— Надо списать на чартерный рейс, — успокоил я. — Мы всегда списываем разницу за счет ветра.
— Но здесь очень большая разница.
— А мы напишем: была сильная буря.
Однажды мы с резидентом КГБ Володей Кулаковым получили в Яунде большой мешок диппочты. Внутри оказался… флаг Советского Союза, предназначенный для вывешивания над зданием посольства. И мы повезли его через две страны на свой остров в дипломатических мешках, так называемых вализах.
Как и положено лицам, перевозящим дипломатическую почту, мы приобрели билеты первого класса. Поднявшись на борт, сели в кресла. Сбоку от нас оказались американцы, по виду дипломаты. Через несколько минут Володя начал хохотать:
— Если мы продадим им нашу диппочту, и нам, и им влетит. Нам — за то, что продали диппочту; им — за то, что купили… советский флаг!
— К сожалению, такое невозможно, — с грустью сказали мне потом в ЦРУ. — Для того чтобы приобрести даже что-то необходимое, нам нужно запрашивать центр.
В аэропорту Яунде ко мне подошел африканец и с заговорщическим видом прошептал:
— Мой брат украл картину в музее. Он не сможет ее вывезти, а вы сможете. Я вам продам ее за мизерную сумму. Посмотрите.
Он отвел меня в угол зала и показал… огромный портрет: «Джоконда», раз в пять больше оригинала.
— Подлинник, настоящий подлинник, — повторял африканец. — Брат украл.
Я вежливо отказался и пошел к ожидавшему меня в баре Володе Кулакову.
Через полчаса объявили посадку. Мы поднялись в самолет, сели в кресла.
— Смотри, — Володя показал на европейца в темно-сером плаще. Это-то при камерунской жаре! — Под плащом он что-то прячет.
— А ведь это «Мона Лиза», — догадался я.
И действительно, когда он проходил рядом, я заметил спрятанную под плащом картину.
Мужик по дешевке купил «Джоконду»!
Однажды во время приезда Дьяконова в Камерун Тикунов сказал ему:
— Вы очень хорошо выглядите.
А потом как будто мимоходом добавил:
— При таком здоровье вам в посольстве и доктор не нужен.
Дьяконов согласился.
А через месяц мы получили из Москвы сообщение о том, что «ставка доктора переведена из посольства в Сан-Томе в посольство в Яунде». И была приписка: «с послом в Сан-Томе согласовано».
— Это безобразие, я не соглашался, — возмущался посол. — Он меня поймал на слове.
— Но вы действительно выглядите лучше, чем он, — успокоил я его.
Первым секретарем посольства в Камеруне был Володя Шевченко, бывший первый секретарь комсомола Днепропетровской области.
Он мне рассказал забавную историю. Однажды он был делегатом Съезда комсомола. Сидит в зале и слышит, что кто-то осторожно пробирается по проходу. Оказалось, ищут его: «Кто здесь Шевченко?» — «Я». — «Идемте со мной». И его провели в комнату президиума. Там его ждал сам Н. Подгорный, тогда председатель Президиума Верховного Совета СССР. Володя представился, а Подгорный начал кричать: «Почему вы не представили к наградам комсомольцев Днепрогэса?». И начал объяснять, что такое Днепрогэс.
Дослушав до конца, Володя доложил, что правление Днепрогэса находится не в Днепропетровской, а в Запорожской области, а посему он не несет за награждение никакой ответственности. И добавил, что Днепрогэс строили тысячи, а сейчас в управлении работают человек двадцать, из которых комсомольцев всего трое. Его отпустили.
Володя запомнился мне фразой:
— Не пьют только дюже хворые или дюже подлючие.
Мне потом попадались непьющие «дюже хворые». Но редко. Чаще всего непьющими оказывались «дюже подлючие».
Как-то мы с Володей Шевченко пошли во французский ресторан. У входа я увидел фотографию хозяйки, а внизу — табличку с ее биографией, из которой следовало, что она родилась и выросла в Эльзасе.
Вечером в разговоре с Володей я упомянул хозяйку и назвал ее эльзаской.
— Откуда ты знаешь? — спросил Володя.
— Определил по акценту, — ответил я.
Володя удивился:
— Ты по акценту можешь определись, из какой кто провинции?
— Да, — ответил я.
Через много лет я попал в Эльзас, там услышал акцент местных жителей, вспомнил хозяйку ресторана в Яунде и удостоверился, что она действительно говорила с эльзасским акцентом.
Камерун. Я сижу в кабинете Тикунова. Тот вызывает к себе заместителя торгпреда и жену экономсоветника.
— До меня дошли слухи, что вы продолжаете… совокупляться.
Тикунов употребил другой глагол.
Те начинают возмущаться. Тикунов повторяет:
— До меня дошли слухи, что вы продолжаете… совокупляться. Три месяца назад я вас предупредил: если вы будете продолжать совокупляться, я вас вышлю. Даю вам неделю на сборы.
