Гораздо позже выяснилось, что именно мои демонстративные безразличие и пофигизм по пути в Сокольники и заинтересовали девушку, ибо до сих пор в ее жизни всё было ровно наоборот: юноши, пытаясь сразу произвести впечатление, начинали острить, шутить и всячески привлекать ее внимание, или попросту выпендриваться. Оказывается, так девушки называли то, что нам с Володей виделось в театре неотразимым победоносным оружием.
Дальше всё гораздо банальнее и предсказуемее. После «Принцессы Турандот» произошла довольно романтическая прогулка по Старому Арбату. Если бы дело происходило в сентиментальном фильме, то фоном играла бы красивейшая музыка, виды старых арбатских переулков живописно подсвечивались бы фонарями, а мы смеялись бы и делали не совсем обычные вещи, типа кидались охапками желтых листьев, хотя стоп, это же июль, какие, к черту, листья, к тому же на Арбате…
Мы таки обменялись телефонами, ибо до сих пор вся коммуникация велась из штаба операции – мамами и тетей Шоирой, той самой знакомой из Ташкента, чьему перу и принадлежал весь этот мощный проект.
Нет-нет, это совсем не конец истории. Это всего лишь начало. Кто-то, может, и скажет, что дальше всё и так понятно. Мне кажется, что да – глобально да, но я бы всё-таки хотел дорассказать свою историю.
Следующий этап развития отношений можно смело назвать телефонным. Мы разговаривали в день по несколько раз. И подолгу. В результате при зарплате порядка девяносто рублей в первый же месяц за междугородние переговоры я заплатил около шестидесяти рублей. Даже понимая, что обречен на голодную смерть, я не сократил длительности разговоров, теперь уже точно понимая, что разговоры эти я веду со своей любимой девушкой. Да, пришлось это признать и принять. Также пришлось признать и принять, что в свои двадцать три я абсолютно не был уверен во взаимности, хотя любому идиоту уже всё было понятно!
И вот в первых числах октября я решился на отчаянный шаг. Я откликнулся на приглашение своего друга детства, с которым мы росли в Москве в одном доме на Ленинском проспекте и учились в параллельных классах, посетить его, изучавшего тогда в Ташкентском университете фарси. Приглашение было вполне себе дежурное, поэтому Аваз, так звали моего друга, изумился, когда я мгновенно его принял и заявил, что прибуду послезавтра. Ничего не поняв, Аваз просто обрадовался.
При встрече в аэропорту его первый вопрос был не «Какого ты вдруг прилетел за тридевять земель?» и даже не «Как долетел?» или хотя бы «Как дела?». Его первый вопрос был:
– Ты уже слышал новую песню Стиви?
– Какого еще Стиви, Аваз? – ничего не понял я после довольно долгого перелета.
– Ты совсем? Уандера, естественно, а какие еще Стиви бывают? – неподдельно изумился он.
Действительно, подумал я.
– Погнали в общагу, я тебе поставлю. Там уже всё закуплено, охлаждается и ждет.
– Видишь ли, старик…
И я объяснил ему, что со мной произошло за последние пару месяцев.
Услышав в ответ что-то типа «не узнаю брата Колю», я тем не менее взял Аваза, и мы поехали по имевшемуся у меня адресу – в квартал Ц-1 города Ташкента.
По дороге Аваз безостановочно удивлялся произошедшему. Говорил, что знает девушку Карину с арабского отделения – молода, красива и с характером. И всё время возвращался к песне Стиви Уандера I just called to say I love you – вот как она, оказывается, называлась. Она только что вышла, произвела эффект разорвавшейся бомбы на Западе, и Аваз ее только получил от своих родителей, работавших в посольстве в Японии. Тут ее еще практически никто не слышал.
«Надо же как в тему», – подумалось мне.
За несколько дней в Ташкенте я открыл для себя совершенно новый мир. Это и необычайно теплая погода, и не менее теплый прием от людей, которые не очень точно понимали, кто я такой и что я тут делаю, но при этом оставались доброжелательными и открытыми. Постоянное солнце. Потрясающе вкусный мелкий шашлык – я такого никогда не видел и не пробовал раньше, – который готовился и продавался в прямом смысле этого слова на каждом углу.
Самое яркое впечатление осталось от дня рождения родной сестры Карины Олеси. Когда я приехал по указанному адресу со скамейками, которые меня почему-то попросили забрать у бабушки Амалии и привезти сюда, я понял, что этот рядовой день рождения – полноценная свадьба по нашим, московским, меркам. Народу человек семьдесят: родственники от мала до велика, включая дядюшек и тетушек, племянников и шестиюродных сестричек, друзья, однокурсники и люди практически без статуса – типа меня. Десятиминутные тосты по всем канонам больших событий, торты, видов шесть, которые всю ночь и весь день готовила вышеупомянутая бабушка Амалия (слава богу, что мне досталось переть сюда скамейки, а не опасные в перевозке торты). И всё это закончилось долгими, уходившими в ночь танцами. Только несколько человек задали мне нетактичный, но справедливый вопрос, кто я и что тут делаю, но их быстро зашикали. Гость. Просто гость из Москвы. Из столицы.
Тогда я, конечно, еще не догадывался, что скоро все эти многочисленные улыбающиеся люди станут и моими родственниками. Но обо всём по порядку.
