Голые стволы с немногими ветвями, и на конце облезлый, небрежно собранный разлохматившийся пук веток с листвой. Однако стоит только рухнуть после очередного урагана одному из гигантов, подточенному жучками, и тощие эти уродцы, расталкивая собратьев, расцветают в считанные годы.
Внизу прелая листва вперемешку с давно сгнившей древесиной, источенной временем и насекомыми. Рельеф поверхности причудливый и коварный, изобилующий естественными ловушками.
Покрытый мхом валун может оказаться подгнившим стволом дерева, а ровная поверхность таить под собой яму, прикрытую переплетением полусгнивших ветвей и тонких корней. Даже сторожкие дикие звери попадают порой в ловушки, ломая конечности и становясь поживой обитателей подлеска.
Жизнь внизу кипит беспрестанно, не прерываясь ни на секунду, но что это за жизнь?! Всё больше гигантские слизняки и мокрицы, пауки, бесчисленные муравьи, укус которых по болезненности может соперничать с ожогом от папиросы, да мелкие земноводные и пресмыкающиеся.
Яркие, порой будто собранные из полудрагоценных камней, скользят меж ветвей змеи, ощупывая воздух раздвоенным языком. Бросок… и рептилия начинает заглатывать ещё трепыхающуюся жертву.
Редко когда мелькнёт обезьяна, спешащая убраться с дороги, ворохнётся в кустах мелкий хищник, скалящий зубы при виде нарушителей его охотничьих угодий. Попадается иногда стадо бородавочников, да зарастающая на глазах просека, проложенная через заросли стадом слонов.
Воздух тяжёлый, застоявшийся, влажный, заполненный дурманящими, густыми ароматами тропического леса. Запахи преющей листвы и сгнившей древесины самым причудливым образом мешаются с цветущими растениями, и получившийся коктейль тяжело бьёт в голову.
В воздухе роятся насекомые, от мелкой мошки до крупных москитов с необыкновенно болезненным укусом, ощущающимся порой неделями. Они лезут в глаза, в ноздри, в уши, в складки одежды, и досаждают необыкновенно.
В каждое время дня свои насекомые. Одни выходят на охоту ранним утром, другие пируют днём, третьи охотятся по ночам.
Есть деление и территориальное. В густых кустарниках роится мошка́, сдуваемая малейшим ветерком. На открытых пространствах это уверенные в себе, солидные насекомые, легко прокусывающие или прогрызающие одежду путешественников.
Нет, никак не рай… но и не «Зелёный ад», красочно описываемый некоторыми путешественниками!
Стоит только обжиться в этих краях, и мошка́ с москитами не накидывается с былым остервенением, да и укусы их ощущаются не столь болезненными. Пауки размером с ладонь и огромные мокрицы перестают нервировать, а палочниками забавляются детишки, пугающиеся их не больше, чем боятся в России кузнечиков и стрекоз крестьянские дети.
Малярия, ядовитые гады и насекомые…
… но климат позволяет выращивать несколько урожаев год. Палку ткни, вырастет! Ваниль, корицы, гвоздика, хлопок, табак и практически всё, что только можно вообразить, укореняется моментально, идя в рост.
По мнению поселенцев, это искупает все недостатки. Земля и воля! Наверное, это и есть Родина… или нет?
Серафим поднял руку, и не оглядываясь, отсемафорил отделению, распределяя позиции. Сзади зашуршали, послышался сдавленный матерок…
… и справный мужик из Сенцово скривился, как от зубной боли. Выросший близ леса, он искренне не понимает, как можно не уметь ходить по лесу? А то, что лес африканский, эт дело десятое… привыкнуть чуть к местной гадоте и влажному климату несложно. По его, Серафима, мнению…
Обернувшись, он смерил виновника взглядом, пройдясь от криво сидящей на голове кожаной широкополой шляпы, до истрёпанных штанов грубого сукна, заправленных в сапоги. Росточку Серафим среднего, и не так, чтобы очень уж плечист, хотя и жилист.
Однако же испытания и война закалили его наилучшим образом, и встречаться с его колючим взглядом было решительно неприятно. Этот – могёт…
Мужики под его началом тёртые, бывалые, не раз глядевшие Смерти в лицо. Но пластун, повоевавший под началом дяди Гиляя, и не раз ходивший по английским тылам, это совсем другой коленкор!
Устраивать разнос он не стал, зная поперечный характер подчинённого насквозь. Качнёшь етак головой, и всё – сам себя поедом заест! А выговорить ежели, так ажно распирает Ваньшу поперешничать! И сам ведь всё понимает, ан поделать ничего не может – в детстве, сам говорит, недопороли.
– Отдых, – буркнул Серафим, и мужики, переговариваясь устало, начали садиться кто где. Ну а командир, кусая губы и морща лоб, слюнявит химических карандаш и составляет кроки[47]. Дело непростое, и оченно даже сильно, но куда деваться? Ежели командир не умеет честь карту и кроки, то не командир он, а так… человека кусок. Старайся давай, учись, а нет, так и освободи место тому, кто умеет!
А взводные, то бишь корнеты, те и вовсе обязаны не просто карты читать, но и при необходимости и сами кроки составить. Не все пока могут… но это пока, на то и учения, мать их ети!
Посредники…
Покосившись на следующего налегке невозмутимого штабного, обмахивающегося веточкой от мошки, справный мужик из Сенцово продолжил своё занятие.
