Сейчас бы их посадили!
Как-то на даче у Наума Олева мы разговорились о диссидентах. Олев к ним относился скептически:
— Ну какой диссидент Алик Гинзбург? Ты же его хорошо знаешь.
Алика я хорошо знал.
В диссиденты Алик попал случайно. После трудностей с институтом он устроился секретарем к К. Паустовскому, а когда тот умер, Алика перевели к А. Солженицыну. В те годы Солженицын ему не нравился. «Очень вредный старик», — жаловался он нам. А потом все пошло.
Странное дело. Когда я работал в США, а Алик обосновался в Париже, он упорно отказывался встречаться со мной. Безо всяких объяснений. У меня даже возникла мысль, а настоящий ли это Алик Гинзбург, — уж больно он внешне не был похож на того Алика, которого я знал.
И я часто вспоминал слова Олева, сказанные тогда на даче:
— Запомни. Неоплаченных диссидентов не бывает. Это я знаю не понаслышке.
Как-то у остановки троллейбуса на улице Горького я встретил мою старую знакомую Инну Каневскую. Мы не виделись лет десять. Она располнела, стала солидной дамой. И надо же так случиться, что, пока мы стояли на троллейбусной остановке, объявился еще один ее знакомый, которого она тоже не видела многие годы. Подошел троллейбус. Мы с Инной прошли вперед, благо, у нас были проездные билеты, и сели. Парень взял билет и… дальше произошло неожиданное. Он принял стоящую в проходе полную даму за Инну, подошел к ней и со словами «Ну и отрастила ты ж…» хлопнул ее по заднице. Вероятно, этим он хотел продемонстрировать мне свои привилегированные отношения с Инной.
Дама повернулась. Парень обомлел, не зная, что сказать. Не скажет же он, что хотел ударить по заднице не ее, а элегантную даму, сидящую у окна. Инна прилипла к сиденью и смотрела на улицу.
Оскорбленная дама от гнева не могла произнести ни слова.
— Я пошутил, — произнес растерявшийся парень.
— То есть как это пошутил! — закричала разъяренная дама. — Я не позволю так со мной обращаться!
На следующей остановке я вышел и долго смеялся, облокотившись о дерево. Прохожие принимали меня за сумасшедшего.
Позже я встречал этого парня. Он стал известным политическим обозревателем Д.
— На зарядку! Всем на зарядку!
Дело происходило в сочинском санатории «Золотой колос». Накануне я встретил своих друзей, теперь очень болела голова, и мне меньше всего хотелось бежать к морю, делать какие-то упражнения.
И я притворился больным: болит живот. Сестра ушла… и через две минуты явилась с порошком английской соли. Я бодро проглотил эту гадость, запил водой и встал, чтобы направиться в туалет, где намеревался освободиться от слабительного. Но не тут-то было. Сестра стала измерять мне температуру. А потом в комнату вошел мой приятель, и про английскую соль я забыл.
Я про нее забыл, а она про меня — нет. И когда я беседовал в парке санатория с двумя девушками, то внезапно понял, что мне необходимо в туалет. Я побежал в корпус, поднялся на свой этаж. Но смог добежать только до фикуса…
Вечером я слышал, как одна уборщица говорила другой:
— Слышь, Тамара, в фикус опять кто-то нас…л.
Опять!
В Сочи я встретил своего знакомого Виктора Пронина. Он вынул из кармана пачку марганцовки.
— Знаешь, какие сейчас женщины! Запросто подхватишь черт знает что. Вот и ношу с собой марганцовку. Надо не позже, чем через час, промыть член марганцовкой — и всякая болезнь исключена.
Пришел он однажды ко мне в санаторий и хохочет:
— Был я вчера у одной местной дамы, возвращаюсь пешком, смотрю на часы. Ужас! Положенный час почти прошел. Я к берегу. Уже светает. Ветра нет. И вода прозрачная, как ручей. Словом, зашел я в воду по пояс, вынул пакет марганцовки, рассыпал… И вдруг свист. Пограничники. Меня вывели на берег, отвели к капитану и доложили:
— Загрязнял море. Махал членом — и от того расходились фиолетовые пятна.
Когда я объяснил капитану причину своего странного поведения, тот пришел в восторг:
— Неужели! Вот спасибо. А я и не знал.
На прощание мы выпили с капитаном по стакану вина.
На Большой Дорогомиловской, теперь это Кутузовский проспект, было ателье. Называлось оно «Прием индивидуальных заказов дамского платья». Спрашиваете, почему я вспомнил о нем через шестьдесят лет? А дело в том, что все слова на вывеске были написаны в столбик, и не проходило недели, чтобы какой-нибудь шутник не вставлял в букву «П» в последнем слове папиросу — и она превращалась в букву «А». Вот так.
Иду я как-то по Пушкинской и вижу: какой-то парень перебегает улицу, подходит сзади к стоящему у остановки троллейбусу, опускает троллейбусные штанги и вручает их ничего не понимающему прохожему:
— Подержи.
