– Нет-нет, Аксель Генрихович! Егору Кузьмич! – засмущался штурман при виде выразительной мимики капитана, – Не из-за денег, хотя и это, хм… Совпадение интересов получилось, так уж вышло ненароком. «Святая Ипатия» изрядно занесена песком, и механикусы наши придумали размывать песок через рукав с воздухом. Очень уж удачной мне эта идея кажется, да и вообще для портовых работ применима. Не хотелось бы, знаете ли, энтузиазм трудовых масс охлаждать, тем паче творческий.
Суви поглядел на меня, на что я только плечами пожал.
– Два-три дня погоды не сделают. Если наше присутствие не будет излишним дёрганьем тигра за усы, то можно и задержаться. А потом…
Бью решительно ладонью по подлокотникам.
– … в Дурбан! Нужно передать промежуточные результаты испытаний поплавков и торпед, да и… кое-какие идеи.
– Хорошо, – согласился со мной Суви, – Карл Людвигович, можете пообещать экипажу задержку на три дня. Не более!
Встали на якоре неподалёку от затопленного судна. Глубина хоть и не самая маленькая, но вполне приемлемая. Где-нибудь в Балтике груз подняли бы достаточно быстро, при помощи обычного водолазного колокола. Здесь же, лет полтораста назад, подъём «Ипатии» был экономически невыгоден, как бы странно это не звучало.
Обученные ныряльщики такого класса, способные работать на предельной глубине без водолазных костюмов, товар штучный, равно как и колокол соответствующего качества. В регионе они, разумеется, наличествовали, но движение судов в Малаккском проливе и в те времена было оживлённым необыкновенно, так что всегда находился куда как более дорогостоящий груз. А иногда и НЕ находился, а просто – война, конфликт интересов и прочие интересности большой и малой политики.
– Интереса ради сплаваю, – сообщаю мужикам, собирая водолазное снаряжение и…
… замечаю лёгкое, почти неуловимое напряжение. Народ в экипаже вменяемый, но очевидно, ожидания от подъёма грузов слишком велики. Хотя… вспомнить если, сколько добра мы подняли, и сколько придётся на членов экипажа (раз уж я отказался от своей доли) по самым низким расценкам, сумма набегает приличная. На особняк в Дурбане не хватит, а вот на дом с садом где-нибудь в предместье – вполне!
– На долю не претендую, – добавляю как бы невзначай, и напряжение рассеивается, – но это последнее судно! Не забывайте, што я не ставил задачу сделать вас богатыми, а всего-то испытываю водолазное снаряжение, это-то вам ясно?
– Ясно, Егор Кузьмич, – выступил вперёд один из признанных патриархов в экипаже, Никандр Ильич, которому натикало ажно тридцать шесть годиков, – Не беспокойся, всё понимаем!
Спускаясь в катер, старательно не замечаю, как особо напряжённых расслабили тычками по рёбрам и подзатыльниками товарищи. Воспитание через коллектив, ети! А потом злые, сдавленные шепотки воспитательного характера…
Через пару минут мы прибыли на место, где уже качалось на волнах несколько буёв, и я натянул снаряжение.
– А… не стоит, – отмахиваюсь от Саньки, – кхекаешь вот как старый пёс, неча в воду лезть! Полушарие хоть и Южное, а на глубине прохладенько!
– Одного не пущу! – упёрся брат.
– Да давай хоть… – я зашарил глазами по экипажу, – Фотий, ты гороха и капусты давеча не жрал?
– Не, – заулыбался тот рисованным солнышком, – после тово раза, когда ажно живот под водой резать начало, ни-ни! Ни капусты перед погружением, ни хлебушка чорново, ничиво таково!
– Давай тогда, одевайся.
– Ага… – он засуетился, пока я настраиваю камеру Бутана[61] для подводной съёмки. Монструозного вида медный футляр с тремя застеклёнными отверстиями, потом лампа с наполненной кислородом бочкой для подводной вспышки, и наконец – подводный фонарь с тянущимся к катеру кабелем.
– Пахом… Пахом! – окликаю нашего гальванера, – Давай пока глубинные бомбы готовь.
– А? А… понял, – отозвался тот заморожено.
– Дли истории… – услышал я Санькин голос, уже опускаясь под воду.
Песка на «Святую Ипатию» нанесло изрядно, но в общем-то, ничего критичного. Судно с большими пробоинами, какие бывают при взрыве в крюйт-камере[62], лежит на морском дне ровно, и нет опасности, что при выгрузке оно может как-то завалиться, похоронив водолаза.
Опустив оборудование на дно, спиралью облетели «Ипатию», обмениваясь жестами и готовые во всякий момент выставить вперёд копья и дать дёру. По опыту уже знаем, что затопленные суда любят морские змеи, мурены и осьминоги из тех, что покрупней. Обошлось…
Сделав снимки, подёргали за трос, давая знак поднимать оборудование, а сами задержались немного, вопреки обыкновению.
Мы уже начали подниматься, как наверху, на самой границе воды, бумкнуло глухо, и по нашим телам ударила ослабленная ударная волна, едва не отправив в небытие. В голове помутилось, как после хорошего удара кулаком, а дыхание сбилось. Забыв как дышать, я запаниковал, хватанув ртом морской воды мимо загубника и закашлявшись. С трудом удержав кашель, задышал…
… и заметил паникующего Фотия, хватающегося руками за воду. Несколько гребков к нему, ухватываю сзади и прижимаю загубник ко рту. Дышит…
Отпустив его, отплываю и жестами спрашиваю, всё ли в порядке? Кивает… и только потом выставил большие пальцы.
