— Господин министр Кубелик? — Женский голос.
— Да?
Обернувшись, Джэнсон увидел высокую светловолосую улыбающуюся женщину.
— Я жена Петера Новака. От его лица рада приветствовать вас здесь. Наш исполнительный директор все еще беседует с представителем Нидерландов при ООН, но он скоро освободится. — Она говорила с нейтральным американским акцентом.
У нее было красивое лицо в духе американской актрисы Грейс Келли, одновременно аристократическое и чувственное. Ее словно тронутая влажным инеем помада была чересчур смелой для строгого делового тона, но это ей шло, как и изумрудно-зеленый костюм, подчеркивающий изгибы тела чуть откровеннее необходимого.
Про нее никак нельзя было сказать, что она в трауре. Жена Новака ни о чем не знала. Но как такое могло быть?
Подойдя к ней, Джэнсон учтиво поклонился. Стал бы на его месте чешский дипломат целовать руку? Он решил ограничиться крепким рукопожатием. Но ему никак не удавалось оторвать от нее взгляд. Ее внешность казалась знакомой. Навязчиво знакомой. Зелено-голубые глаза цвета моря у Лазурного берега, длинные, изящные пальцы...
Мог ли он где-нибудь видеть ее недавно? Джэнсон принялся лихорадочно рыться в памяти. Где? В Греции? В Англии? Это была лишь мимолетная встреча, успевшая запечатлеться только в подсознании? Он не находил себе места, не в силах ответить на этот вопрос.
— Вы американка? — спросил Джэнсон.
Женщина пожала плечами.
— Можно сказать, я родом отовсюду, — сказала она. — Как и Петер.
— А как себя чувствует этот великий человек? — поинтересовался Джэнсон, и в его вопросе прозвучал коварный подтекст.
— Как всегда, — после непродолжительной паузы ответила женщина. — Благодарю за то, что спросили об этом, доктор Кубелик.
Ее взгляд был чуть ли не игривым, граничащим — готов был поклясться Джэнсон — с флиртом. Но, несомненно, это объяснялось исключительно тем, что некоторые женщины осваивают такие манеры специально для общения с международными знаменитостями.
Джэнсон кивнул.
— Как у нас в Чехии говорят: «Как всегда — это лучше, чем хуже». По-моему, в этом есть определенный, крестьянский здравый смысл.
— Пойдемте, — предложила женщина. — Я провожу вас наверх в зал совещаний.
Второй этаж оказался менее величественным и более уютным; потолки были высотой десять футов, а не пятнадцать, и обстановка не так слепила взгляд роскошью. Зал совещаний выходил на канал, и утреннее солнце заглядывало в переплетчатое окно, покрывая золочеными параллелограммами длинный стол из полированного тика. Джэнсона встретил невысокий мужчина с аккуратно уложенными седыми волосами.
— Я доктор Тильсен, — представился он. — Моя должность — исполнительный директор по вопросам Европы. Название вводит в заблуждение, не так ли? — Мужчина издал сухой, аккуратный смешок. — Исполнительный директор нашей европейской программы — так будет точнее.
— Вам будет безопаснее с доктором Тильсеном, — сказала Сюзанна Новак. — Гораздо спокойнее, чем со мной, — добавила она, предоставив Джэнсону гадать, был ли в ее словах какой-то скрытый смысл.
Джэнсон сел напротив бледного доктора Тильсена. О чем с ним говорить?
— Надеюсь, вы догадываетесь, почему я захотел с вами связаться, — начал он.
— Думаю, да, — подтвердил доктор Тильсен. — В последние годы правительство Чешской республики, безоговорочно поддерживавшее одни наши программы, к другим относилось весьма прохладно. Мы понимаем, что наши цели не всегда совпадают с теми, которые ставят перед собой правительства отдельных государств.
— Вот именно, — согласился Джэнсон. — Вот именно. Но я тут подумал, а не были ли мои предшественники чересчур поспешны в принятии своих решений. Возможно, существует надежда установить более гармоничные взаимоотношения.
— Мы с радостью рассмотрим ваши предложения, — оживился доктор Тильсен.
— Естественно, если вы обрисуете круг вопросов, которые собирается решать Фонд Свободы в моей стране, я смогу более конкретно обсудить их со своими коллегами и помощниками. Если честно, я пришел к вам для того, чтобы слушать.
— В таком случае, я удовлетворю ваше любопытство и расскажу о наших задачах, — улыбнулся доктор Тильсен.
Говорить — именно в этом и состояла суть его работы, и в течение следующего получаса Тильсен старался изо всех сил, описывая ворох инициатив, программ и проектов. После первых нескольких минут слова превратились в своеобразный звуковой занавес, сплетенный из штампов и заявлений, которые так любят профессиональные идеалисты: неправительственные организации... упрочнение институтов сознательной демократии... приверженность борьбе за нравственные и духовные ценности открытого демократического общества... Отчет Тильсена был подробным и четким, и Джэнсон поймал себя на том, что его начинает клонить ко сну. Натянув на лицо застывшую улыбку, он время от времени кивал, но его мысли были в другом месте. Входит ли жена Петера Новака в число заговорщиков? Не она ли сама подстроила смерть своего мужа? Подобное предположение казалось невероятным, однако чем еще могло объясняться ее странное поведение?