Когда они вышли, я решил заступиться:
— Зачем так строго, Вадим Степанович? Надо ли вмешиваться в личные дела? Может быть, у них любовь?
— В личные дела вмешиваться нельзя, — согласился Тикунов. — Я их выгоняю не за то, что они совокупляются, а за то, что они так совокупляются, что мне стало об этом известно. Личная жизнь не должна становиться предметом обсуждения всей колонии.
Тикунов любил вспоминать. Слушать его было интересно: начальник погранвойск, министр внутренних дел.
Однажды в Камеруне за обедом он рассказал:
— Мне сообщили о злоупотреблениях в Ташкенте. Я сказал: «Арестуйте пятнадцать человек. Приеду — разберусь». Приехал, разобрался. Человек десять выпустил. Остальные сели.
— Значит, были арестованы невиновные, — прокомментировал я.
— Не невиновные, а подозреваемые, — поправил Тикунов. — Главное, что порядок был восстановлен. Виновные понесли наказание, и лет пять там никто не пытался обмануть государство.
И еще он поливал Брежнева.
— Вы не боитесь, Вадим Степанович?
— Ленька меня боится. Поэтому я и невъездной. У нас есть невыездные. А я невъездной. Меня ни на какую должность в Союзе не возьмут.
Однажды он приехал в отпуск и неожиданно умер.
Траурная процедура проходила у нас в МИДе. Никого из его бывших сотрудников не было. Только мидовцы. Я выразил соболезнование жене. Она наклонилась ко мне и прошептала:
— Они убили его, Олежек.
Однажды поздно вечером ко мне домой влетел резидент:
— Спустись, надо поговорить.
Я спустился. Внизу стоял коричневый мерседес кубинского посла.
Очень красивый мужчина латинской внешности, окончивший Сорбонну, прекрасно говоривший по-французски, кубинский посол следил за собой, по два раза в день менял костюмы. Не обратить на него внимания не могла ни одна дама. И жена нашего дежурного коменданта, красивая молодая женщина с большими серыми глазами, бывшая циркачка, внимание обратила. И он обратил на нее внимание. Вместе они составляли красивую пару. В силу этого и ряда других причин тайн у кубинца от нас не было.
Начал Володя:
— Ты знаешь, что наш посол во время беседы с президентом после вручения верительных грамот просил его ратифицировать договора, депозитарием которых является Советский Союз?
Я знал. Это рутинный вопрос. Советский Союз был заинтересован в скорейшей ратификации таких договоров, и послам ставилась задача «всемерно способствовать ратификации».
— Но ты не знаешь, что президент спросил его, может ли он в случае ратификации этих договоров рассчитывать на официальный визит в СССР.
Этого мне посол не рассказывал. Володя продолжал:
— И наш посол пообещал ему.
— Это крупная глупость, — сказал я. (В то время престарелый Брежнев отказывался принимать с официальным визитом даже глав крупных государств.)
— Верно, — подтвердил кубинец. — Наши разведчики это знают.
— Но это не главное, — продолжал Володя. — Сегодня президент подписал все договора. Завтра он вызовет нашего «Петрушку» и потребует официального визита в Москву.
Кубинец подтвердил.
— Будет скандал, — предположил резидент.
— И не просто скандал, — ответил я, — а очень большой скандал.
На следующий день президент действительно пригласил посла. Тот, вернувшись, сказал мне, что речь шла о поставках советского вооружения.
— Можно, я вместо вас поеду в Яунде, — вежливо попросил он.
Отвозить и привозить дипломатическую почту мы ездили парами: один раз — я и Володя Кулаков, следующий раз — посол и Володя Черняков. Сейчас была моя очередь. Я, разумеется, согласился.
Вернулся он веселым:
— Теперь я могу вам рассказать, в какое я попал тяжелое положение и как из него вышел.
А вышел он так. Он попросил пригласить президента в СССР на «отдых и лечение». Такое практиковалось часто.
— И что дальше? — спросил я.
— Он приедет в Москву, попросит встречи в Брежневым. Ему скажут, что Брежнев болен, и он успокоится.
Через месяц мы получили телеграмму: «Президент Сан-Томе может прибыть на отдых и лечение».
И президент поехал, будучи уверенным, что едет с официальным визитом. Готовились бумаги, писались справки.
Вот что мне потом рассказал заведующий Вторым африканским отделом Вениамин Лихачев, который вместе с первым заместителем заведующего Международным отделом ЦК КПСС Кареном Брутенцем встречал президента в аэропорту:
— Когда мы поняли, что посол обещал официальный визит, Карен мне сказал: «Если кто-нибудь про это узнает, мы с тобой сами загремим в это Сан-Томе. Делаем вид, что ничего не понимаем».
Так и сделали. Президента отправили в Крым. Он каждый день спрашивал, когда его примет Брежнев, ему отвечали: «Он плохо себя чувствует».
По возвращении в Сан-Томе президент разорвал все договоры.