Притянув потерянное было копьецо за линь, привязанный к запястью, делаю жест всплывать, но…
… в сторонке. Очень уж мне не нравится этот взрыв!
Всплыли осторожно, и высунув едва головы над водой, закачались на волнах, озирая водную гладь. Вопреки моим опасениям, вражеских судов или авиации поблизости нет, зато на палубе катера суетится брат, уже готовясь спускаться под воду в наспех надетом водолазном костюме.
Свистом привлекаю внимание, и минуту спустя нас уже подняли на палубу катера, ощупывая беспокойно и задавая вопросы десятком ртов разом.
– Хватит галдеть! – решительно прерываю эту бестолковую заботу, – Чисто вороны на дохлом коне разорались! Живы, относительно здоровы, потом Адольф Иванович решит, насколько! Што рвануло-то?
– Бочонок с кислородом, – отозвался гальванёр с мрачным видом.
– Пахом! – воззрился я на него, – Ну етижи пассатижи! От ково, а от тебя…
– А я говорил! – огрызнулся он с обиженным и немножечко виноватым видом, – Ненадёжная конструкция! Кислород с электричеством не дружит!
– Ладно… – прерываю начавшийся шум со взаимными обвинениями, – на «Авроре» думать будем! Посмотрим оборудование и решим, што там рвануть могло. Аппарат цел?
– Цел, – угрюмо отозвался гальванёр, – што ему будет. Ево поднять успели, это кислород, туды его в качель, только к борту подтягивать начали, как ёбнул!
– Ёбнул… – вздыхаю, растирая руками следы от маски на физиономии, – ладно. Давайте всё-таки глубинные бомбы, распугаем живность в «Ипатии», а через часок, когда песок осядет, начнём пескодувку испытывать. Только, пожалуй, без нас с Фотием, в голове всё ж таки позванивает немножко. Пару дней оклематься не помешает.
– Ага, – с несчастным видом сказал недавний мой напарник.
– Не боись! – оборачиваюсь я к нему, – Без доли не останешься.
Мужики заподдакивали, хлопая его по плечам и обещая усиленную долю, как поранетому.
– Не боюсь, – мрачно отозвался Фотий, вздыхая со всхлипом, – просто интересно, а тут…
Он ещё раз вздохнул, вовсе уж душераздирающе, и я понял, что один настоящий водолаз у нас точно есть!
– Вот не нравится мне Пахом, и точка, – делая ход, неожиданно сказал Санька, когда вечером мы играли в шахматы в кают-компании, – есть в нём фальш какая-то, вот ей-ей!
– Глупости… шах.
– Угум… – поглядев с минуту на доску, брат решительно смешал фигуры, – сдаюсь!
– Он мне сразу как-то не понравился, – продолжил он разговор, – но смолчал тогда.
– Пф… хорош, Сань! Будешь сейчас выискивать в нём всякое, задним числом!
– А вот увидишь! – упрямо отозвался Чиж, – Хоть бы и задним, но не нравится, он мне, Егор!
Глава 27
– Но… как же? – гальванёр растерян донельзя, вся его крепко сбитая фигура выражает недоумение, а собравшиеся на лице морщинки – сплошной знак вопроса, вытатуированный на дублёной коже, – Автоматически устойчивый самолёт, не теряющий равновесия, как бы плохо им не управлял пилот…
Голос его, поначалу звучный и чеканный, сбился в конце фразы едва ли не на шёпот.
– Помню, – у меня в голосе непроизвольно зазвучали ностальгические нотки, – сам этот постулат[63] вдалбливал тысячи раз инженерам в Ле-Бурже, газетчикам и ученикам. Вдолбил!
– На деле же… – вытерев ветошью руки, отбрасываю тряпку в сторону, – автоматически устойчивый самолёт лишь препятствует пилоту, связывая его движения в воздухе, мешая выполнять необходимые эволюции.
– Н-но… – Пахом запинается, в глазах полное непонимание, – зачем?! Автоматические стабилизаторы в «Фениксе» сильно усложняют, удорожают конструкцию! Если это не надо…
– Как не надо? Надо, – улыбаюсь я, и поскольку слушает меня не только Пахом, но и вся механическая братия, поясняю логику своих действий.
– На начальном этапе не было ни малейшего смысла демонстрировать все возможности авиации британцам, ну а потом… – улыбаюсь широко, – сюрприз!
– Х-ха! – выдохнул зычно второй механик, оскаливаясь в улыбке.
– А русские… наши пилоты? – не отстаёт Пахом, – Справятся?
– Пройдя предварительно планерную школу и занимаясь беспрестанно гимнастикой? – улыбаюсь ещё шире, обводя экипаж лукавым, заговорщицким взглядом, и ловя ответные ухмылки. Ухмыльнулся и Пахом, но немножечко натужно.
– Деньги… хм, в прямом смысле на ветер, – задумчиво качнул головой долговязый главный механик, – Нет-нет, не подумайте, не осуждаю! Идея изящная, просто…
Он замялся.
– Смелее, Сергей Парфёнович! – подбадриваю петербуржца.
– … жалко немного человеческого труда, – чуть смущённо сказал Волобуев, – Некоторые идеи, воплощённые в маятниковых и гироскопических стабилизатора