Мы учились в Химической академии, многие из нас (и я в том числе) носили зашитую в воротнике ампулу с цианистым калием. Элементарное мальчишество! Виктор тоже носил. И по дороге в милицию прокусил воротник.
Умер он сразу. При нем обнаружили документы явно для передачи за границу.
Еще через полгода в одном из шкафов каптерки нашли пакет с бланками советских паспортов и пакет с деньгами. Приехали люди из Особого отдела. Несколько дней допрашивали ребят, но ничего узнать не смогли.
Могу предположить, что были и другие подобные случаи.
Начальство почему-то решило, что после отказа от присвоения офицерского звания для поднятия дисциплины и сплочения коллектива надо заставить нас завтракать всем вместе в академической столовой. А чтобы мы не уклонялись от сплочения, нас обязали оплатить завтраки за месяц вперед. К тому времени мы уже получали по 950 старых рублей в месяц — сумма по тому времени немалая — и, все дружно заказав на целый месяц манную кашу и чай без сахара, — дешевле ничего не было — в столовую не являлись и завтракали где хотели. Через месяц разъяренный директор столовой явился к начальству и потребовал прекратить издевательство над его поварами. Нам прочли лекцию о правильном питании и снизили цены на завтрак на 5 %. Но так как дешевле манной каши по-прежнему ничего не было, на наше пристрастие к ней это не повлияло.
Тогда начальство нашло выход: в казарме установили телевизор. Как он должен был влиять на аппетит по утрам, непонятно. И с телевизором начали твориться чудеса: он ломался каждый день, естественно, не без нашей помощи. Телевизор списали, обязательные завтраки отменили, нас распустили по домам, но заставили приходить утром на час раньше для строевой подготовки. Тогда возмутились профессора: слушатели первые полчаса не слушали, а приходили в себя. Строевую подготовку отменили.
В 1956 году армия изнывала от «индийского часа». Назначенный за год до этого министром обороны маршал Г. Жуков побывал в Индии и привез оттуда новинку: каждое утро вся армия должна была бегать ровно один час. Что бы ни писали теперь историки, но Жукова в армии не любили. По крайней мере, в те годы, когда я учился в академии и близко общался с офицерами, прошедшими войну.
«Индийский час» был встречен в штыки. В академии отменили один час занятий, и все офицеры вместе с генералом, начальником академии, выходили на час «гулять» в парк МВО. После этого все не торопясь отправлялись завтракать и в аудиториях появлялись к десяти часам. Три часа занятий — и на обед. Через несколько месяцев «индийский час» был отменен.
Тогда же началась «борьба с пьянством». Всех, кого за прошедшие два года арестовывали за пьянку, из армии увольняли.
Тогда же у нас в академии произошла совершенно детективная история. Фамилии привожу подлинные.
Понедельник 25 марта 1957 года. Первый день подготовки к первомайскому параду. Вся академия собирается на улице Чкалова возле Курского вокзала.
— Все в сборе? — командир взвода считает ребят.
Подбегает дежурный по академии капитан Дудко:
— Старший лейтенант Кувшинов в вашем взводе?
Толя Кувшинов в нашем взводе.
— Он скончался. Надо послать кого-нибудь опознать.
Дудко был известным всей академии шутником, и ему сначала не поверили.
— Он в Склифосовского.
Послали опознавать Толиного друга, капитана Колю Шишкина. Позже мы узнали, что Толю уже опознала его жена, но по армейским правилам опознать военнослужащего обязательно должен военнослужащий.
Смерть молодого здорового парня потрясла нас. Офицер в гражданской больнице — значит, несчастный случай.
В двенадцать часов снова прибежал Дудко. Он почти заикался:
— Кого вы послали опознавать?
— Капитана Шишкина.
— Из больницы сообщают, что он впал в буйное помешательство и его госпитализировали.
На следующий день мы узнали подробности. В день смерти Толя отмечал день рождения. К нему пришел Коля Шишкин, они выпили. Вечером Толя с женой пошли в кинотеатр «Форум». По словам жены, незадолго до конца фильма он сказал ей: «Что-то душно, пойду погуляю». Когда фильм закончился, она вышла на улицу и по отрывкам фраз прохожих поняла, что кого-то увезли в больницу имени Склифосовского, которая находилась напротив кинотеатра. Жена, врач по профессии, проникла в больницу и узнала, что человек, которого только что привезли, скончался. В морге она увидела Толю.
Стал известен и диагноз: инфаркт миокарда. Все вроде бы складывалось. Но…
Умер Толя в штатском. Поэтому к нему домой была послана команда, которая должна была взять у жены военную форму, отвезти в морг, дождаться, пока Толю переоденут, и отвезти гражданскую одежду жене. В состав этой команды входил Миша Изюмов, сын маршала связи. Для последующего изложения это важно.