А что можно сказать об этом докторе Тильсене? Он производил впечатление человека честного, добросовестного, трезвомыслящего, хотя и излишне высокого мнения о себе. Может ли такой участвовать в низком заговоре, ставящем целью уничтожение самого главного проводника прогресса в нашем хрупком мире? Джэнсон следил за тем, как оживленно говорил Тильсен, видел его неровные зубы, потемневшие от кофе, самодовольное выражение, с которым он произносил свой монолог, то, как он одобрительно кивал, соглашаясь с собственными аргументами. Неужели за этой маской скрывается зло? Поверить в это было очень трудно.
Стук в дверь. В зал вошла миниатюрная рыжеволосая секретарша с первого этажа.
— Прошу прощения, доктор Тильсен. Вам звонят из канцелярии премьер-министра.
— А, — сказал доктор Тильсен. — Прошу меня извинить.
— Ну разумеется, — ответил Джэнсон. Предоставленный сам себе, он бегло изучил довольно скудную обстановку зала, а затем подошел к окну и стал смотреть на оживленный канал внизу.
Вдруг у него по спине пробежал холодок, словно ему за шиворот бросили льдинку.
В чем дело? Что-то в поле зрения — и снова какая-то аномалия, на которую Джэнсон инстинктивно среагировал еще до того, как смог ее проанализировать и найти рациональное объяснение.
В чем дело?
О господи! За колоколообразным коньком на крыше дома напротив мелькнула тень человека, распластавшегося на уложенной внахлестку черепице. Знакомая ошибка: солнце меняет свое положение на небе, и тени появляются там, где их не было, выдавая спрятавшегося наблюдателя —или снайпера. Кого именно? Солнечный блик в объективе бинокля или оптического прицела не ответил на этот вопрос.
Джэнсон быстро обвел взглядом мансардные окна дома напротив, ища что-то необычное. Вот оно:маленький участок большого двустворчатого окна вымыт, чтобы в него было удобнее смотреть.
И балка с блоком: она тоже была какая-то странная. Через мгновение Джэнсон понял, в чем дело. Это была вовсе не балка — вместо нее из стены торчал ствол винтовки.
А может быть, все это плод его перегретого воображения? Он видит что-то зловещее в тенях, точно так же как дети превращают корявые ветви дерева в когти неведомого чудовища? Ссадина на темени ныла. Быть может, он испугался призраков?
Внезапно маленький прямоугольник стекла словно взорвался, и послышался глухой треск расщепленного дерева. Пуля вонзилась в паркет. Затем лопнуло еще одно стекло, потом еще одно, поливая дождем блестящих осколков длинный стол.
Штукатурка на стене напротив окна покрылась сетью неровных трещин. Со звоном разлетелось еще одно стекло, и новая пуля ударила в штукатурку всего в нескольких дюймах над головой Джэнсона. Упав на пол, он покатился к двери.
Выстрелы без звука выстрела: пули были выпущены из винтовки с глушителем. Ему уже следовало бы к этому привыкнуть.
И вдруг громкий раскат, прозвучавший странным контрапунктом к бесшумной стрельбе. На улице послышались другие звуки: визг тормозов. Шум открывшейся и закрывшейся двери автомобиля.
А где-то в глубине здания пронзительные крики.
Безумие!
На зал совещаний обрушился настоящий шквал огня. Посланцы смерти вспарывали воздух; одни вышибали все новые стекла, другие пролетали в уже выбитые квадраты. Они вгрызались в стены, потолок, пол. Отражаясь от бронзовых подсвечников, рикошетом разлетались в непредсказуемых направлениях.
Пульсирующий стук в висках стал таким настойчивым, что Джэнсону потребовалось усилие воли только для того, чтобы сфокусировать взгляд.
Думай! Oндолжен думать. Что-то переменилось. Чем объяснить разнообразие оружия и нападение с разных сторон?
На него охотятся два отряда снайперов. Действующие независимо друг от друга.
Должно быть, на него донесла миссис Новак. Да, теперь Джэнсон был в этом уверен. Она раскусила его с самого начала, а затем играла с ним, как кошка с мышкой. Отсюда озорной взгляд. Она одна из них.
Укрыться от выстрелов можно было только в глубине дома, в одном из внутренних помещений: однако, несомненно, его противники рассчитывают как раз на то, что он бросится туда. А это значит, вместо спасения он шагнет навстречу опасности.
Джэнсон со своего сотового позвонил Барри.
Купер вышел из состояния обычной невозмутимости.
— Чума, Пол! Черт возьми, что здесь происходит? Похоже, новое сражение у атолла Мидуэй!
— У тебя в поле зрения есть кто-нибудь?
— Гм, ты хочешь сказать, вижу ли я кого-либо? Время от времени мелькают. Парочка в камуфляже. Настоящие громилы. Похоже, призыв забыть о войне и заниматься любовью до них не дошел, Пол.
— Слушай, Барри, заказывая лимузин, мы особо подчеркнули, чтобы у него были пуленепробиваемые стекла. Так что в машине самое безопасное место. Но будь готов по моему сигналу оторвать свою задницу от сиденья.