– Не нужен тебе нож. Инна тебя и голыми руками кастрирует. Выходи.
– Ладно.
Он дернул ногой и освободился, содрав немного кожи. Трясущимися руками промыл волосы, окатился, кряхтя, перебрался через бортик ванной. На маникюрные кусачки Фёдор даже не посмотрел. Но заглянул в шкафчик, глупо надеясь на чудо. Может быть, туда прямиком из водочного магазина телепортировался шкалик, а лучше четвертинка. Или добрый Карцев показал себя фокусником и незаметно поставил. Выручил друга. Ничего там, конечно, не было. Фёдор сдержался, не шарахнул от души дверцей, но, закрыв ее, изо всей силы прижал ладонью. Неприязненно покосился на свое отражение. Лицо будто ошпарили кипятком, оно напоминало кусок мяса с испуганными глазами.
Инна и Карцев сидели на кухне. Фёдор постоял в проходе, потом сел рядом с Инной. Она немножко отодвинулась и отвернулась. Хотелось взять ее за руку, но он не осмелился. В тишине время от времени покашливал Карцев. И жужжала где-то под потолком поздняя осенняя муха. Фёдор подумал о том, что, может быть, уже сегодня или завтра эта муха умрет. Срок ее почти вышел.
Карцев кашлянул как-то особенно сильно и неприятно, громко сглотнул и сказал:
– Инна, ты хотела поговорить с Федей. Мне уйти в комнату?
– Сиди, – ответила она. – Сейчас у меня нет никакого желания с ним говорить.
– Ага, ну ладно.
– Еще поговорим.
«Болтают, будто старые друзья», – подумал Фёдор.
– Федь, чаю хочешь? – спросил Карцев.
– Не знаю, нет. Инна, ты хочешь?
– Сам как думаешь, хочу ли я чаю?
– Прости меня.
– Ой! Думаешь, сказал это, и все, и достаточно?
– Думаю, нет. Но что мне сейчас еще сделать? Палец себе отрезать?
Она подскочила и нависла над ним, вытаращив глаза. Волосы как-то сами собой тут же растрепались, губы задрожали. Но все равно она была очень красивая.
– Да! Отрежь прямо тут.
«Как раз ведь собирался».
– Так! – слабо, испуганно выкрикнул Карцев. – Я всем делаю чай. С мятой!
– Нет мяты, – сказал Фёдор. – Какая, нахрен, мята?!
Карцев суетливо рылся в шкафчиках. Инна продолжала стоять, сжав кулачки. Фёдору захотелось, чтобы она его ударила. Но она села, отвернулась и заплакала. Он посмотрел на ее сутулую вздрагивающую спину.
– Чая тоже нет, – сказал Карцев. – Я схожу в магазин.
– Да хуй с ним, с чаем! – заорала Инна. – Кому он нужен?!
Вскочила и, больно стукнув Фёдора коленом, убежала в комнату. Карцев едва успел посторониться.
– Прости, Жень, – сказал Фёдор.
– Да чего уж.
– Давай уйдем?
– Куда?
– На улицу. Пройдемся.
– Нельзя, Федь. Что ты! Сейчас врач приедет с капельницей.
– Мне-то что с того?!
– Подумай об Инне. Она к тебе приехала, переживала за тебя. Это подло будет.
Вернулась Инна и встала в дверях. Всхлипывая, наставила на Фёдора указательный палец. Он сильно дрожал.
«Как у меня с похмелья», – подумал Фёдор.
Его собственная трясучка была уже близко.
– Если ты сбежишь и выпьешь еще хоть каплю, я пойду и трахнусь с первым встречным мужиком. Пусть это будет хоть бомж! – сказала Инна. – Федя, ты меня знаешь, если я что-то сказала, я выполню!
Он знал. Карцева снова одолел мелкий, фальшивый кашель. Захотелось встать и дать ему поджопник.
– Ты меня услышал? – спросила Инна, опуская руку вместе с пальцем. Внизу палец обмяк и пристроился к остальным четырем.
– Я тебя понял, – сказал Фёдор.
– Прекрасно, – сказала она почти спокойно.
И как ни в чем не бывало села рядом. Брать ее за руку Фёдор больше не хотел. Впрочем, и себя он бы сейчас за руку не взял.
5
Некоторое время они все сидели молча, чуть-чуть отвернувшись друг от друга. Будто незнакомцы на вокзале, ждущие каждый свой поезд. Потом Карцев достал смартфон, насупился и сказал:
– Новости почитаю.
Ему не ответили.
Вскоре Инна тоже достала смартфон. Фёдору нечего было достать. Он чуял приближение похмелья. И немного дрожал в дурном предвкушении. Оно уже подкралось, но пока сидело в кустах, будто голодный дикий зверь, приготовившийся к броску.
