[22], лидер которой, ближайший друг и соратник танзанийского отца нации Джулиуса Ньерере, Нельсон Мандела уже не первое десятилетие возглавлял борьбу из тюрьмы.
Количество наших военных советников стремительно сокращалось. Погибавшая советская социалистическая экономика уже была не в состоянии прокормить даже своих граждан, не то что братьев-африканцев, борющихся за равенство и братство вне зависимости от цвета кожи.
Вся эта ситуация, еще и наложенная на специфику посольской жизни, а ее можно, пожалуй, лучше всего охарактеризовать как «эффект подводной лодки», не могла не оставить в памяти ярких всполохов воспоминаний.
Заканчивалась эпоха, и мы видели и осознавали это со своей колокольни, из своего угла.
Обычно утром, собираясь к восьми на работу, я прослушивал семичасовые новости Би-би-си, чтобы быть в курсе, что происходит в мире. Позже на ежедневной пятиминутке у посла докладывал, если доводилось услышать что-нибудь интересное или по африканской проблематике. Остальные ребята тоже докладывали – кто по газетам, кто по другим источникам информации.
19 августа 1991 года я собственными ушами услышал то, о чем даже информированная Би-би-си не знала, что сообщать.
– Говорят, Горбачёв заперт в Форосе. Говорят, в стране теперь власть в руках нового непонятного образования со странным набором букв. Но мы вас будем держать в курсе, как только сами разберемся.
Что-о-о? В Москве переворот?!
Мои жена, ребенок и, простите, теща должны завтра вылетать в отпуск домой в Москву. А страна на пороге гражданской войны.
Первый звонок в представительство «Аэрофлота»:
– Ребята, мои завтра никуда не летят. Сдаем билеты. С послом согласую.
Мчусь в посольство. Почти все уже на месте. Ждем посла.
Владимир Николаевич по приезде сразу отправился в референтуру[23], где была, собственно, та самая шифросвязь с центром, бросив только:
– Ничего не комментируем, пока не получим инструкции.
На свою беду, тогдашний министр иностранных дел А. А. Бессмертных не сориентировался в происходящем, поддержав ГКЧП. Довольно быстро мы получили из Москвы шифровку, подтверждающую, что теперь страной управляет новый орган.
Посольский телефон разрывался от звонков: МИД, СМИ, просто люди, сограждане – все звонили в посольство, чтобы понять, что происходит дома, наивно полагая, что уж в посольстве-то точно всё знают.
Какой там!
Справедливости ради, у нас, дипломатов, паники никакой не было. Было непонимание, а может, даже удовлетворение и спокойствие от того, что мы и наши семьи не там, где свергают генерального секретаря и непонятно, что будет завтра.
Посол Кузнецов вылетает из референтуры:
– Скажите Василию, что выезжаем через три минуты. Оганджанян со мной.
Водитель посла Вася был человеком, видавшим виды. Всю жизнь возил послов в разных, больших и малых, державах. Но даже он был немного растерян. При этом он был единственным, кто точно знал, что будет дальше. А дальше была, конечно, поездка к министру иностранных дел с объяснениями. Короче, посольский «мерседес» с самого утра был готов.
Приезжаем в МИД. Нас встречают. Из кабинета министра выскакивают какие-то люди и вводят нас.
Признаться, я ранее никогда с послом на такие встречи не ездил, но его референт был в отпуске.
Министр коротко, но требовательно попросил сообщить, что происходит в Москве.
Господи, если бы мы знали!
Но Кузнецов, опытный дипломат, не моргнув глазом стал спокойно рассказывать о крепнущей дружбе между Советским Союзом и африканскими странами, борющимися за свою свободу и независимость. В конце весьма длинного захода он сообщил, что уполномочен от имени государства, которое представляет, заверить многоуважаемого господина министра в дальнейшем развитии дружбы и сотрудничества.
– Понятно, – чуть обреченно прервал министр, – договора будете исполнять? Мы ж на вас рассчитываем…
Как только посол ответил уклончиво, но в целом утвердительно, министр вскочил:
– Ок, всё понятно. Едем к президенту. Господин Мвиньи[24] уже ждет.
К президенту меня не пустили. Пустили только посла. Пробыл он там довольно долго. Очевидно, с президентом не удалось отделаться дежурным набором заверений.
К Ньерере президент поехал уже и без меня, и без посла.
Через три дня вся эта история закончилась: вернулся Горбачёв, уволили министра Бессмертных за неумение ориентироваться в революционном пространстве. А страна покатилась навстречу ожидавшим ее потрясениям, на фоне которых ГКЧП был лишь наивным началом большой истории.
В гробовой тишине дежурный комендант (так назывались пограничники, охранявшие посольство) Бурнашов лезет на крышу посольского здания. В руках у него огромный, наспех сшитый женами сотрудников триколор, который теперь, говорят, будет нашим флагом. За белой и синей тканями на базар ездил наш завхоз, а вот красную полосу, в целях экономии, отрезали от запасного советского флага, говорят, теперь он вряд ли пригодится.
На наших глазах произошедшие у нас на Родине не очень понятные изменения приобретают вполне осязаемый вид и конкретное воплощение. Происходит невероятное: красный стяг с серпом и молотом словно в замедленной съемке спускается и навеки исчезает в руках у Бурнашова. Всё! Такой страны больше нет.
