За кого только не выдавал меня Олег в первые годы, когда меня еще плохо знали! Однажды я был лидером «квебекского подпольного национального движения», другой раз — «руководителем повстанцев» из страны, о которой «нельзя говорить». Потом было интересно встречать обманутых людей в столовой агентства.
— Я вам по-настоящему поверил, — признался один.
— И успели доложить начальнику? — поинтересовался я.
— Нет. Я подумал, что он меня заставит заняться этим делом. А зачем мне это надо?
Поистине, чиновники всех стран одинаковы.
Среди моих знакомых был «великий князь» Давид Чивчавадзе, правнук Николая Первого. В действительности великим князем он не являлся, но мать его, княгиня императорской крови Нина Георгиевна, была Романова. Веселый и жизнерадостный, он был душой компании и прекрасно пел под гитару.
Как-то я ему сказал:
— Посылал я на х… генералов и министров, князей и графов. А вот великого князя — ни разу.
— Какой кошмар! — замахал он руками. — Этот пробел немедленно надо восполнить. Женя, Женечка!
Вошла его милая супруга:
— Представляешь, какой ужас! Олег ни разу не посылал на х… великих князей.
Женя налила нам по рюмке.
— Выпей, — сказал Давид.
— Да пошел ты на х… — ответил я.
И мы дружно опустошили бутылку.
Мне было приятно узнать, что Давид здравствует и поныне; год назад он был в России, принимал участие в захоронении императрицы Марии Федоровны.
Я работал вместе с другим князем, на сей раз кавказским, — Муратом Н. Сын одного из командиров «Дикой дивизии», он отличался прекрасной памятью и умением анализировать. В отличие от других титулованных особ, он дошел до очень высоких постов по административной линии. Сейчас ему очень много лет, он в полном здравии. Два раза в год он на пару недель приезжает в Вашингтон, и его можно встретить обедающим в его любимом рыбном ресторане, где он уже лет десять заказывает одно и то же блюдо — «Рыбу-соль в соусе с каперсами».
— Садись, — говорит он, встречая меня.
Ничего заказывать не надо. Официанты и мне несут «соль с каперсами».
Он много рассказывал о своем отце, о белых генералах. Хорошо помнит часто бывавшего у них дома А. Деникина, интеллектуальные данные которого характеризовал крайне нелестно.
— С чего теперь все стали монархистами? — удивлялся он. — Ни мой отец, ни Деникин монархистами не были. А теперь еще все стали верующими! Хоть бы для начала грешить перестали!
Женя Е. была не просто дворянкой, а внучкой известной персоны царского режима. Замуж она вышла, естественно, за дворянина. Жили они отвратительно. И на это были серьезные причины. Муж не удовлетворял ее женских потребностей, страшно ее ревновал, и не без основания.
Олег К., князь, мой друг, объяснил мне:
— Это вырождение аристократии: мужчины в мужском деле слабы до трагизма, зато женщины имеют ненормально развитые потребности.
И Женя нашла выход: с мужем она развелась и вышла замуж за американца, здорового верзилу под два метра ростом. Работал он дальнобойщиком. Одну неделю он был дома и со всей силой здорового лишенного интеллекта мужчины удовлетворял ее дворянские потребности. Зато потом две недели отсутствовал, и это ее вполне устраивало.
Николай С. был княжеского рода и имел свои представления о будущем России.
— Русский народ избалован, а поэтому ленив, — полагал он. — Главная задача состоит в том, чтобы заставить его работать. Для этого нужно использовать все меры принуждения.
— И телесные наказания? — спросил я.
Он развел руками:
— Конечно.
И поведал о том, что до революции дворяне были освобождены от телесных наказаний, а остальных можно было пороть — за лень, за плохую работу, за отсутствие должного уважения.
Я ему напомнил, что его родители, получая американское гражданство, должны были, как это требуют законы США, отречься от княжеского титула и от дворянства. А посему, если он вернется в Россию, и там все станет так, как он считает должным, то его можно будет пороть.
— У меня есть соседка в Москве, — рассказал я, — она из Нарышкиных, молодая баба, но скверная, злая и дура набитая. Представляешь: ты вернешься, а она, ежели скажешь ей что-нибудь не то, прикажет тебя высечь. И тебя высекут.
Николай оказался натурой впечатлительной. Когда я его встретил через несколько дней, он говорил о демократии, о равенстве и о необходимости социальных реформ.
Как-то я рассказал Александру Зиновьеву об одном эмигранте графского происхождения. Тот утверждал, что для низшего класса достаточно четырех классов школы.
Зиновьев кивнул головой:
— Знаю я эту дворянскую публику. Вся беда в том, что у них очень низкий интеллектуальный уровень. Практически у всех. Они выродились. Я совершенно убежден, что теперь они годятся только для физической работы.
