— Видишь ли, все дело в том, что госдеп это отрицает.
— Что?
Аггер виновато пожал плечами.
— Государственный департамент все отрицает. И ЦРУ тоже. Если честно, в управлении даже не знают о том, что случилось на Ануре. Информация обрывочная, противоречивая. Но, как утверждают, тебе заплатили за то, чтобы Петер Новак не покинул остров живым.
— Это же сумасшествие!
Аггер снова виновато пожал плечами.
— Любопытно, что ты употребил это слово. Нас предупредили, что ты, вероятно, сошел с ума, хотя в действительности фраза была гораздо мудренее. «Диссоциативное расстройство. Посттравматическая абреакция»[22].
— Аггер, я на тебяпроизвожу впечатление сумасшедшего?
— Ну конечно же, нет, — торопливо заверил его Аггер. — Конечно, нет. — Последовало неловкое молчание. — Но послушай, нам ведь хорошо известно, через что тебе пришлось пройти. Столько месяцев мучений в плену у вьетконговцев. Я хочу сказать, господи, побои, голод — все это не могло не сказаться на тебе. Рано или поздно это далосвои последствия. Боже, что с тобой сделали... — Помолчав, он добавил совсем тихо: — Не говоря о том, что сделал ты.
У Джэнсона по спине пробежал холодок.
— Нельсон, о чем ты?
— Я только хочу сказать, что многие беспокоятся за тебя, и эти люди занимают не последнее место в разведке.
Неужели его действительносчитают сумасшедшим? Если так, ему не позволят разгуливать на свободе. У него в голове осталось столько информации, к которой он имел доступ в качестве сотрудника Отдела консульских операций, — доскональное знание внутреннего порядка, осведомителей, агентурных сетей, продолжающих действовать. Утечка секретных сведений уничтожит годы работы; этого нельзя допустить любыми средствами. Джэнсону были знакомы официальные рассуждения в подобных случаях.
Несмотря на яркое солнце, жгущее своими лучами открытую площадку на вершине холма, Джэнсон внезапно почувствовал озноб.
Аггер неуютно заерзал.
— Я не очень-то разбираюсь в таких вещах. Говорят, ты остался внешне спокойным, рассудительным, выдержанным. Впрочем, неважно, в порядке ли твоя голова — перед шестнадцатью миллионами устоять очень непросто. Но это я уже говорю от себя.
— У меня нет абсолютно никакого объяснения насчет денег, — признался Джэнсон. — Быть может, Фонд Свободы расплатился со мной таким эксцентричным способом. Вопрос о денежной компенсации упоминался. Но подробно не обсуждался, никаких сумм не называлось. Послушай, мной двигали совсем не деньги. Для меня это был долг чести. И ты знаешь почему.
— Пол, друг мой, я как раз хочу выяснить все недоразумения и уверен, так оно и будет. Я тебе помогу. Сделаю все, что в моих силах, — ты это знаешь. Но ты должен мне помочь, прояснить кое-какие подробности. Когда люди Новака впервые связались с тобой?
— В понедельник. Через сорок восемь часов после похищения Новака.
— А когда на твой счет были переведены первые восемь миллионов?
— К чему ты клонишь?
— Они были переведены еще дотого, как люди из Фонда Свободы попытались с тобой связаться. До того, как поняли, что ты согласишься. До того, как выяснили, что Новака придется освобождать силой. Тут какая-то неувязка.
— Никто не пробовал узнать это у Фонда Свободы?
— Пол, там никто не знает, кто ты такой. Там не знают о похищении их босса. Не знают даже, что он погиб.
— Какая была реакция, когда вы рассказали об этом?
— Мы ни о чем не говорили.
— Почему?
— Приказ сверху. Мы занимаемся сбором, а не распространением информации. Все получили на этот счет четкие распоряжения. Кстати, насчет сбора информации — именно поэтому тебя так сильно хотят видеть. Без этого никак не обойтись. В противном случае возникнут самые разнообразные предположения. На основании которых будут предприняты соответствующие действия. Этого достаточно, или мне говорить дальше?
— Господи, — прошептал Джэнсон.
— Пол, ты должен довериться мне. Мы сможем отмыть тебя от этого дерьма. Но ты должен заглянуть к начальству.Без этого не обойтись.
Джэнсон удивленно посмотрел на аналитика. От него не укрылось, что в ходе разговора Аггер стал менее почтительным и встревоженным.
— Я подумаю.
— То есть ты отказываешься, — мягко заметил Аггер. — Плохо.
Делано небрежным движением он поднял руку и потрогал лацкан пиджака.
Вызывает остальных.
Протянув руку, Джэнсон отвернул лацкан пиджака Аггера. На обратной стороне был закреплен знакомый голубовато-черный кружок. Джэнсон застыл.
Греки не следили за аналитиком. Они были его прикрытием.Следующим шагом должно было стать насильственное похищение.
— Теперь я задам тебе вопрос относительно времени, — сказал Джэнсон. — Когда поступил приказ меня забрать?
— Точно не помню.
— Когда?
Встав так, чтобы прохожим не были видны его действия, Джэнсон достал «вальтер» и наставил его на аналитика.