А сам скрывается. Прохожий, улыбчивый тип с широким добродушным лицом, послушно берет штанги. Через полминуты из троллейбуса выскакивает удивленный водитель. Увидев человека, держащего штанги и при этом безмятежно улыбающегося, водитель от негодования замирает. Потом подбегает к нему, врезает по физиономии, отбирает штанги, подключает их к контактной сети, садится в троллейбус и уезжает.
Схлопотавший по физиономии тип ничего не может понять. А вокруг негодуют: «Такой солидный, а хулиган. Надо вызвать милицию».
Я подошел к нему и посоветовал:
— Быстрее уходите, будет скандал.
— Но я… — пытался оправдаться он.
— Ничего не докажете.
Он понял, какие неприятности ему грозят, и побежал — быстро, мелкими шажками, петляя в толпе как заяц.
А люди продолжали возмущаться:
— Солидный человек, а хулиган.
Я встречался с дочкой легендарного спартаковского защитника Василия Николаевича Соколова. Тогда он тренировал кишиневскую Молдову. В мае 1961 года он привез команду в Москву и 13 мая на московском стадионе «Динамо» «Молдова» играла с ЦСКА.
Я приехал на стадион с его женой и дочерью. Через два ряда от нас расположилась жена и дочь Константина Ивановича Бескова, который тренировал тогда ЦСКА.
Началась игра и начался кошмар, голы летели в ворота «Молдовы» один за одним: один, второй, третий, четвертый, пятый! К концу первого тайма к нам подошел какой-то парень:
— Василий Николаевич просит лекарство.
И жена Соколова (забыл имя) дала ему какие-то таблетки.
Кончился первый тайм. 5:0. В перерыве семья Бескова купила мороженное. Мы сидели молча.
Начался второй тайм. И началось обратное! Голы теперь полетели в ворота ЦСКА. Один, второй, третий, четвертый! К Бесковым подошел какой-то парень и теперь уже жена Бескова дала парню какие-то таблетки.
ЦСКА выиграл с теннисным счетом 6:4. После матча «Советский спорт» писал:
«Своеобразным комическим номером был матч ЦСКА — Молдова. В вагонах метро и трамвая, развозивших зрителей со стадиона, долго были слышны взрывы хохота: зрители заново переживали игру. Создавалось впечатление, что в игре принимал участие старик Хоттабыч, который заколдовал восточные ворота, куда влетело девять мячей из десяти».
Не могу не отметить, что Василий Николаевич был очень порядочным человеком, примерным семьянином. Не курил, позволял себе рюмку вина только два раза в год: на новый год и в день рождения дочери.
На футбол ходили многие узнаваемые люди. К ним не приставали, не задавали вопросов, делали вид, что не узнают. Тогда ценилось право быть на стадионе просто болельщиком. Так, я часто встречал на играх ЦСКА Майю Плисецкую, Владимира Зельдина, на стадионе они были только болельщиками.
Однажды армейский клуб проигрывал киевскому Динамо и с одним пожилым полковником стало плохо. На трибуне оказался врач. Он констатировал, что полковник скончался.
Во втором тайме армейцы забили три мяча и мой сосед, молодой парень, сказал:
— Жалко батю. Полчаса до победы не дожил.
Как-то во время матча на стадионе «Динамо» один из футболистов запустил мяч свечой вверх, и кто-то из зрителей крикнул:
— Штандер!
«Штандер» — популярная в те годы детская игра, при которой ведущий подбрасывает мяч высоко вверх. Вся трибуна хохотала.
Однажды на ипподроме диктор объявил, что такая-то лошадь «пришла на голову сзади». Публика начала возмущаться: все видели, что пришла она сзади на целый круп. И тогда кто-то из публики крикнул:
— Так ведь не закусывают.
Смеялась вся трибуна.
Мне потом часто приходилось объяснять поступки своих коллег словами: «Так ведь не закусывают».
Мужу моей матери Игорю Валентиновичу было около шестидесяти, но выглядел он моложе: стройный, подтянутый. Однажды он мне сказал:
— На улице ко мне подходят люди и предлагают сыграть с ними в футбол.
Я не поверил.
— Да-да. Два раза ко мне подходили молодые люди и спрашивали, буду ли я Башашкиным. Я не знал, кто такой Башашкин. Поинтересовался у сослуживцев, мне ответили, что это центральный защитник. Это действительно защитник?
— Защитник, — подтвердил я и объяснил, в чем дело.
В те годы водка на разлив уже не продавалась, а пол-литровая бутылка стоила 2 рубля 87 копеек. Поэтому три человека скидывались по рублю, покупали бутылку водки и несколько конфет на закуску. А когда не было третьего, его искали на улице. И спрашивали прохожих, не согласится ли кто быть «третьим». Под третьим номером в сборной по футболу в те годы играл Анатолий Башашкин. Вот и спрашивали: «Не будешь ли Башашкиным», то есть не хочешь ли быть третьим.
Подытожила беседу моя мама:
— К тебе, Игорь, подходят люди не потому, что ты похож на футболиста, а потому, что ты похож на алкоголика.