– Малярия, – неопределённо ответил студент.
– Ети ж… – крестьянин в досаде взъерошил бороду, – и как? А хотя о чём я… погодь!
Подхватив с повозки винтовку «Маузера», он зашёл в здание, зажёвывая на ходу ус и бурча под нос что-то невнятное и расстроенное.
– Ну и каково здесь? – чувствуя молчание за неловкость, поинтересовался студент у Прохора.
– Нормально, – чуть пожав плечами, ответил мальчик, и прочертил по земле черту носком грубого ботинка, заступая путь огромной многоножке, окрашенной так ядовито и ярко, как это только вообще возможно.
Наступила неловкая пауза, мучительная обоим несостоявшимся собеседникам, и возвращение Никифора Ильича оба восприняли с нескрываемым облечением.
– Побудешь пока здеся, с Митрием, – постановил глава семейства, пристально глядя на сына, – а я к ихним заеду и скажу, пусть поменяют чилавека.
– Но смотри! – он погрозил пальцем сыну, – Без глупостев штоб!
– Агась! – подхватившись, Прошка нырнул в крытую повозку и завозился. Минуту спустя он выскочил с винтовкой и патронташем, и кивнув отцу, побежал к зданию полустанка.
– «Как с вилами на баз[22]!» – пришла странная ассоциация Ксандрову, и снова – ну ничего героического!
– «А может, так и надо? – подумал он, – Настоящие герои и должны выглядеть вот так, буднично и порой некрасиво? Это потом уже их распишут яркими красками…»
– … из пулемёта могёшь? – прервал его размышления Никифор Ильич.
– Харьковский технологический, – пожал плечами студент, чувствуя неловкость (в который раз!), – будущий инженер как-никак!
– Инженер, эт хорошо… – кивнул ничуть не впечатлённый мужик, – а с пулемётом-то могёшь? Не собрать-разобрать, а стрелять? По людя́м?
– Могу, – суховато ответил Ксандров, не желая вдаваться в подробности своего участия в Летнем восстании.
– Ну и ладно, – Лукин, в отличии от студента, не чувствует ни малейшей неловкости, – тогда полезай в кузов, там «Мадсен».
– Гхм! – мотанул головой молодой человек, забросив багаж в повозку, – Прям так сильно опасно?
– Опасно? – Никифор Ильич даже не остановился, – Да не особо. Так… пошаливают.
Напоив лошадей и угостив каждую какими-то фруктами из мешка, он махнул рукой перевесившемуся с крыши сыну и тронул вожжи.
– Поглядывай взад, – озабоченно велел Лукин, поставив винтовку между ног и положив на колени укороченный дробовик.
– Здесь везде так?
– Чавось? А… нет, – отмахнулся крестьянин, – Полустанок, вишь, с ентой… с перспективой строили! Тока перспектива – енто потом, а покамест неудобно. К самой станции особо не подберёсси, а в окрестностях бывает, што и пошаливают. Народишку бы подсобрать, да вычистить сволоту всякую, ну и где надобно – засыпать, а где и, значица, наоборот!
Начался бесконечный монолог без конца и края, в котором спелись воедино его, мужика, планы на будущее, жалобы на жару, рассказы о помершей от холеры жене и извечные байки старожила, скармливаемые новичку. Студент не сразу уловил тот момент, когда монолог начал перерываться вопросами, притом на первый взгляд наивными и несвязанными, а на второй…
… Ксандров восхитился, услышав знакомые нотки допроса-беседы, только пожалуй, у мужика выходило как бы не профессиональней, чем у полицейских! Хотя, чорт возьми, и мужички-то здесь не простые!
Дорога с вырубленной по обочинам растительностью, тянулась меж тем своим чередом, и мерное покачивание повозки изрядно убаюкивало не выспавшегося студента. Зевая, он слушал Лукина, отвечая не всегда впопад, да без особо толка протирая то и дело глаза, вглядывался в колышущееся на ветру зелёное море.
Там что-то постоянно пищало, трещало, ело друг дружку, привлекало самочек и активно размножалось. Иногда на дорогу выбегал то какой-то зверёк, то выползала змея неизвестной степени ядовитости.
Понимая всю важность порученного задания, Ксандров таращил глаза, но решительно не понимал, на что же нужно обращать особое внимание! Да и переизбыток экзотики, по правде говоря, изрядно перегрузил мозг, отчего студент чувствовал себя не живым человеком, а отважным героем, сошедших с книжных страниц. Если бы не зудящее от пота тело, то пожалуй, он окончательно погрузился в состояние транса.
– Ах ты ж еб же ж твою мать! – без перехода взревел Никифор Ильич, стеганув лошадей вожжами и пригнувшись, – Н-но, милаи!
Ксандров распластался по дну повозки, вцепившись в пулемёт до боли в руках, и…
… он всё-таки успел нажать на спусковой крючок. Чернокожий, прыгающий в повозку с винтовкой наперевес, получил в грудь с полдюжины пуль, вывалившись на дорогу окровавленным кулем. Впереди гулко ахнул дробовик, и тут же – ещё…
… и кто-то невидимый заорал страшно и надрывно на незнакомом языке, а возчик стрелял, экономя патроны. Резко затормозила повозка, и Владимир упал на спину, больно ушибив локти, но так и не выпустив оружие.