— Господи, господи, — воскликнул Аггер. — Пол, что ты делаешь? Я хочу тебе помочь.Только помочь.
— Когда?— повторил Джэнсон, ткнув глушитель в щуплую грудь Аггера.
Слова полились быстрым потоком.
— Десять часов назад. На телеграмме было проставлено время: 10.23 ВПВ.
Аггер огляделся по сторонам, не в силах скрыть свое нарастающее беспокойство.
— И как, согласно приказу, следует поступить, если я откажусь явиться добровольно? Предусматривалась ли возможность физического уничтожения?
Он с силой вдавил пистолет в грудную клетку Аггера.
— Остановись! -вскрикнул тот. — Мне больно.
Он говорил громко, как будто был объят паникой; но Аггер, хотя и не оперативный работник, не был дилетантом и не имел склонности к истерикам. Этот крик предназначался не Джэнсону; он должен был предупредить других, находившихся неподалеку.
— Ты кого-нибудь ждешь?
— Понятия не имею, о чем ты, — спокойно солгал Аггер.
— Извини. Мне следовало бы сразу предупредить тебя, что твоих греческих дружков задержали неотложные дела. Они вряд ли смогут освободиться в ближайшее время.
— Проклятый ублюдок! — вырвалось у Аггера. Он побелел — но не от страха, а от ярости.
— Они пришлют свои искренние сожаления. Как только придут в чувство.
Аггер прищурился.
— Господи, они не ошиблись, сказав про тебя, что ты спятил!
Глава одиннадцатая
В таверне у причала было темно и грязно. Половые доски горбились от пива, проливавшегося на них долгие годы; простые деревянные столы и стулья были покрыты шрамами и зарубками, следами небрежности и нередких пьяных драк. Джэнсон медленно шел к длинной оцинкованной стойке, давая глазам привыкнуть к темноте. Слева в дальнем углу какой-то моряк угрюмо пил в одиночестве. Кроме него, в заведении были и другие моряки, но познакомиться с этим будет проще всего. А у Джэнсона не было времени. Ему требовалось как можно скорее покинуть Грецию.
Несколько минут назад он в который раз выполнил начинавший его бесить ритуал: позвонил на личный номер Марте Ланг. Ничего.
«Там даже не знают о том, что их босс погиб», — сказал Аггер.
Тем не менее Джэнсон вспомнил еще об одном человеке, который должен знать все то, что нужно знать, и согласится с ним встретиться. Разумеется, сначала необходимо принять соответствующие меры предосторожности — чтобы обезопасить как самого себя, так и того человека, которого он собирался навестить.
Главный причал Пирея представлял собой большой круглый залив, открывающийся узким проходом в море. Джэнсону порт почему-то напомнил открытый наручник — или наручник, который вот-вот замкнется. Тем не менее нужда вынудила его прийти сюда. Но он не собирался сообщать о своих передвижениях тем, кто мог проявить к нему профессиональный интерес.
В течение последних двух часов Джэнсон перебрал и отверг десятки других способов покинуть страну. Можно не сомневаться, сейчас все окрестности афинского международного аэропорта кишат агентами спецслужб; по всей вероятности, в самое ближайшее время будет устроено наблюдение за аэропортами в Фессалониках и других крупных городах. В любом случае, о том, чтобы путешествовать со своим паспортом, не может быть и речи: поскольку тут замешано американское посольство, слишком высока вероятность того, что все пункты пограничного контроля уже получили соответствующее уведомление. Однако, наведавшись к своему знакомому, занимающемуся подделкой документов, — владельцу магазина канцелярских товаров рядом с Омонией, — Джэнсон обнаружил там агентов наружного наблюдения. Своим посещением он скомпрометировал бы не только себя, но и своего старого знакомого. Этим было обусловлено его отступление сюда, к тем людям, чье ремесло требовало постоянного знакомства со строгими формальностями пересечения границ — и научило их обходить эти формальности.
На Джэнсоне был костюм, что выделяло его среди прочих посетителей таверны «Перигайли», однако развязанный галстук был просто обмотан вокруг расстегнутого воротника, и в целом Джэнсон выглядел подавленным, плывущим по воле волн. Он шагнул вперед, покачиваясь из стороны в сторону. Реши, какую роль исполнять, а затем оденься соответствующим образом.Джэнсон превратился в преуспевающего бизнесмена, попавшего в черную полосу. Если общее впечатление отчаяния не позволит добиться нужных результатов, две минуты в туалете, широко расправленные плечи и уверенная походка позволят полностью изменить этот образ.
Усевшись рядом с одиноким моряком, Джэнсон исподтишка оглядел его. Тот отличался крупным телосложением, мягким и мясистым, свидетельствующим о здоровом аппетите, но нередко скрывающем изрядную физическую силу. Говорит ли он по-английски?
— Проклятая албанская шлюха, — пробормотал вполголоса Джэнсон, но так, чтобы моряк его услышал.
Он знал, что ругательства в адрес национальных меньшинств — в первую очередь цыган и албанцев — в Греции были самым надежным способом завязать разговор, поскольку здесь еще господствовали старинные понятия о чистоте крови.