работает хреново, дозвониться до Москвы не получается. Телетайпная связь (да, тогда была такая) тоже дала сбой. Проблемы связи на фоне возмущения ребят из Израиля тем, что они приехали спасать, что важна каждая минута, а их маринуют в самолете, ничего не объясняя… Короче, за всё происходящее как-то неожиданно ответственными стали мы с Витей. Мы молча вошли в самолет. Вместе с пограничниками раздали бланки виз спасателям, чтобы не терять времени на заполнение вдвоем, как того требовала инструкция, встали у трапа и просто шлепали мидовскую государственную печать и ставили свою подпись, отдавая себе отчет, что за это можно лишиться вообще всего на свете. Дело конкретно подсудное. Закончив, телетайпировали в центр о произошедшем и стали ждать. Утром первый звонок из родного управления: «Вы что, охренели? Что значит не смогли дозвониться? Не знаю, что теперь будет с вами».
Только к обеду нас срочно позвал к себе руководитель аэропорта, чтобы мы увидели в новостях по телику репортаж о том, что общая беда открывает ворота всем людям доброй воли, едущим к нам со всех концов земли и даже из страны, с которой уже долгие десятилетия у нас не было никаких контактов! И показывают наших израильтян, лица которых мы отлично помним. Только тут от сердца немного отлегло. Ну хотя бы срок не дадут. Чуть позже еще один звонок из родной конторы от шефа: «Молодцы, что четко выполнили все мои инструкции! Продолжайте нести вахту, только… – в его голосе впервые промелькнула теплота, – без самодеятельности».
Потом посчитали: за первые семь дней удалось поспать ровно четырнадцать часов, с максимальной продолжительностью одного сеанса тридцать минут.
За три недели пребывания в аэропорту Еревана к родителям удалось попасть только два раза, хотя дороги там всего двадцать минут.
Все работали на износ. Сюда же прибыли и главные лица страны. Как забыть исторические кадры, которые видел живьем, а не по телевизору? Слезы главы правительства великого государства, выступившие, как мне показалось, от собственного бессилия…
Звонок от диспетчеров: «Летели два югославских борта, один уже совсем недалеко от порта исчез с радаров. Не понимаем, куда он делся».
Глава наших пограничников полковник Черкасов совершает обзвон погранзастав. Несколько подтвердили: был хлопок, похожий на взрыв. Получаем координаты. Берем с собой югославского консула, прилетевшего встречать своих. В одном самолете летели спасатели, в другом экипаж и оборудование. В первом – двести человек, во втором – семь.
– Господи, сделай так, чтобы самолет со спасателями долетел, – причитал всю дорогу консул.
Доехали до указанных координат. Я больше никогда не готов присутствовать на месте крушения самолета.
Разбился самолет с оборудованием. На этом месте теперь стоит стела, посвященная югославскому экипажу.
А история с мальчиком, которого привезли, по-моему, из Ленинакана. Привез его отец, потерявший при землетрясении жену, сына и дочь. Выжил только младший. Но у него сильно повреждены под завалами ноги, и если в течение ближайших часов ему не сделать операцию, то потеряем и его. А дело в том, что операцию эту, сказали врачи, во всём мире может сделать единственный профессор из Мюнхена, и никто больше. Есть всего несколько часов.
Слава богу, в этот раз связь работала. Связались с клиникой. Сам профессор взял трубку, узнав, что звонок из Армении: «Везите. Я отменю все операции».
Как попасть в Мюнхен? Вопрос диспетчерской аэропорта:
– Кто-нибудь готовится к вылету? Да, грузовой борт куда-то в Сочи.
Выходим на летное поле, бежим к самолету:
– Командир, надо срочно отвезти раненого ребенка в Мюнхен!
– Что-о-о? Конечно! Но нужен коридор, и чтобы там кто-то встретил и заправил. Топлива еле хватит только долететь туда.
– Диспетчера, коридор есть?
