— Не для гадания же!
Консьерж засиял:
— Вот это правдоподобно. Для гадания.
Так и записали.
В Монреале мы с женой часто посещали концерты. Артисты в основном были французские. И привычки тоже французские. Однажды, когда во время антракта в женский туалет образовалась большая очередь, в мужской туалет со словами «не волнуйтесь, мальчики, мы на вас не смотрим» вваливалась группа молодых девиц и по-хозяйски там обосновалась. Находившиеся в туалете англофоны, которым были чужды французские нравы, с гневом покинули общественное заведение.
— А вы знаете, кто хозяин мотеля и ресторана? — спросила нас официантка.
Мы знали. Известный французский повар Ален Леблан, квебекец по происхождению, после тридцати лет работы в лучших французских ресторанах вернулся в Монреаль и купил этот мотель.
Официантка оказалась разговорчивой. Сначала она нам поведала о своих более чем дружеских отношениях с хозяином, потом рассказала, что только вчера вернулась из отпуска, который проводила во Флориде.
— Я загорела, очень хорошо выгляжу, и он не дождется, когда закончится обед.
Она была молода, красива, и понять немолодого метра было нетрудно.
— Соус пересолен, и в нем нет обещанных каперсов, — сказал я.
Официантка посмотрела и согласилась:
— Я скажу повару.
Она ушла и вернулась через пару минут:
— Повар уже ушел. Никого на кухне нет.
Помолчала, а потом весело подмигнула:
— Пусть сам Ален и приготовит.
Через десять минут появился великий повар и принес лично им приготовленные блюда. От него сильно пахло спиртным. Спиртным пахло и от официантки.
Неуклюже и торопясь поставив блюда на стол, он удалился. Удалилась и официантка. Мы слышали, как за ними закрылась на замок дверь.
Соус оказался недосоленным, а каперсов по-прежнему не было.
Когда умерла Жаклин Кеннеди, по монреальскому телевидению был показан ролик, где двенадцатилетняя Жаклин позирует с огромной свастикой на груди.
Когда я был в пригороде Монреаля Сант-Агате, мне показали дом Бувье, деда Жаклин. Убедившись, что на туристском пароходе присутствуют только франкоговорящие, гид рассказала, что в годы сухого закона в США Бувье был бутлегером; вместе со своим соседом и другом, отцом будущего нацистского министра Риббентропа, они поставляли в США спиртное: Бувье — коньяк, Риббентроп — шампанское. После войны Бувье вместе с несколькими квебекскими предпринимателями организовал нелегальный вывоз нацистов из Германии в Аргентину через Квебек.
Во время войны провинция Квебек была единственной канадской провинцией, которая не объявила войну Германии. В годы моего пребывания в Квебеке там можно было встретить случаи гипертрофированного проявления антисемитизма.
Во время повторного показа ролика фотография Жаклин со свастикой была вырезана.
Однажды мы с Ларисой увидели в справочнике «Лучшие гостиницы мира» рекламу гостиницы на востоке Квебека. Живописный вид на реку и горы. Историческое здание. В гостинице останавливались известные люди.
Мы отправились в эту гостиницу. Все, о чем говорилось в рекламе, действительно было. Не было только туалетов в номерах. Такого ни в Квебеке, ни в Штатах я не припомню.
Администратор начала рассказывать нам о видах, но мы тут же съехали и начали искать другую гостиницу. В первой же гостинице нас встретил огромный негр в синей ливрее. Когда я спросил, есть ли у них туалеты в номерах, он сначала не понял, обиделся, а потом принял меня за идиота:
— Да, есть, и все наши клиенты умеют ими пользоваться.
Как-то, сидя у нас дома в Монреале, Слава Говорухин попросил меня сделать копию его «Места встречи». Зачем-то она срочно понадобилась ему в Монреале. Он сказал:
— Я так давно не видел этот фильм, что уже начал его забывать.
А ровно через год, сидя на том же стуле, Игорь Масленников попросил меня срочно сделать копию его фильмов о Шерлоке Холмсе. И сказал:
— Я так давно не видел эти фильмы, что уже начал забывать их.
После чего я сказал Раисе Фоминой, работнице Госкино:
— Предупредите меня, если в Монреаль поедет Лиознова. Я заранее приготовлю копию «Семнадцати мгновений весны».
В 1990 году в скромной библиотеке небольшого квебекского городка я случайно нашел любопытную книжку — «Потеря Россией Зимнего дворца», издательство «Заря», Канада, 1983 год, автор — участник обороны Зимнего Н. А. Скородинский.
В этой книжке приводятся документы о сотрудничестве большевиков с немецкими офицерами во время взятия Зимнего. Даются тексты приказов, фамилии офицеров. Эта книжка сохранилась только в одной библиотеке. Из других библиотек она непонятным образом исчезла.