13.3. Беглецы с фамилиями на «ко»
Бежавшего в США заместителя Генерального секретаря ООН А. Шевченко я встречал в Вашингтоне несколько раз. Но знаком с ним не был. Мелочный, высокомерный, про него говорили: «не мужик». И уж больно падкий до слабого полу. Он держался особняком, в ЦРУ его не приглашали.
Другого «беглеца» — Станислава Левченко — я знал хорошо, бывал у него дома, он меня знакомил с несколькими из своих жен. Умный и практичный парень, отлично владеющий пером, он долгое время безуспешно боролся с зеленым змием. Потом уехал в Калифорнию и, говорят, бросил пить. Читал его статьи, очень хорошо написаны.
Несколько раз встречался с Виктором Беленко, летчиком, угнавшим советский военный самолет в Японию. Разбитной парень, он после пяти лет пребывания в Штатах объяснялся на смеси русского и английского.
— В штате, где я живу, никто не говорит по-русски, — сказал он.
Как-то он мне рассказал:
— Зарабатываю я здорово. В Голливуде. Поднимаю советские самолеты. Они мне дают за один день такие деньги, что тебе и не снились. Каждый месяц меняю самолеты.
Рассказывал он о своих «подругах», и у меня сложилось мнение, что с ними он поступает так же, как с самолетами.
Сын министра судостроения Носенко перешел к американцам в 1964 году. До этого он работал в КГБ, где, в частности, лично допрашивал Ли Харви Освальда. В США он доказывал, что Освальд не был агентом КГБ. Американцы не поверили. Носенко был арестован, и в течение трех лет его допрашивали и проверяли на детекторе лжи.
Я беседовал с Носенко после прочитанной им лекции в Вашингтоне.
Он плохо говорил по-русски, путал русские слова с английскими. Холеный, высокомерный и усталый, он неохотно поддерживал разговор. Тогда он сказал:
— Все люди делятся на две группы: одни любят задавать вопросы, другие не любят отвечать. Я отношусь ко второй группе.
Когда я сказал Носенко, что работал вместе с Юрой Гуком, он оживился.
— Юра Гук! — Носенко в первый раз улыбнулся. — Как он там? Как его белый форд?
Я рассказал. С Гуком я работал в Комитете нефтедобывающей политики у Н. К. Байбакова. Лет на двадцать старше меня, прекрасно одетый, всегда при деньгах, на белом форде, он работал моим заместителем.
К моему удивлению, Носенко не имел ни малейшего представления о том, что стало с его матерью, с друзьями. Он все эти годы был отрезан от России полностью. Что я знал, а знал я от Гука немного, я рассказал. Он внимательно слушал, иногда просил повторить.
Во время беседы с Носенко выяснилось, что он хорошо знал моего тестя. Более того, тесть организовывал его проводы в Швейцарию, откуда тот не вернулся. И на этих проводах, когда все остальные гости ушли, остались трое: Носенко, тесть и заместитель заведующего Вторым африканским отделом Борис Макашев.
Однажды Макашев приехал в Конго, по заведенной практике его по очереди принимали дома дипломаты. Пришла моя очередь Во время обеда выяснилось, что он хорошо знает тестя. Лариса написала об этой встрече отцу. Тот в ответ — ни строчки. В Москве все разговоры о Макашеве немедленно прекращались.
Когда Носенко рассказал, что тесть и Макашев были его друзьями, я понял, почему тесть не хотел распространяться о знакомстве с Макашевым.
Однажды наши знакомые Люба и Рон Э. пригласили нас с Ларисой в Кеннеди-центр на оперу «Золушка». После первого антракта Рон, один из видных руководителей ЦРУ, спросил меня:
— Вы очень хотите пойти на второй акт?
Я не хотел.
Мы отправились в буфет, и он меня познакомил со «случайно» оказавшимся там пожилым американцем. Мы беседовали почти весь акт. Разговор касался перестройки, Горбачева.
— Вы встречались с Носенко? — спросил меня этот человек.
— Да. Один раз.
— Какое у вас сложилось о нем мнение?
Я подумал с минуту. Мне на память пришла сцена из «Семнадцати мгновений весны», и я ответил:
— Отработанный материал.
Человек кивнул головой. Я так и не понял, согласился он или нет.
— Кто он? — спросил я потом Рона.
И он назвал имя человека, который в течение многих лет вел дело Носенко.
13.4. Американцы
Сразу же по приезде в Штаты мои коллеги сказали мне: запомни, Америка — это не Европа. И наперебой давали советы, которыми я пользуюсь уже почти тридцать лет. Советы действительно затрагивали важные моменты повседневной жизни в Штатах. Никогда не плати посыльным: это их работа — принести тебе пакет, им платят за это. Если ты договорился сделать работу за какую-нибудь сумму, никогда не добавляй за хорошую работу. Чаевые давай только в ресторане, больше нигде, иначе наживешь неприятностей. И никогда не пытайся дать взятку: можешь нарваться не просто на неприятности, а на очень большие неприятности. Запомни: американцы не знают, что такое «брак» и «халтура». На этом держится вся Америка.