Фёдор машинально тронул лицо. Откуда взялась борода? Кажется, он брился пару дней назад.
– Какое сегодня число? – спросил Фёдор.
– Тридцать первое февраля, – сказал дежурный. – Пусть с ним скорая разбирается. Везут трезветь.
– Так он трезвый, – сказал глупый молодой.
– Может, налить ему? – хмыкнул прапорщик.
– Да, налейте, – засуетился Фёдор. – Очень мне плохо!
– Ну а кому сейчас хорошо? Времена тяжелые настали.
Дежурный постукивал авторучкой по столу.
– Позвоните капитану Морковникову, – сказал Фёдор.
– Это что еще за птица?
– Знакомый.
– А сам ты кто? Фамилия твоя как?
Мелькнул соблазн назваться Каргополовым. Но делать это лишь из вредности было глупо. К тому же вряд ли он смог бы легко выговорить непростую фамилию. Похмельная птица бодрствовала и рвала нутро на части.
– Забыл, что ли? – спросил дежурный. – Ну хоть приблизительно.
– Собакин.
– Это точно или приблизительно?
– Точно.
– Имя, отчество?
– Фёдор Андреевич.
– Прописка есть?
Фёдор закрыл глаза, открыл.
– Я. Больше. Не могу. Говорить.
– Собакин, значит? Что-то знакомое.
«Читал меня», – пришла нелепая мысль.
– Это не ты тот людоед, что из дурдома сбежал?
– Вообще-то похож на людоеда, – сказал молодой. – Вот повезло нам!
– Ориентировки посмотрю. – Дежурный открыл папку, вытащил стопку листов. Стал вслух читать: – «Иванюк Валерий Борисович, семьдесят седьмой год, скотоложество, разбой, поджог церкви». Ты не Иванюк?
Фёдор потряс головой.
– А кого ты предпочитаешь, мужиков или баб? – шепнул прапорщик. – В смысле еды. Кто вкуснее?
– «Гордеев, девяносто первый», так… Это дезертир. А, вот людоед – «Сиповкин Георгий Петрович, пятьдесят девятый». Ты точно Собакин, а не Сиповкин? Ну выглядишь моложе, хоть и страшный.
Дежурный сложил листки, постучал стопкой по столу, но за что-то зацепился взглядом, склонил голову набок и поднял брови.
– Собакин? Восьмидесятый год? Так ты у нас без вести пропавший, оказывается. О, писатель! Писатель?
Фёдор чуть-чуть кивнул.
– Ну вроде и правда похож, – хихикнул дежурный.
– О чем пишете вообще? – спросил молодой.
– О жизни, – через силу выговорил Фёдор.
2
Его привели в небольшую комнатку без окон. Там стояла кушетка, небольшой кухонный стол с чайником и чашками, тумбочка, застеленная газетой. На стене висела фотография артиста Сергея Безрукова в образе Сани Белого. В лоб его было воткнуто несколько разноцветных дротиков. Воняло окурками.
Фёдор сел и вцепился пальцами в кушетку, чтобы поменьше колотиться. Прапорщик принес зарядное устройство. Прикрыв дверь, достал из кармана чекушку «Столичной».
– Полечись, раз уж нашелся. От сердца отрываю.
Фёдор хотел сказать, что откупит, но решил не тратить силы на пустые обещания. Пробку он с горем пополам открутил. Но каждый раз, когда пытался поднести горлышко ко рту, оно норовило попасть то в ноздрю, то в глаз. Прапорщик подключил смартфон к розетке, понаблюдал за порывами Фёдора. Выражение лица его было грустным.
– Дай.
Он забрал чекушку, порылся в ящике стола, отыскал небольшую пластиковую воронку синего цвета. Фёдор запрокинул голову, сунул воронку в рот, а прапорщик, придерживая ему затылок толстыми пальцами, щедро влил больше половины. Вскоре пришло тепло, пришел покой, пришло счастье, пришла любовь ко всему сущему. То, что Фёдор искал, кажется, всю жизнь. А находил лишь в бутылке.
«Но это самообман», – в очередной раз подумал Фёдор.
А сам готов был засмеяться оттого, что он снова пьян.
Потом возникла идея, что с похмелья можно посасывать водку из детской бутылочки. Мягко и безопасно.
– Ожил? – спросил прапорщик.
– Могу сальто сделать.
– Тут места мало. Лучше позвони, кому ты там хотел. Какому-то Морковкину?
– Перебьется Морковкин.
Включив смартфон, он некоторое время ждал. Сыпались эсэмэски о пропущенных вызовах: от Карцева, Зофии. Были звонки с незнакомых номеров. От Инны ничего. Сердце больно шевельнулось.
– Жене позвони, – посоветовал прапорщик. – Жена у тебя есть?
Фёдор хотел привычно ответить, что жена ушла к говночисту, но вдруг подумал, что позвонить ей сейчас – спасибо водке – будет весело. Он подмигнул прапорщику и открыл список контактов. Напевая: «Моя дорогая, я жду и скучаю, улыбнись, повстречая, был я храбрым в бою», Фёдор нажал вызов.
Они ни разу не общались после развода. Может быть, она давно сменила номер. Веселье вдруг улетучилось, и захотелось допить водку. Желательно всю, которая есть на свете.
Ответил усталый мужской голос. Фёдор, запнувшись, поздоровался. Голос поприветствовал в ответ.
– Будьте любезны, позовите, пожалуйста, Ольгу.
– Представьтесь.
– Ну, честно говоря, я ее муж.
– Вы не ее муж. Я – ее муж. Точнее, вдовец теперь.