… раздражают, но ведь на пользу же! Ан всё равно – до бесячки… Зараза такая, ты хоть рожу глумливую не делай! Понятно, што грамотный, других в штаб не берут! Но попроще-то можно? Рожу?
За всё баллы – как прошли, да за какое время. Действия командира при таких-то случаях, и действия подчинённых. А то – оп-па… «Командир ранен, ваши действия!?» И смотрит, как командир подчинённых натаскал.
– Ах ты ж блять! – прервал его размышления вскрик и последовавшая затем суета.
– Семён?! – вскинулся командир, отрываясь от работы, – Ну так кто ж ишшо…
Он устало мотанул головой, поджимая губы. Вот вечно с ним што-то не так, с етим Семёном! Работяга справный, но шаг влево, шаг вправо…. дитя малое!
Хорошо, родители его обженили по уму. Хоть мужики и посмеиваются над тем кто там в дому главный, но Глашка молодец, справная баба. Мужа свово в узде держит, но не напоказ – штоб уважение в обществе не растерял, значица.
– Пиявки? – поинтересовался Серафим, – Да где ж ты так?
– Рубаху расстегнул, – охотно отозвался Устин, раскуривающий сигару, – пока ты не видал.
– Эк тебя испятнало, – мотанул головой командир, оглядывая торс Семёна, покрытый извивающимися пиявками, – впредь наука!
– Семёну-то? – хохотнул кто-то из мужиков, так што даже посредник усмехнулся.
– Везде свой Семён есть, – поделился штабной мудростью, наблюдая, как Устин сигарой прижигает пиявок на товарище.
– Да… спохватился Серафим, – давайте-ка тожить проверимся, мужики! А то мало ли…
Проверились, и по рукам пошла фляга из выдолбленной тыквы, туманом легло на полянку облачко табашного дыма. Без излишку, потому как все люди взрослые и понимают плепорцию.
Галеты, сухой сыр, вяленое мясо, разговоры… Кому-то понадобилось удобрить кусты, и всё – подхватились, как и не было на поляне мужиков.
По всем правилам пошли – с арьергардом, авангардом, боковыми охранениями, прикрывая друг друга. В руках винтовки, на поясах ножи, одёжка цвета хаки, и таких групп ко Кантонам – тысячи.
Патрулирование территорий, совмещённое с учениями, боевое слаживание, а иногда и…
… стычки!
Беззвучная отмашка впереди идущего, и отряд рассыпался, прячась по кустам и за стволами деревьев. Томительные минуты ожидания, и вот потекли рекой воины тсвана.
Не боевой отряд, ведомый племенным вождём, а банда, но стоит признать, отменно вооружённая. Британцы не оставили чернокожих союзников, с помощью которых ещё недавно сгоняли с земель матабеле и шона.
Зажатые в тисках между Кантонами и матабеле, тсвана отчаянно сопротивляются. Зная местность, они просачиваются в самое сердце чужих отныне земель, нанося нежданные удары без какой-либо жалости. Старики, женщины, дети…
… так ведутся войны в Африке. Так ещё недавно тсвана уничтожали матабеле.
Вооружённые винтовками «Ли-Энфилд», списанными британской армией, тесаками и саблями, они шли, негромко переговариваясь и не боясь ничего и никого. Беззаботные, какими бывают только африканцы и дети, кафры уповали на численное преимущество и помощь духов.
Украшенные бесчисленными амулетами, среди которых виднелись и отрезанные человеческие члены, тсвана производили достаточно жуткое впечатление. Но всё-таки…
… просто банда.
Выстрелы загрохотали неожиданно, и с такого расстояния мужики не промахивались. Стреляли едва ли не в упор, не дальше двадцати-тридцати саженей, и успели сделать по три-четыре выстрела, прежде чем тсвана среагировали на избиение.
– А-а! – набежал на Устина здоровенный кафр с выпученными глазами, стреляя от бедра…
… и разумеется, промахиваясь. Судорожное передёргивание затвора…
Выстрел… гигант будто сломался, сложившись пополам. Спрятавшись за ствол железного дерева, мужик передёрнул затвор и выкатился с другой стороны, припав на колено. Приклад к плечу…
.. выстрел в спину убегающему врагу. Один, второй… кончились.
– Контроль! – заорал Серафим, – Семён, Ваньша – действуйте, потом догоните! Остальные… за мной!
Убегающих преследовали неспешно, как бушмены антилоп. Только што брали не выносливостью, а знанием местности и картами! Зря они, што ли, учения проводят и…
… меняют рельеф!
Ежели с пониманием, то копать и таскать нужно не много, а там, где нужно! Завалить десяток деревьев ежом, обрубить да заострить сучья… и пройдёшь не враз, если вообще пройдёшь. Углубить берег или напротив – засадить его погуще, и…
… все. Всё знание местности воинами тсвана – к чертям! Да и какое может быть знание леса у скотоводов? Так, с краешку…
Одна ошибка, вторая…
– Кончился, – выдохнул Серафим, вскидывая винтовку «Маузера» к плечу и расплёскивая мозги кафра по лесной подстилке, – последний… был.
– Ишь, землю им… – с ненавистью покосился мужик на труп, к которому уже подбирались насекомые, привлечённые растекающейся лужей крови, – Наша она! Наша!