Теперь они весело докладывали мне, что все в порядке: Норин «друг» оплатит всем девушкам по люксу в роскошной гостинице на берегу моря.
— А вот этого я не позволю, — строго возразил я. — Только одна комната на четверых. Разврата не потерплю.
Девицы притихли. А я добавил:
— Но я не могу запретить гражданину Ливана снять для себя апартамент из четырех комнат.
Дружески поцеловав меня, будущие научные дамы удалились.
Я уж не помню, по какой причине из соседнего с Тунисом Алжира не хотели выпускать русскую гражданку. Режим в Алжире, как всегда, был жесткий. Посольство требовало, алжирцы отказывались. И наконец разрешили. Ее довезли до границы с Тунисом. Показали на тунисский пропускной пункт и сказали: «Иди». Решение по ее высылке много раз изменяли, и она до последнего момента не верила, что ей удастся выбраться из Алжира. Поэтому она побежала. До тунисского пропускного пункта было метров сто пятьдесят. Добежав, она уткнулась в тунисского офицера.
— Это Тунис? — спросила она.
— Да, мадам, — ответил офицер.
— И я могу ругать алжирского президента?
— Да, мадам. Мы можете ругать алжирского президента, можете ругать нашего президента. Можете ругать вашего президента. У нас свободная страна, мадам.
На письма следовало реагировать. Особенно если это не анонимка и подписались несколько человек. Именно так обстояло дело с письмами о директоре Советского культурного центра в Тунисе Игоре Молчанове. Парня явно занесло. Сначала он загнал всех своих сотрудников в одну комнату, а из их кабинетов сделал себе «комнату отдыха» странной треугольной формы. Сотрудники написали письмо, я побеседовал с Молчановым, но особо настаивать не стал. Но когда он нанял официанта, купил тому красную ливрею, тюрбан и красные сапоги и тот начал обслуживать его и его супругу на дому, кроме писем начались выступления на собраниях. Игнорировать это было нельзя, так как оплачивался этот янычар за счет культурного центра. А это уже было нарушением финансовой дисциплины, причем из ряда вон выходящим.
Но у Молчанова нашелся защитник — супруга посла. Иногда Молчанов одалживал ей янычара. За жену вступился посол. Он написал личное письмо председателю комитета по культурным связям Валентине Терешковой, и та его поддержала. Отдел ЦК повлиять на нее не мог.
Решила дело с Молчановым поэтесса Римма Козакова. Она была у нас, посетила Молчанова, янычар подал ей салат оливье и борщ, а по приезде в Москву она явилась к Терешковой. На следующий день Молчанов был уволен.
Поистине, в России поэт — больше чем поэт.
Выписка товаров из каталогов составляла важный элемент жизни всех сотрудников советских посольств в Африке.
Одним из наиболее распространенных каталогов был голландский «Петер Юстенсен». Однажды я получил из Голландии письмо с требованием уплатить 0 долларов и 00 центов. Я не ответил. Получил еще письмо. Тоже не ответил. Через месяц пришла бумага в адрес посла, где писалось, что «наш замечательный клиент, а ваш замечательный сотрудник по рассеянности забыл оплатить счет». Посол взбесился: «Делай что хочешь». И я послал в фирму письмо, где написал: «Ввиду небольшой суммы прилагаю ее наличными» — и, естественно, ничего не приложил. Через неделю пришел ответ: «Спасибо за оплату».
Для переговоров с клиентами в Тунис прибыл племянник владельца фирмы «Петер Юстенсен». К его приезду я приготовил психологическую атаку. Называлась она Марина Суховерхова, наша заведующая канцелярией.
Племянник оказался невзрачным типом лет 30-ти, щуплым и плешивым. Я пригласил его в свой кабинет и по телефону попросил Марину принести кофе.
И через пару минут появилась она: высокая, стройная, белокурые волосы до плеч и большие голубые глаза. Увидав такое, племянник встал. Лучезарно улыбаясь, Марина разлила кофе по чашкам, поставила чашки на стол, несколько раз подходила к нему почти вплотную. Он замер и стоял до тех пор, пока она не ушла. От подобного потрясения отошел он нескоро, и за то время, пока он приходил в себя, я убедил его подписать договор, по которому фирма соглашалась поставлять нам товары в кредит.
К сожалению, договором воспользоваться нам не удалось, так как через пару месяцев фирма обанкротилась. А с Марины я потом написал героиню своей повести «Тень наркома».
На третий день моего пребывания в Тунисе ко мне явился экономсоветник Александр Масько. Официально его должность называлась «советник посольства по экономическим вопросам», но на деле напрямую посольству он не подчинялся. Был в то время Государственный комитет по экономическому сотрудничеству. Он руководил техническими контактами со странами третьего мира. И Масько был его представителем. Под его началом в Тунисе работало больше сотни специалистов, что делало его влиятельной фигурой.
