Но, во имя всего святого, зачем этот бредень? Одним существованием инкриминирующих улик не объяснить готовность к поспешным действиям. Джэнсон больше двадцати пяти лет проработал в одном из самых засекреченных разведывательных ведомств Соединенных Штатов; за это время его успели изучить вдоль и поперек. Если бы он замыслил какую-то крупную нечистую игру, то у него уже были сотни возможностей осуществить задуманное. Однако именно сейчас, похоже, его бывшее руководство поверило в худшее, не утруждая себя попытками найти другое объяснение уличающих доказательств.
Что изменилось — какой проступок он совершил, действительный или мнимый? Или все дело в том, что он что-то знает? Так или иначе, он помимо своей воли встал на пути у больших шишек в Вашингтоне, на противоположном конце земного шара от этого древнего холма в центре Афин.
Есть здесь еще кто-нибудь? Косые лучи солнца затрудняли обзор, но Джэнсон изучал каждую пядь открытой местности, разбив ее мысленной координатной сеткой, до тех пор, пока у него не начали болеть глаза.
В четыре часа появился встревоженный Аггер. Свой темно-синий льняной пиджак он перебросил через руку, голубая рубашка в полоску под мышками промокла насквозь; несомненно, прилежный аналитик, редко покидавший уют оборудованных кондиционерами помещений посольства, был недоволен таким развитием событий.
Со своего наблюдательного поста среди сосен Джэнсон видел, что Аггер уселся на длинную мраморную скамью у фонтана, пытаясь отдышаться, и огляделся вокруг, ища своего старого друга.
Джэнсон распластался на земле.
Мужчина с мольбертом: у него приказ только наблюдать? Или действовать? Джэнсона очень встревожило то, что это был грек. Он убедился, что в городе за ним следили американцы, сотрудники разведывательного подразделения, имеющегося при каждом посольстве Соединенных Штатов. Это были не дилетанты, но и высоким профессиональным уровнем они тоже похвастаться не могли. Джэнсон заключил, эти люди были лучшим, что удалось собрать за очень короткий срок. В афинском секторе не знали заранее, что он появится в городе; в конце концов, он сам принял это решение спонтанно, каких-нибудь двенадцать часов назад.
Но эти греки — кто они? Вероятно, не простые подручные ЦРУ. Это настоящие профессионалы, получившие конкретное задание. От таких людей стараются держаться подальше — кроме тех случаев, когда возникает надобность в их услугах. Как правило, их появление означало необходимость карательных мер, чего не мог позволить себе ни один официальный сотрудник разведслужб.
Но Джэнсон поймал себя на том, что забегает вперед: пока что нет причин отдать приказ о карательных мерах. Пока что нет.
Джэнсон полз по-пластунски среди нетронутой зелени, держась рядом со стеной, сложенной из глинистого сланца. Его продвижение затруднял густой кустарник. Длинные перья сорняков щекотали ноздри; через каждые несколько футов у него на пути встречались высокие пучки травы, и Джэнсону приходилось прилагать особую осторожность, чтобы не шелохнуть их, выдав свое присутствие. Пару минут спустя, приподняв на мгновение голову над выступом стены, он убедился, что находится в нескольких футах от человека с мольбертом. Тот теперь даже не притворялся, что рисует; кусок угля валялся на земле, словно брошенный окурок.
Грек стоял к Джэнсону спиной, и тот отчетливо разглядел мускулистое телосложение молодого «художника». Грек не отрывал взгляда от Аггера, сидевшего на мраморной скамье у фонтана, и его мышцы напряглись, готовые к действию. Вдруг Джэнсон увидел, что он сунул руку под свободную блузу.
Джэнсон подобрал с земли большой кусок сланца, стараясь действовать абсолютно бесшумно; любой резкий звук, такой, как скрежет двух камней один о другой, заставил бы грека стремительно обернуться. Замахнувшись, Джэнсон что есть силы швырнул камень, целясь греку в затылок. Тот начал было оборачиваться, но камень ударил его в голову, и он повалился на землю. Перешагнув через невысокую стенку, Джэнсон схватил «художника» за волосы, зажимая ему рот. Затем он перетащил его через стенку и перевернул на спину.
Вытащив из-за пояса грека плоский пистолет — мощное полуавтоматическое оружие, «вальтер П-99», — Джэнсон увидел, что к дулу намертво прикреплена трубка с отверстиями. Бесшумное оружие, предназначенное для того, чтобы его не демонстрировать, а использовать — не угрожать, а приводить угрозы в исполнение. Этот человек был профессионалом, и у него было профессиональное снаряжение. Джэнсон ощупал вышитый воротник блузы, ища микрофон, и убедился, что режим передачи не был включен. Разорвав ткань, он отыскал маленький голубовато-черный пластмассовый кружок с отходящими от него медными проводками.
— Передай своему другу, что у тебя чрезвычайная ситуация! — зловеще шепнул Джэнсон, прижимаясь губами к уху грека. Он не сомневался, что задача была поручена тем, кто владеет английским и не истолкует приказ ошибочно. — Дай ему знать, что тебя предали! Как это и произошло на самом деле!
— Den omilo tin Aggliki, — ответил «художник».
Джэнсон надавил ему коленом на горло так, что тот поперхнулся от боли.