– Грузите ребенка с отцом, коридор берем на себя.
Звонок коллегам в консульский отдел в Германии:
– Встретите?
– Встретим и всё, что надо, сделаем.
Только весной следующего года я вдруг случайно увидел, проходя мимо газетного киоска, первую страницу «Московских новостей» с огромным портретом того самого мальчика, только уже с улыбкой на лице. Беру газету и читаю историю о том, что они таки успели к тому самому профессору, который провел многочасовую сложнейшую операцию и таки спас жизнь ребенку!
Читая статью, я по-настоящему чувствовал себя счастливым человеком. Усилия и желание многих и многих людей спасти этого ребенка спасли ему жизнь, сохранили смысл жить после такой трагедии его отцу и вселили уверенность, что жизнь всё равно победит.
Отпустили нас только 31 декабря. В первый и, надеюсь, последний раз летел в Москву грузовым бортом. Из Москвы мне предстояло лететь в Ташкент, куда отправились жена с годовалым сыном. Только благодаря ультиматуму пограничников с автоматами наперевес, получивших приказ от полковника Черкасова, командир корабля взял меня на борт. В 23:45, за пятнадцать минут до Нового года, я позвонил в дверь квартиры, где, ничего не подозревая, готовились к бою курантов мои самые близкие и любимые. Какое это счастье – снова увидеть своих, обнять их и понять, какие же мы счастливые люди. И поклясться себе, что никогда и ничто нас не разлучит.
Еще несколько лет, прилетая в Ереван к родителям, я на глазах у изумленных попутчиков на паспортном контроле начинал обниматься со строгими пограничниками, с которыми потом еще минут тридцать болтали, вспоминая и обсуждая времена работы на землетрясении. Времена, которые не просто оставили след на всю жизнь, но и сильно изменили каждого, кто там был эти три недели, которые уже не забыть.
Africa Malaika[20]
Нет, не мог я 6 июля 1990 года улететь ни в какую Танзанию на дипломатическую работу в посольство СССР к месту несения службы в длительную загранкомандировку по линии МИД. 8-го – финал чемпионата мира по футболу. Опять Германия – Аргентина! Марадона против Маттеуса!
Знакомому доктору в мидовской поликлинике на Николощеповском долго объяснять не пришлось. Он тоже был большим любителем футбола. Узнав, что в державе, куда меня Родина отправляет на проживание на следующие несколько лет, просто нет телевидения как класса, он согласился, что я серьезно болен и отлет надо отложить минимум на пару недель. Собственно, чаще туда ничего и не летало.
Так, только в конце июля я и моя семья в составе жены и сына, которому через пару недель должно было исполниться три года, отправились в самую что ни на есть Африку. Прямо африканскую Африку. Страну, которая была знакома с детства, ибо именно там находится прославленный Корнеем Чуковским Занзибар. Именно про ее символ – гору Килиманджаро, «гору надежды, веры и любви»[21], пела в моем глубоком детстве Майя Кристалинская, страну, где названия озер типа Танганьика или Виктория завораживали и манили своей красотой и романтикой.
Правда, в процессе подготовки к командировке я узнал, что страна эта одна из беднейших в мире, погибают там целыми деревнями от малярии и диковинного еще тогда СПИДа.
Как говаривал наш советник-посланник Александр Гогитидзе: «У Советского Союза с Танзанией были практически интимные отношения, ведь именно отсюда в Союз была завезена "чума ХХ века" одним из наших военных специалистов».
Надо заметить, в момент начала моей командировки мир стоял на пороге гигантских изменений. С одной стороны, Советский Союз стремительно терял статус супердержавы, да и, как выяснилось чуть позже, вообще был близок к концу своей славной истории, с другой – и в Африке подходила к своему победоносному концу многовековая освободительная борьба. И даже в оплоте апартеида ЮАР назревали неизбежные изменения. Танзания при активной поддержке Москвы была основной базой по подготовке боевых отрядов АНК