тельностью. Джэнсону незачем было знать источник происхождения специального оснащения; почему бы Марте Ланг не сдержать свое слово, данное американским чиновникам, с которыми она имела дело? Кто эти чиновники? Конкретные фамилии не назывались; Джэнсону сообщили, что эти люди его знают, лично или понаслышке. Вероятно, речь шла о сотрудниках Отдела консульских операций. А затем этот изобличительный перевод денег на Каймановы острова; Джэнсон считал, что его бывшее руководство не знает об этом счете, но ему было хорошо известно, что правительство США при желании могло оказать давление на оффшорные банки, особенно когда речь шла о счетах американских подданных. Кому как не высокопоставленным сотрудникам американских спецслужб вмешиваться в финансовые архивы банка суверенного государства? Джэнсон не забыл озлобление и недоброжелательность, сопровождавшие его увольнение. Его знание действующих агентурных сетей и принципов работы делало его источником потенциальной угрозы.
Возможно ли это?
Как была разработана эта сложная комбинация? Неужели тактики просто ухватились за подвернувшийся золотой случай? Два зайца одним выстрелом: расправиться с назойливым магнатом, обвинив в этом строптивого бывшего агента? Но почему бы не предоставить кагамским экстремистам осуществить свой зловещий замысел? Это было бы так просто, так удобно: предоставить религиозный фанатизм самому себе. Вот только...
Послышался приглушенный звук старинного бронзового колокольчика: кто-то звонил в дверь черного входа, ведущего прямо в приемную перед кабинетом декана.
Очнувшись от размышлений, Филдинг поднялся с кресла.
— Извини меня. Я на минутку — сейчас вернусь, — сказал он. — Бестолковый студент все же пришел. Как это некстати — но что поделаешь!
В голове Джэнсона нарисовался четкий разветвленный алгоритм. В первом случае Соединенные Штаты остаются в стороне, мир не вмешивается, и Новак погибает. Дипломаты и чиновники, с которыми связывалась Марта Ланг, указывали на негативные последствия американского вмешательства. Однако бездействие также было сопряжено с риском: риском политического позора. Несмотря на подводные течения, о которых упомянул Филдинг, Петер Новак в целом пользовался всеобщей любовью. В случае его гибели простые люди повсеместно начнут задавать вопросы, почему Соединенные Штаты отказались помочь этому святому, попавшему в беду. Фонд Свободы открыто обвиняет США — громогласно и возмущенно — в том, что они отказались предоставить какое-либо содействие. Легко представить себе град парламентских расследований конгресса, гневные выступления по телевидению, кричащие газетные заголовки. По всему миру зазвучат древние слова: «Для торжества зла достаточно, чтобы добро бездействовало». Поднявшаяся буря разрушит не одну блестящую карьеру. То, что с виду выглядело тропой осторожности, на поверку окажется дорогой, усеянной битым стеклом.
Ну а если события будут развиваться иначе?
Фонд Свободы, известный своей независимостью, собирает международный отряд добровольцев и предпринимает отчаянную попытку освободить пленника. Кого надо винить в случае неудачи? Сотрудник среднего уровня из государственного департамента даст «утечку» журналистам, охотящимся за сенсациями, которые сошлются на «источник, пожелавший остаться неназванным»: «Люди Новака категорически отказались от всех наших предложений о помощи. Судя по всему, они опасались, что от этого потускнеет его ореол независимости. Разумеется, государственный секретарь очень опечален случившимся — как и все мы. Но разве можно оказать содействие тем, кто решительно его отвергает? Высокомерная заносчивость? Можно сказать и так. На самом деле, не в этом ли заключалась главная беда Фонда Свободы?»А затем уже более серьезные журналисты из «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» перепишут материал, уклончиво упомянув в самом конце: «По сообщению информированных источников, предложения о помощи были отвергнуты...»
Мысли Джэнсона закружились в бешеном хороводе. Что такое этот сценарий — фантазия, плод больного воображения? Он не знал — не могзнать. Пока не мог. Но исключать такую вероятность было нельзя.
Минутка Филдинга растянулась на три минуты. Но в конце концов он вернулся, осторожно затворив за собой дверь. Его поведение стало каким-то другим.
— Это действительно был вышеупомянутый студент, — писклявым голосом заверил он Джэнсона. — Безнадежный случай. Пытается развязать противоречия Кондорсе. А я никак не могу заставить его понять, что у Кондорсе главное как раз противоречия.
У Джэнсона по спине пробежали мурашки. Что-то в декане изменилось — его голос стал каким-то ломким, и разве не появилась дрожь в руках, которой раньше никогда не было? Джэнсон почувствовал, что его старый учитель чем-то глубоко встревожен.
Подойдя к этажерке, декан взял стоявший там толстый том словаря. Это был не просто словарь — Джэнсон знал, что это первый том словаря Самюэля Джонсона, редкого издания 1759 года. На корешке красовались золотые буквы «А — G». Джэнсон помнил словарь еще по тому времени, когда приходил домой к будущему декану в Невилл-корт.
— Хочу на кое-что взглянуть, — сказал Филдинг.
Но Джэнсон уловил под напускной небрежностью волнение. Не горечь потери, а какое-то другое чувство. Тревогу. Подозрение.
С Филдингом что-то случилось: дрожь в руках, неуверенный голос. И что-то еще. Что?