В следующие полгода деньги от зарплаты, остававшиеся после оплаты телефонных разговоров, я тратил на авиабилеты «Москва – Ташкент». Я прилетал сюда еще раза четыре.
Нам с Авазом очень нравилось проводить время дома у родителей Карины – Элеоноры Георгиевны и Сергея Артёмовича. Тут всегда было вкусно, спасибо бабушке Амалии, воплощавшей в себе все лучшие качества бабушек всего мира. А еще на балконе у них стояла огромная бутыль с домашним вином, которое в неограниченных количествах изготавливалось папой на даче из свежего урожая винограда. Пилось оно легко и вкусно, настроение поднимало и смелости добавляло.
В апреле я уже дозрел, чтобы прямо тут, на кухне, заявить, что делаю предложение. По-киношному красиво не получилось. Получилось мямлисто, косноязычно, неуверенно и неубедительно, но старшие ситуацию спасли, на всякий случай уточнив, в курсе ли моих заявлений-предложений мои родители.
Тут вдруг, совершенно неожиданно, выступила потенциальная невеста с заявлением типа много вас тут таких ходит! И кто сказал, что я готова остаток жизни провести вот с этим человеком?
Я, конечно, растерялся и даже не уверен, что не подал виду. Пробубнил, что мои родители в Ереване в отпуске, я лечу туда. Как определитесь, девушка, с ответом – пишите, звоните. «Жду вашего решения», – заявил я и демонстративно ушел в себя.
Согласитесь, киношная драма таки появилась. Где-то неделю я страдал в не радовавшем в этот раз меня Ереване, постоянно поглядывая на телефон.
Пришла телеграмма. Содержание следующее: «Прилетайте, ждем». «Чего ждем? Налетался уже!» – начал было заводиться я, но быстро был приведен в чувство трезвомыслящим папой при деятельной поддержке мамы.
Дальше всё как в сказке. Прилетели. У папы было всего несколько дней до возвращения в Марокко, где он тогда работал в посольстве, поэтому 9 мая по звонку от каких-то его знакомых из ЦК был открыт Ташкентский центральный ЗАГС, где нас и расписали в абсолютно пустом по случаю праздника учреждении. Карина причитала, что не успела никак подготовиться ни морально, ни нарядами. Аваз стал свидетелем с моей стороны. Артём, муж Олеси, ходил в темных очках и со стильным папиным дипломатом с кодовым замком, ибо только ему можно было тут доверять самое важное и главное. Кстати, мы до сих пор порой обсуждаем, что же могло в том дипломате у папы храниться, кроме дипломатического паспорта и, наверное, запрещенной тогда валюты.
Расписались. Пошли свадьбы. Тут, в Ташкенте, – скромно, человек на триста, с представительной делегацией из ереванских родственников в лице дяди Липарита, тети Розы, двоюродного брата Рубена. В Ереване – для родственников. В Москве – для друзей. Незабываемый медовый месяц в Дилижане.
Теперь, оглядываясь назад, диву даюсь: как нас угораздило в юном возрасте, а нам с Кариной было двадцать и двадцать четыре года, не нагородить ошибок и определить свое будущее так, чтобы избежать разводов, расходов, драм и глобальных противоречий с природой?
Я не сомневаюсь, что всё это случилось как случилось, потому что было лето, было солнце, был волшебный советский интернациональный Ташкент – город, который не мог не влюбить в себя своей искренностью, теплотой, наивностью, уютом, легким головокружением от молодого домашнего вина, нежностью для всех сюда приехавших.
Неизлечимые последствия болезни
– Вы, пожалуйста, лежите, старайтесь не двигаться. Я вас потихонечку повезу в реанимационное отделение, а вы мне, если сможете, расскажите, что с вами произошло.
Не очень понимая, что происходит, я начал рассказывать свой сегодняшний день. Утром проснулся от неприятной боли в грудной клетке. Подумал, что отлежал себе что-нибудь ночью. Не задумываясь, как обычно, принял душ, оделся, поехал на работу. Боль как-то не отпускала. На вопрос главбуха, почему я сегодня бледноват, рассказал свою версию об отлежанных ребрах, которые мне не дали выспаться. Внимательно меня выслушав, Валия, женщина предпенсионного возраста, много чего в жизни повидавшая, вышла из моего кабинета, но как-то странно через каждые десять-пятнадцать минут заходила под разными необычными предлогами. В четвертый заход она не выдержала и заявила:
– Знаешь что, дорогой мой директор, давай-ка ты съездишь с Михаилом Романычем в поликлинику. Не шуми, просто сделаете ЭКГ, убедимся, что это твои нежные ребра, и вернетесь обратно. Максимум час времени.
Очевидно, это был заговор, ибо в это же время в кабинет энергично вошел Михаил и, как в фильмах про милиционеров, извлек меня из-за стола и велел проследовать в автомобиль.
В поликлинике мне показалось довольно странным, что не очень сильный аргумент Романыча о просьбе пропустить нас без записи и без очереди, потому что мы спешим, срабатывал. Я тихо радовался тому, что не сильно опоздаю на следующую встречу благодаря такой вот нежданно проснувшейся людской толерантности и терпимости.