— У нас большая неприятность! — ошеломил он меня.
— Что случилось?
— Заведующая моей канцелярией сожительствует с проверяющим из Москвы. Они устраивают страстные вечера. Да так шумно, что их сосед, наш старший экономист Шумков, просто не может спать.
Когда я работал секретарем райкома комсомола в Москве и сидел на приеме граждан, ко мне часто приходили с подобного рода «сигналами». Поэтому, как поступать в таких случаях, я знал и начал:
— Мимо этого нельзя проходить! Надо примерно наказать! Но вот только… — я сделал вид, что засомневался. — Нужно только, чтобы Шумков написал письменную докладную.
— Зачем? — удивился Масько.
— Знаете, какие теперь люди! Потом ведь начнут доказывать, что ничего не было. А нам с вами отвечать!
Масько удивленно разводил руками, а я продолжал:
— Предупредите его, что, если он не приведет конкретных доказательств, его могут обвинить в клевете. За это он может получить до пяти лет тюрьмы.
Так в райкоме я успокаивал «борцов за нравственность». После таких слов они обычно задумывались и со словами «охота мне из-за этих (неприличное слово) в тюрьме сидеть» исчезали.
Масько тоже задумался и перешел на другую тему.
Неделю никаких документов от него не поступало. Я подождал еще пару дней и нашел его сам:
— Где докладная?
— Ой! Забыл вам сказать. Ничего этого не было. Просто ошибка.
— А страстные крики?
— Телевизор. Я ей сказал, чтобы она приглушала звук.
На этом дело закончилось. Бдительный Шумков вскорости уехал в Москву и позже прослыл крупным специалистом по борьбе с сионизмом. Теперь он известный журналист либерального толка.
— Поставьте секретаря парткома в известность об этом позорном факте, — обратился посол к резиденту.
С хорошо отработанным гневом резидент начал распространяться по поводу того, что «одна из советских студенток, присланных на учебу в Тунисский университет, открыто занимается проституцией».
— У тебя есть доказательства? — спросил я.
— Ее фотография помещена в списке женщин, приезжающих по вызову.
— Ты покажешь этот список?
— Нет. Но если посол даст разрешение, я пошлю одного из ребят. Но ты сам понимаешь…
Посол его остановил:
— Нет, нет. Этого не надо.
Я обратился к послу:
— Сейчас не 38-й год. Одних слов Константина Валентиновича (так звали резидента) недостаточно. Все попытки расправиться с людьми только на основании донесений разведчиков, будут парткомом пресекаться.
Таких слов от меня ожидали. Все было рутинно. И не в первый раз. Роли распределены. Резидент должен обвинять, а я — защищать.
Резидент принялся возмущаться. Я не отступал от своих слов. Мы оба ждали, когда вмешается посол. Послушав нас минут пять, он обратился ко мне:
— Я понимаю вас. Сейчас действительно не 38-й год и голословно обвинять людей мы не имеем права. Но, с другой стороны, мы не можем проходить мимо сообщения резидента и оставлять здесь студентку, которая позорит честь нашей страны. Предлагаю компромисс. Мы отправляем студентку домой под каким-нибудь предлогом: скажем, больные родители. Вы, товарищ секретарь парткома, напишете ей положительную характеристику. Таким образом ей не запретят выезд за границу в будущем.
Я продолжал возмущаться. Но прекрасно знал, что надо сдаваться. Иначе через пару недель пинкертоны принесут на нее такую телегу, что ее вообще арестуют по приезде домой.
— Я согласен. Но возвращение должен организовать резидент.
Чекисты сочинили телеграмму о «болезни» ее отца. Девицу выпроводили на родину. Я подписал положительную характеристику. Как ни странно, но практика показывала, что через год такие особы снова оказывались за границей.
В Тунис прибыла делегация во главе с министром культуры П. Демичевым. В ее состав входила дочь Косыгина Людмила Гвишиани.
Встретили ее прохладно. В посольстве помнили, что именно с ее подачи Косыгин закрыл продовольственную «Березку». Был в Москве один специализированный магазин «Березка», где продавали продовольствие за твердую валюту. Кстати, подобные магазины имеются во многих странах с местной валютой.
Госпожа Гвишиани усмотрела в этом магазине нарушение социальной справедливости и убедила отца закрыть его. Социальная справедливость — это, конечно, хорошо, но в устах женщины, которая всю жизнь получала кремлевский паек, заставляла охранников гладить ей одежду, невесть за какие заслуги стала директором Государственной библиотеки иностранной литературы и подняла своего мужа до должности заместителя председателя Комитета по науке, слова о борьбе за социальную справедливость звучали неубедительно.
12.2. Русские умельцы на берегу Средиземного моря
Я получил письмо от «группы товарищей». Речь снова шла о порядках в Культурном центре. На такие письма можно не реагировать. Но дело было легко решаемое, и я отправился на место указанных безобразий.