— Ты не говоришь по-английски? В таком случае, полагаю, мне нет смысла сохранять тебе жизнь.
Грек выпучил глаза.
— Нет! Пожалуйста,не надо. Я сделаю все, как вы скажете.
— И помни, katalaveno ellinika.
«Я говорю по-гречески». По крайней мере, это наполовину правда.
Нажав на потайной переключатель на воротнике, грек включил микрофон и начал говорить. Беспокойство в его голосе стало особенно убедительным после того, как Джэнсон приставил «вальтер» к его виску.
Как только грек передал сообщение, Джэнсон швырнул его о каменную стену. Основной удар пришелся на череп; грек придет в себя не раньше чем через час, а то и два.
В бинокль Джэнсон увидел, как бизнесмен в светло-сером костюме вскочил и быстро направился к сосновой роще. По тому, как он держал в руке свернутую газету, было очевидно, что под ней что-то скрыто. Тревожно оглянувшись вокруг, бизнесмен в очках пошел дальше, продолжая сжимать в руках свежий экземпляр «Элефтеротипии», ежедневной афинской газеты.
Джэнсон посмотрел на часы. Прошло уже слишком много времени; Аггер может уступить возрастающему беспокойству и вернуться в посольство. Именно так предписано вести себя, если тот, с кем договорился о встрече, не появляется: ждать нужно только строго определенный промежуток времени.
Джэнсон затаился в конце дорожки. Когда «бизнесмен» поравнялся с ним, Джэнсон выпрыгнул из-за дерева, ткнув ему в лицо «вальтером», разбив зубы и кости. Брызнувшая изо рта кровь испачкала белую рубашку и светлый пиджак; бизнесмен выронил газету, и спрятанный в ней бесшумный пистолет звякнул о камни. Быстро отвернув лацкан пиджака, Джэнсон увидел маленький голубовато-черный кружок, такой же, как был у «художника».
Убрав «вальтер» за пояс, Джэнсон вытер с руки пятнышко крови. Его захлестнула какая-то слабость. За последние несколько дней он вернулся ко всему тому, что, как надеялся, навсегда оставил позади — к насилию, заговорам, смертельным играм, к тому, что навечно впечаталось в его сознание за двадцать пять лет работы в разведслужбах. Однако сейчас не было времени заглядывать в разверзшуюся перед ним бездну. Он должен собраться с мыслями, проанализировать сложившуюся ситуацию, начать действовать.
Есть ли еще кто-то, помимо этих двоих? Джэнсон больше никого не обнаружил, но твердой уверенности не было. Туристы-японцы? Возможно. Но маловероятно.
Придется пойти на риск.
Выйдя на дорожку, Джэнсон направился к Аггеру, который сидел на мраморной скамье, никак не в силах отдышаться.
— Пол! — воскликнул тот. — Слава богу. А то я уже начал беспокоиться, не случилось ли что с тобой.
— На Вас-София сплошная пробка. Я совсем забыл, какая там задница в это время дня.
Джэнсон решил, что главное пока не пугать Аггера. Он живет в мире проводов и клавиатур; подобная таинственная встреча выходит за рамки его обычного распорядка и, кроме того, является грубым нарушением правил. О любой попытке контакта, даже со стороны сотрудника или бывшего сотрудника любой из американских разведслужб, следовало немедленно докладывать начальству. Аггер нарушил правила уже тем, что согласился на эту встречу.
— Господи, прыгая из трамвая в трамвай, я все ломал голову: «Я что, стал шпионом?» — Бледная улыбка. — Можешь не отвечать. Слушай, Пол, я рад, что ты позвонил. В последнее время я начал о тебе беспокоиться — и серьезно. Ты не поверишь, какой грязью тебя поливают.
— Не принимай всерьез, старина, — заметил Джэнсон. Похоже, спокойствие и уверенность Джэнсона передались и Аггеру.
— Но я не сомневаюсь, мы обязательно все распутаем. Что бы там ни было, я уверен, мы во всем разберемся. Предоставь этих вашингтонских бюрократов мне. Поверь, никто не поймет одного крючкотвора так, как другой крючкотвор.
Джэнсон рассмеялся, в основном ради Аггера.
— Кажется, впервые я почувствовал что-то неладное сегодня утром. Я шел по Стадиу, никого не трогал, и вдруг оказался в центре общего собрания всех служб безопасности нашего посольства. Я уже успел отвыкнуть от таких знаков внимания к своей особе.
— Понимаю, это полнейший бред, — сказал Аггер, — но говорят, что ты взялся за одну работенку, Пол. За такую, за какую тебе не следовало бы браться.
— И?
— Всем хочется узнать, для кого ты выполнил эту работу. Многим хочется узнать, почему ты за нее взялся. Кое-кто считает, на последний вопрос есть шестнадцать миллионов ответов.
— Боже всемогущий! Как только могли подумать такое обо мне? Я же величина известная.
Глаза у Аггера по-прежнему бегали.
— Мне ты можешь ни о чем не говорить. Послушай, у нас все просто взбесились. Но я не сомневаюсь, мы обязательно все уладим. Так, значит... — чуть ли не застенчиво добавил он, — это правда, что ты согласился на ту работу?
— Да, согласился — ради Петера Новака. Со мной связались его люди. Я был перед ним в долгу, в большом долгу. В любом случае, меня отрекомендовали. Госдеп.