Следом совершенно непонятный трехцветный лоскут занимает место того, за который гибли наши деды, спасали, обматывая им себя, чтобы он фашистам не достался, того, которым мы гордились, что бы нам ни говорили вслед разные иностранцы, того, который был для нас святым, хоть и отношение к нашей социалистической Родине уже было, скажем интеллигентно, неоднозначным. Посольство наше находилось на посольской улице Дар-эс-Салама. Слева и справа от нас были посольства Нидерландов и Франции, а прямо напротив, через дорогу, американское. Было это весьма символично. Все знали, что наш красный и их звездно-полосатый всегда гордо противостояли друг другу.
Через несколько минут мы из великой державы превратились в одну из стран с трехцветным полотнищем над посольством. Мы встали в символический ряд с Голландией и Францией с теми же тремя цветами, только в разной очередности и горизонтальной вертикальности. Особую комичность этой трагедии добавляло то, что, как выяснилось только через пару дней, Бурнашов повесил наш новый символ вверх ногами. Не привыкли мы к триколорам и ведать не ведали, где там верх, а где низ.
А напротив ребята под звездно-полосатым, с сигарами в зубах, улыбаясь, внимательно наблюдали за тем, что происходит у нас. Раньше мы такой открытой наглости с их стороны не видели. Но ведь победителей же не судят.
Из наших американских коллег-дипломатов особенно мы недолюбливали мистера Дональда Твомбли. Он немного говорил по-русски, поэтому всегда весьма навязчиво пытался с нами дружить. Ни у кого из нас не было сомнения, что он неудачливый цэрэушник из советского отдела, которого за какую-то провинность и особую противность сослали в Танзанию. Кончилось тем, что в знак протеста кто-то из нас назвал свою собаку – родезийскую овчарку – Твомбли. Уменьшительно-ласкательно Твомблик.
Надо признать, коллектив на нашей «подводной лодке» под названием «посольство» собрался хоть и очень разношерстный, но вполне себе дружный и веселый. Интриг и склок почти не было, что большая редкость в таких организмах. Посол Владимир Николаевич Кузнецов жил своей жизнью, ни в какие бытовые истории не вникал, что, на мой взгляд, и определяло вполне себе здоровое состояние команды. Мы же знаем, откуда начинаются проблемы у любой большой и малой рыбины. Состав наш по большому счету был вполне себе молодым. Старшие по возрасту и по чинам особо наставлениями не донимали. Происходившие без конца катаклизмы на Родине, как ни странно, объединяли нас. Жили мы на краю света и понимали, что никого и ничего другого у нас нет. Находили житейские радости там, где могли. Даже когда страна, приславшая нас сюда, о нас же и забыла. Несколько месяцев Родина нам не присылала наши зарплаты. Очевидно, выживать мы должны были на свои же скромные сбережения и на подножном корме. К подножному корму относилось всё, что можно было продать: старые списанные машины, сломанная мебель и прочая ненужная утварь. Самыми востребованными оказались несколько десятков тысяч «стильных» пластиковых пакетов Montana, случайно, по незнанию английского, заказанных для нашего внутреннего посольского продуктового магазина человеком, отвечавшим за порядок и безопасность. Очевидно, что яркая девушка, изображенная на пакете в весьма обтягивающих джинсах, сбила опытного разведчика с толку. Осознав роковую ошибку только по получении бесчисленных коробок с пакетами, мудрый офицер безопасности предложил возглавить учреждение под названием «Кооперативный магазин при посольстве» мне. Главным аргументом было что-то вроде «исторически армяне хорошие торговцы».
Так впервые в жизни я занялся предпринимательством. Надо заметить, что слово «предпринимательство» для нас с детства было почти ругательным. В Советском Союзе занятия торговлей с целью наживы глубоко презирались в кругах интеллигенции. Но деваться было некуда. Еще с армии усвоил: приказы надо выполнять. Очевидно, что этот эпизод предопределил мое будущее в общем и жизнь после госслужбы в частности. Каким-то чудом я, начав с успешной реализации пакетов знакомым местным торговцам, наладил жизнь, а чуть позже и процветание этого небольшого предприятия, обеспечивавшего нас всем самым необходимым в тяжелую годину.
Мы были молоды. Мне тридцать, а Карине и того меньше. В посольстве было еще несколько молодых ребят и девушек. Понятно, что мы держались друг друга. Обожали распевать песни под гитару, на которой отлично играл Женя, а я подыгрывал. Частенько вместе ездили на два лучших местных пляжа – Бахари, что недалеко от посольства, и Кундучи, который подальше. Собирались по выходным, готовили свежую, только что выловленную рыбу, покупая ее у местных рыбаков на базаре. Иногда устраивали креветочные пиршества, покупая их из расчета по паре кило на человека, за сущие гроши. Всегда с энтузиазмом готовились к праздникам, устраивая собственными силами громкие и веселые концерты. Самыми долгожданными были новые, очень смешные и умные стихи второго человека в посольстве Александра Гогитидзе – дипломата опытного и с потрясающим, как я уже упоминал, чувством юмора, невероятно эрудированного. Именно он в одном из своих стихотворений к Восьмому марта в посвящении женщинам завернул сложную ассоциацию с «Лебединым озером», а закончил его словами: «Будь ты Одетта иль Раздетта!»