В борт ударило, и в десятке сантиметров перед глазами показался наконечник копья. Развернувшись, студент привстал на миг на колено, и представив примерно, где мог находиться нападавший, полоснул через тент короткой очередью сверху вниз.
Выстрел! Ещё выстрел! Пули кафров дырявили тент, и Ксандров, сменив опустевшую обойму, выпрыгнул из остановившейся повозки, и завалившись набок, полоснул длинной очередью по набегавшим чернокожим.
Миг… и кафры развернулись обратно, скрывшись в джунглях, как и не было.
– … ну и всё… – как сквозь вату, донёсся до него спокойный голос возчика, – кажись, отбились!
Зевнув тягуче, Жуков подвинул себе папку и начал развязывать шёлковые тесёмки, но зевота снова разодрала рот, аж до слёз!
– Мать моя женщина! – буркнул раздражённо Сергей Александрович, и снова зевнул, – Да што ты будешь делать!
Встав, он потянулся и схватился за поясницу, где разом стрельнуло, хрустнуло и кольнуло, от чего настроение ушло в глубокий минус. Размявшись осторожно и протерев слипающиеся глаза, шериф Дурбана, кривясь, поглядел на спиртовку, стоящую в кабинете на широком подоконнике. От кофе и табака едко горчит во рту, а сердце бухает глухо, но мозги, хотя и со скрипом, начинают работать.
– Так и помру на работе, – мрачно посулил он сам себе, подхватывая кофемолку и высыпая в неё добрую горсть «Робусты».
– Да и хуй с ним, – столь же мрачно подытожил Жуков, высыпая кофе в турку, – хоть с пользой помру, и то утешение.
Зная не понаслышке работу контрабандиста и подпольщика ещё по Одессе, он творчески переработал полицейскую систему Российской Империи, позаимствовал полезные идеи у Франции и Германии, и бросил в котёл с булькающим на огне варевом добрую жменю собственных идей и понимания должного. Получается…
… а ведь и получается, чорт побери! Единственный затык в том, что система ещё не отлажена, и многое приходится регулировать в ручном режиме. Зная опасность выстраивания системы «под себя», Жуков сделал ставку не на личность начальства и тем паче исполнителей, а на прописанные законы и нормативные акты.
Но законы и акты, ети их медь, сами не пропишутся, да и эксцесс исполнителя никто не отменял! Поэтому шериф, будучи перфекционистом до мозга костей, на работе днюет и ночует, притом без всяких преувеличений. Вечный недосып и нехватка времени что у него самого, что у подчинённых.
Благо, политического авторитета одного из руководителей «Красных Бригад» хватило как на привлечение достойных сотрудников, так и на достойные условия для оных. Не только заработная плата и амуниция, но и пенсия, страховка, обучение и бытовые условия.
Казалось бы, мелочь, но возможность переночевать на работе, буде такая необходимость возникнет (а она возникает с удручающей регулярностью!) не на столе или стульях, а на койках в комнате отдыха, уже очень немало для людей понимающих! А душевые кабины? Хороший сортир? Спортзал и библиотека? Немало…
Зато и общество вправе требовать от службы шерифа полной отдачи! И что характерно – требует.
Наливая в кружку кофе, Жуков с ностальгией и нежностью, как о чём-то давно позабытом, вспомнил о мягкой подушке, и поглядев на ходики, время на которых уже давно перевалило заполночь, уселся за стол.
– Сергей Александрович, – поскрёбся заспанный секретарь с подносом, – я вам бутерброды принёс.
– О! До́бре! – обрадовался шериф, впиваясь зубами в слегка зачерствевшую булку с колбасой. Чуть погодя, сытый и несколько более довольный жизнью, Жуков протёр руки и рот чистым платком.
– Ну-с… – открыл он папку, – и што же нам пишут?
Продираться через малограмотное косноязычное письмо, изобилующее ошибками, помарками и кляксами, непросто…
– «…и асоблива хачу абсказать…»
– Пф… кровь из глаз! – шериф мотнул головой, снова вчитываясь в прыгающие строки. Глаза, и без того будто засыпанные песком, разболелись ещё больше, а раздражение накатывает волнами.
– Асаблива… – фыркнул мужчина, принимаясь за чтение, – и ведь не доверишь никому такое чтение, мать ети…
Косноязычный, но очень искренний, и что немаловажно – добровольный (!) осведомитель из среды старообрядцев поставляет важнейшую информацию. Пусть она носит характер скорее политический, но есть за верхушкой староверов и кое-какие грешки уголовного толка! По старой, так сказать, памяти.
Можно уже кое-кого взять и…
… но политика, ети их мать! Как шериф Дурбана, Жуков понимает, что некоторые вещи проще предотвращать, чем резать потом по живому. Но как человек, не чуждый наук социальных[23], он прекрасно знает, что иногда нужно закрыть глаза…
… до поры. А вот немножечко погодя, когда старообрядцем некуда будет отступать из Кантонов, можно будет выложить припрятанные до поры козыри. Капиталы у этой братии ох и немаленькие! Даже по меркам ЮАС… и что немаловажно, деньги эти не лежат мёртвым грузом на банковских счетах или в земле, как у большинства африканеров.
А пуще того – разветвлённые, обширнейшие связи по всей Российской Империи и отчасти за её пределами. Связи, благодаря которым можно вытаскивать людей из «Тюрьмы народов» и покупать чиновников без долгих подходцев. Крапивное семя охотно бер