В середине дня в лабораторию, где мы занимались, вбежали ребята во главе с Мишей. То, что они рассказали, выглядело неправдоподобно. В кармане покойного они нашли пробирку. А в пробирке — белый порошок. А так как в этот момент мы проводили работы по обнаружению ядов (напомню, что учился я в Академии химической защиты), то под руководством преподавателя, кандидата химических наук, подполковника, провели полный химический анализ порошка и определили, что он отвечает химической формуле KCN, то есть это цианистый калий, что и было официально засвидетельствовано в протоколе анализа.
Сразу же напрашивалось несколько вопросов. Первый и самый важный: как могли люди, обследовавшие тело, не заметить пробирку в кармане? И второй. Мы были уже достаточно квалифицированными специалистами по ядам и знали, что характерным признаком отравления цианидами является перекошенное лицо. У Толи на лице была улыбка, типичная для умершего от инфаркта.
Начальство в такие тонкости не вдавалось. Нас собрали и, пригрозив всякими дисциплинарными санкциями, строго приказали держать язык за зубами.
Мы молчали, а Миша все рассказал своему отцу. Маршал связи позвонил Жукову. А тот — начальнику академии.
Родственники решили похоронить Толю Кувшинова в его родном городе Горьком. Я был в составе команды, которая доставила гроб в морг и ожидала, пока гроб приготовят для выдачи родственникам. И тут на наших глазах произошло нечто необычное. Появились люди в погонах различных войск, приказали нам отвернуться и несколько минут колдовали над телом.
На следующий день нам было официально сообщено, что старший лейтенант Кувшинов покончил жизнь самоубийством, приняв цианистый калий. Этот поступок начальство оценило как малодушие.
Дело в том, что за год до инцидента Шишкин и Кувшинов попали за пьянку на гауптвахту, и теперь после указа Жукова о борьбе с пьянством над ними нависла угроза увольнения. В то, что Толя покончил жизнь самоубийством из-за боязни увольнения, поверить было трудно. Увольнение не было для него трагедией: 27 лет, жена-врач, детей нет, до академии окончил два курса философского факультета МГУ.
Мы изучили всю имеющуюся литературу по цианистому калию. Вопреки утверждениям авторов детективных романов, цианистый калий не пахнет миндалем, он вообще не имеет запаха. И смерть не наступает внезапно. Человек действительно быстро теряет сознание, но умирает только через несколько минут, в это время его можно спасти. Большое количество пищи в желудке замедляет действие цианидов, а сахар их нейтрализует. Поэтому-то и не смогли отравить Распутина: ему сыпали цианистый калий на пирожное. Сладкое в день смерти Толя не ел. И большого количества пищи не принимал. Наконец в одной немецкой работе мы нашли разъяснение. Оказывается, очень большое количество алкоголя замедляет действие цианида и изменяет внешнюю картину смерти.
Стало ясно, что яд он принял днем, когда вместе с Колей Шишкиным отмечал свой день рождения. Сам или кто-то подсыпал яд в его бокал. В то, что сам, мы не верили. Значит, кто-то другой. Тогда кто? Только один вариант. Яд в бокал мог подсыпать Коля Шишкин. А вот у того причины были: 36 лет, трое детей, жена не работает. Увольнение из армии было бы для него катастрофой. Он мог решить, что если один участник пьянки покончит жизнь самоубийством из-за боязни увольнения, то другого не уволят.
Тогда стала понятной история с пробиркой. Ее при трупе не обнаружили, потому что ее там не было. Но на следующий день, когда Коля поехал опознавать труп, он вполне мог подсунуть пробирку в Толин карман.
От потрясения Коля так и не оправился. Последнее, что я о нем слышал: через пять лет после инцидента он продолжал лежать в психбольнице.
— Ваши документы.
В конце четвертого года я решил уйти из академии. И подумал, что это можно сделать самым простым образом — провалив экзамены. Но оказалось, все не так-то просто. Начальство решило, что если слушатель, до этого имевший практически все отлично, получает две двойки, то это не «неуспеваемость», а «недисциплинированность». А раз это «недисциплинированность», то он должен отправиться рядовым в действующую армию без зачета четырех лет академии. Служить семь лет в армии мне не улыбалось, и я решил исправить двойки.
Шел август, и я начал готовиться к переэкзаменовкам.
В это время в Москве открылся Всемирный фестиваль молодежи и студентов, Москву заполонили иностранцы, повсюду шли концерты. А я вынужден был сидеть в академии. Курс, который мне следовало сдавать, был секретным, и выносить тетрадь с записями лекций запрещалось, на ней стояли печать и штамп «секретно».
Но я тетрадь вынес. Однажды по дороге из дома на дачу встретил своего товарища по академии, и мы вместе отправились в гостиницу, где размещались иностранцы. Там были танцы, играла музыка. Вдруг мы с приятелем вместе с другими праздношатающимися оказались окруженными дружинниками и милицией. Началась проверка документов. Иностранцев отпускали, а своих препровождали в милицейскую машину.