Через 9 лет я снова был в Монреале. В той библиотеке, где я ее нашел, книжки уже не оказалось. «Пропала», — разводили руками руководители библиотеки. Но все-таки я отыскал одну копию в библиотеке маленького городка в Онтарио.
Документы, цитируемые в этой книге, настолько сенсационны, что я не решаюсь привести здесь даже малую их толику. Однако во время написания своей пьесы «Враг народа» я широко пользовался ими.
В Монреале я написал роман «Сумерки стерв», где ведущий следствие детектив находит эротическую повесть и по ней выходит на преступника. Тогда же я начал писать «Декамерон XXI века». Поэтому охотно откликнулся на предложение критика Ю. Гладильщикова написать большую теоретическую статью об эротике в искусстве. Статья называлась: «Эрато — третья из муз». Юра отнес ее в «Независимую газету», где она и была напечатана. В. Третьяков то ли не разобрался, кто автор, то ли сделал вид, что не разобрался. Во всяком случае это единственная статья, которую я опубликовал под своим именем в российской прессе за последние двадцать лет.
Статья заняла в газете полстраницы. Я имел много отзывов, некоторые обиделись. Говорят, актриса Т. Догилева обиделась очень.
В Монреале я написал пьесу о Ленине, которая была издана в Лондоне («The Enemy of the People» Overseas Publication Interchange Ltd, London. 1989).
Пьеса написана только на основании подлинных документов. Другое дело, говорили ли авторы воспоминаний правду, судить я не берусь. Однако могу утверждать, что действующие лица находились в указанное время в указанном месте, документы приводятся подлинные, фамилии и имена даже второстепенных персонажей подлинные. За одним исключением.
Я нигде не смог найти имя некоей Суменсон, которая вместе с Коллонтай перевозила Ленину деньги из Швеции в Петербург. И я придумал ей имя — Дора.
Каково же было мое изумление, когда через несколько лет в трех серьезных работах я нашел упоминание о Доре Суменсон!
Однако радость моя была преждевременной. Теперь опубликованы документы, где приводится настоящее имя Суменсон — Евгения Маврикиевна.
Таким образом, уважаемые авторы, упоминавшие имя Дора, поверили мне.
Это означает, что они читали мою пьесу. И на том спасибо. Попутно замечу, что поставить ее еще никто не решался.
14. Мы все из юности, но каждый — из своей
14.1. Школа — источник знаний, самых различных
Школа. Это было очень давно. Только отдельные воспоминания.
Десятый класс. В тот день у нас по расписанию было два урока математики подряд. Утром классная руководительница сообщает новость: заболел учитель математики. Но долго радоваться не пришлось. Оказалось, что эти два урока проведет математик из параллельного класса, имя его я забыл, но помню, что ребята почему-то звали его Гиббоном. Это был мужчина лет сорока, в прекрасном костюме, постоянно флиртующий с молодыми учительницами.
Школа тогда была только мужская, и шутки у нас были тоже мужские. На переменке мы налили воду в презерватив, завязали его и играли им в мяч. Когда Гиббон появился в классе, презерватив оказался на его столе. Со словами: «Какое безобразие» — он положил его в карман и сообщил, что на втором уроке проведет контрольную. Это нас, естественно, не обрадовало.
Все мы были комсомольцы, все носили комсомольские значки. Булавкой от значка ребята прокололи презерватив в кармане Гиббона, и когда после первого урока он явился в учительскую, преподавательницы ахнули: вся неприличная часть брюк была мокрой.
Гиббон убежал домой. Вместо контрольной нас отправили в спортзал.
Кто-то принес на урок физики игрушку уди-уди. Привязали к проводу, идущему через весь класс. И звуки уди-уди стали раздаваться то в одном конце физического кабинета, то в другом. Учитель физики Александр Терентьевич (фамилию, к сожалению, забыл) сначала не мог сообразить, в чем дело. Потом игрушку поймал и обратился к классу с сакраментальным вопросом: «Кто принес?». Естественно, ответом было молчание. Школа тогда была мужская и ябед среди нас не было.
— Хорошо, — сказал Александр Терентьевич. — Соколов и Климов, ступайте к стене, будете там стоять до конца урока.
Те отправились к стене.
— Но они не виноваты, — сказали сразу несколько человек.
На что физик возразил:
— Я знаю, что не виноваты. Но для класса важно, чтобы кто-нибудь понес наказание. Разве это важно, постоит у стены Соколов или кто-то другой? Важно, что на каждое преступление есть наказание.
— Но ведь виновные не наказаны. Разве это хорошо? — возразили мы.
— А я их наказал. Очень строго наказал. Они сейчас сидят и дрожат от страха. Как они посмотрят на перемене в глаза товарищам, которые были наказаны! Они доказали всему классу, что они трусы, что для них товарищес