Фёдор посмотрел на прапорщика. Тот сидел за столом и читал этикетку «Столичной».
– Она умерла?
Прапорщик поднял взгляд.
– Да, умерла. Стал бы я говорить, что я вдовец, если бы не умерла.
– Ну, может, понарошку.
– Это как?
– Например, она вас бросила и как бы для вас умерла.
– Ни хуя не как бы, – сказал вдовец. – Ее кремировали. А урну я своими руками поставил в колумбарий.
– Как это случилось? Когда?
Прапорщик поставил чекушку и вышел из комнаты.
– Вы кто? С какой целью вопросы задаете?
– Я ее бывший муж на самом деле.
– Понятно. Тот, что безработный, или тот, что владел биотуалетами?
– Я не безработный.
– Устроились? Поздравляю.
– Думал, вы и есть владелец туалетов.
– Нет, она от него ушла ко мне как раз. Второго сентября она умерла. Причину называть не буду. Если хотите, скажу номер колумбария, можете навестить. Я уж ревновать не стану.
– Да, я записываю, – соврал Фёдор.
Вдовец назвал номер.
– Обязательно схожу.
– Ага.
Почему-то он постеснялся прощаться и торопливо отключился. Попытался вспомнить, чем занимался второго сентября. Пил, конечно. А еще, кажется, встретился первый раз с Панибратовым. Потом неожиданно вспомнил, как однажды почти час отлизывал ей. Челюсть онемела, болел язык, в глазах мелькали точки. Она все никак не могла кончить. А он трудился из принципа. Впрочем, она не просила прекратить. У него получилось. И у нее получилось. Она выгнула спину, застонала и стиснула ногами его голову. Кое-как выговорила:
– Не трогай. Тронешь меня сейчас – убью!
Он и не собирался. Слез с кровати, вышел на кухню, закурил и тут же выронил из ослабшего рта сигарету. Стало смешно. Но это тогда. А теперь он заплакал. Смартфон заиграл, но Фёдор некоторое время не обращал внимания. Сцапал со стола чекушку, допил, шмыгнул носом и вытер глаза.
Звонил Карцев.
– Кто это? – спросил он.
– Хуй в пальто, – ответил Фёдор.
– Федька! Ты куда пропал? Мы в розыск подали уже. Я думал, ты умер. Думал, тебя убили и расчленили. Мы обратились в «Лизу Алерт». Мы даже в СМИ дали объявления.
– Жив. И почти здоров.
– Мне эсэмэс пришло, что абонент в сети, я чуть не обосрался. Я уже не верил, Федя! Расскажи, что случилось.
– Потом расскажу. Ты можешь меня забрать?
– Конечно, а ты где?
– В каком-то отделе полиции на проспекте то ли Культуры, то ли Макулатуры.
– Это где-то на Гражданке.
– Приезжай, – сказал Фёдор.
Нажал отбой и увидел дату на экране. Было первое октября.
3
Пришел прапорщик.
– Ну что, дозвонился кому? – спросил он. И добавил: – Из живых.
– Другу, – ответил Фёдор. – Приедет, заберет меня.
– Вот и ладненько. Но ты уж подожди его на улице.
Фёдор отсоединил смартфон от зарядного устройства и встал.
– Слушай, а у тебя еще есть водка?
Прапорщик хмыкнул:
– Ну ты и наглец! Друг привезет. Обрадовался, наверно, что ты нашелся?
– Надеюсь.
Фёдор вышел из отдела, постоял под трепещущим триколором, сел на ступеньку. Хотелось курить. Возвращаться и выпрашивать у ментов сигарету он постеснялся. Вскоре его стало поколачивать. Алкоголь быстро выветривался. Дергало спину. И болела левая рука. Он достал смартфон, который успел зарядиться на четыре процента, и позвонил Карцеву.
– Федь, я уже еду, – ответил тот сквозь фоновый шум.
– Хорошо, Жень.
– Дождись меня.
– Куда ж я денусь?
На самом деле, будь у него деньги, он бы, наверно, и правда сбежал в ближайший алкомаркет, а потом опять радостно провалился во тьму. Спохватившись об украденном бумажнике, Фёдор открыл банковское приложение. На счетах было пусто.
«Сам я виноват», – проползла вялая и гадкая, как червяк, мысль.
Он заблокировал бесполезную карту. Смартфон тут же выключился. Хотелось швырнуть его об асфальт. А еще хотелось, чтобы явился псих с кнутом и излупил его до полусмерти. Кто-то писал, что физические муки заглушают муки душевные. Фёдор подумал, что вряд ли это сработает. Просто будет вдвойне больнее и тошнотворнее. Впрочем, он это заслужил.
Из отдела вышел крупный мужчина лет пятидесяти. В руках он держал лист бумаги и читал его испуганными глазами.
– Я извиняюсь, – сказал Фёдор и слегка скривился от собственной алкашной манеры речи. – У вас не будет сигареты?
Мужчина отвлекся и растерянно посмотрел на Фёдора.
– Почитайте, что тут написано.
– Зачем?
– Я ничего не понимаю. Перед глазами все скачет.
«Будто у меня не скачет», – подумал Фёдор.
Он взял лист дрожащей рукой, прищурился. Почерк был почти врачебный. Но кое-что он разобрал.
– Так, так, так… «Гражданка Трескунова Б. С. в состоянии сильного алкогольного опьянения… – так, так… – половой акт… – Половой акт? Да. – Половой акт в беседке детской площадки с лицом без определенного места жительства… Нецензурно оскорбляла сотрудников полиции… удар, – так, – нанесла удар в область внутренней части бедра…»