Энгус Филдинг стал избегать встречи глазами — вот в чем дело. Некоторым людям это свойственно всегда; но Филдинг не принадлежал к их числу. Разговаривая с собеседником, он то и дело смотрел ему в глаза, словно проверяя, доходят ли его слова до цели. Джэнсон поймал себя на том, что его рука как бы помимо воли потянулась назад.
Он зачарованно смотрел на то, как Филдинг, повернувшись к нему спиной, раскрыл толстый том и — этого не может быть!
Декан Тринити-Колледжа резко развернулся лицом к Джэнсону, сжимая в трясущейся руке маленький пистолет. У него за спиной Джэнсон разглядел книгу с вырезанной в страницах из тонкой пергаментной бумаги полостью, где было спрятано оружие. Оружие, которое теперь старый ученый нацелил на него.
— Зачем ты сюда пришел? — спросил Филдинг. Наконец он встретился взглядом с Джэнсоном, и тот уви дел в его глазах нечто такое, от чего у него перехватило дыхание: смертельную ненависть.
— Новак был хорошим человеком, — дрожащим голосом произнес Филдинг. Он говорил как-то отрешенно. — Вероятно, великим человеком. Я только что узнал, что это ты его убил.
Глава тринадцатая
Пожилой ученый, на мгновение опустив взгляд, помимо своей воли вздрогнул. Ибо Джэнсон тоже сжимал в руке пистолет — выхваченный из кобуры на поясе в одном плавном движении, подчиненном подсознанию, зарегистрировавшему то, что отказывался признать его рассудок.
Не говоря ни слова, Джэнсон поднял большим пальцем флажок, снимая с предохранителя свое курносое оружие. Несколько долгих мгновений двое стояли, молча глядя друг другу в глаза.
Кем бы ни был посетитель Филдинга, это был не студент, изучающий экономику.
— Том первый, «А -G», — сказал Джэнсон. — Вполне разумно. А — ammo (боеприпасы), G — gun (оружие). Почему бы тебе не убрать этот допотопный пугач? Тебе он никак не подходит.
Ученый-экономист презрительно фыркнул.
— Значит, ты и меня сможешь убить?
— Ради всего святого, Энгус! — взорвался Джэнсон. — Раскинь своими блестящими мозгами. Разве ты не понимаешь, что говоришь чушь?
— Вздор. Я только вижу, что ты был послан сюда для того, чтобы убрать меня — устранить человека, знавшего тебя слишком хорошо. «Машина, предназначенная для того, чтобы убивать» — я слышал, как твое начальство любовно называло тебя этим прозвищем. О да, я поддерживал связь со своими американскими коллегами. Но я до сих пор не мог поверить в то, что они мне сказали о тебе. Твое вероломство достойно восхищения. Знаешь, ты превосходно разыграл горе. Полностью одурачил меня. И я не стесняюсь в этом признаться.
— Я только хотел узнать...
— Местонахождение ближайших сподвижников Петера — чтобы расправиться и с ними! — с жаром воскликнул старый профессор. — Людей из «ближнего круга», как ты выразился. И выманив у меня эту информацию, ты бы проследил за тем, чтобы выкорчевать с корнем след Петера на нашей планете. — Он усмехнулся холодной, страшной усмешкой, обнажая неровные, потемневшие зубы. — Полагаю, мне следует похвалить тебя за изворотливость. Ты спрашивал у меня, кого я имел в виду под «ними». Разумеется, «они» — это те, на кого ты работаешь!
— Ты только что с кем-то разговаривал — скажи, с кем именно?
Лицо Джэнсона залила краска ярости и изумления. Его взгляд метнулся к оружию, зажатому в руке пожилого декана, пистолету «уэббли» 22-го калибра, самому миниатюрному и удобному из тех, что состояли На вооружении английских разведслужб в начале шестидесятых.
— С кем,черт побери?
— Как ты горишь желанием узнать это! Полагаю, для того, чтобы добавить еще одно имя в кровавый список твоих жертв.
— Энгус, ты только послушай,что говоришь! Это же безумие!Зачем мне...
— Такова природа тайных операций, не так ли? Они полностью никогда не заканчиваются. Всегда находится еще одна болтающаяся ниточка, которую нужно завязать — или отрезать.
— Черт побери, Энгус, ты ведь меня хорошознаешь!
— Знаю ли? Кто-нибудь по-настоящему знает тебя?
В течение этой перепалки преподаватель и его бывший ученик стояли, направив друг на друга пистолеты. Несмотря на внешнюю выдержку, было видно, что ученого переполняют страх и отвращение. Не вызывало сомнений: Энгус Филдинг убежден, что Джэнсон стал предателем и убийцей.
И его никак не переубедить.
В конце концов, разве не на это указывают факты?
Джэнсон один был свидетелем случившегося. Он один занимался операцией, приведшей к гибели Петера Новака. На его счет переведены миллионы долларов, причем нет никакого объяснения, откуда они взялись. Несомненно, в устранении Новака были заинтересованы могущественные силы; так ли уж невероятно, что эти силы попытались завербовать кого-нибудь вроде Джэнсона, бывшего агента разведслужб, специалиста высочайшего класса, разочаровавшегося в своей работе? Наоборот, подобное предположение кажется вполне допустимым.