– Да уж, – сказал Карцев смартфону и покачал головой.
Инна коротко взглянула на него. Она с кем-то переписывалась в ватсапе.
– Жень, есть сигареты? – спросил Фёдор сквозь зубы, чтобы не лязгнуть ими.
Последний зыбкий шанс – никотином вытащить остатки опьянения.
– Нет, – сказала Инна.
– Извини, нет, – сказал Карцев.
– Жалко, что ли?
– Закончились.
Фёдор чувствовал, что он врет. Боится Инну. Удивительная женщина. В любой ситуации, компании и паре становится главной. Но, может, так и надо? И если бы Фёдор не упирался, а подчинился ей во всем, то и жизнь его была бы другой. Вот только лучше или хуже? Хотя куда уж хуже?
Он и сам не понял, как так получилось, но вдруг немножко повернулся к ней и сказал:
– Инна, милая, мне сейчас будет очень плохо. Я не собираюсь дальше напиваться. Но если не выпью хотя бы грамм сто…
– Два мужика, – ответила она. – Трахнусь с двумя. А если получится, то одновременно.
От злости он хотел заорать, что пусть трахнется хоть с тремя, но трель домофона заткнула ему рот. Его прошибло холодным потом. А во рту появился неприятный вкус, будто сожрал протухшей квашеной капусты.
– Врач, – сказал Карцев и ушел открывать.
Инна убрала смартфон и положила руки на плечи Фёдору. Заглянула в глаза. У обоих они были карие. Сказала неожиданно ласковым, нефальшивым тоном:
– Все будет хорошо, Федя. Просто потерпи чуть-чуть.
У него защипало в глазах. Он уткнулся носом ей в грудь, обнял, почувствовал, как встает член, устыдился и заскулил.
– Тихо-тихо. – Она слегка похлопывала его по спине. – Скоро уже все наладится. Ты помылся шампунем от вшей?
Он утвердительно всхлипнул:
– Тогда точно все наладится.
– Я хочу умереть.
Инна приблизилась к его уху, но ничего нежного и успокаивающего не шепнула, а больно цапнула за мочку острыми зубами. Фёдор дернулся. Член его обмяк.
– Еще раз скажешь такое, я сама тебя убью.
– Прости меня! За все!
– Потом об этом поговорим.
– А сейчас не простишь?
– Ты как ребенок.
– Мне очень плохо.
– Федя, если бы я была на твоем месте, а ты на моем, ты бы меня даже на порог не пустил.
– Неправда.
– Еще как правда. А я тебя спасать приехала. О чем это говорит?
– О чем?
– Что я тебя люблю. Не знаю, как это еще возможно, но это так.
– И я тебя люблю.
– Но себя больше.
– Я себя ненавижу.
– В отношении себя это почти одно и то же.
Из прихожей послышались голоса. Один был женский, молодой.
– Там что, баба? – прошептала Инна.
– Я не знаю, – ответил Фёдор.
– А ты оглох, что ли? Там баба. Этот дурак вызвал бабу.
– Но это же врач.
– Разве не мог сказать, чтобы прислали мужчину?
– Инна, ну перестань.
– Она будет тебя трогать.
– Да она просто иголку мне в руку воткнет, и все.
– Не смотри на нее.
– В смысле?
– Закрой глаза. Или смотри в сторону. На нее не смотри.
Инна не шутила. Будь она чуть более сумасшедшей, давно бы выколола ему глаза, лишь бы он никогда больше не увидел другую женщину.
– Я постараюсь.
– Не надо стараться, – прошипела она. – Просто сделай.
Впрочем, Инна мигом успокоилась, как только нарколог выглянула на кухню. Это была низкорослая, полная женщина лет пятидесяти пяти, с коротко остриженными седыми волосами; на висках они свисали острыми уголками. На ней был надет белый халат, на плече висела сумка.
– Здравствуйте, – сказала она. – Кто пациент? А, все, вижу.
Фёдор уставился в пол.
– Давайте пойдем в комнату. Вам надо лечь.
Инна успела шепнуть:
– Ладно, можешь смотреть.
6
Потом он не смог вспомнить, как уснул.
В комнате лег на диван, уставился в потолок, слушая, как нарколог шелестит упаковками лекарств. Услышал голос Инны:
– А можно его сразу же закодировать?
– Нельзя. Он же пил сегодня? А должно пройти минимум пять дней.
– Жаль.
– Можем завтра приехать и отвезти его в клинику на недельку. Там и закодируем.
– У меня срочная работа, – подал голос Фёдор.
Он думал, Инна возразит, но ошибся.
– Да, у него срочная работа.
– Ну тогда пять дней. Звоните, приеду.
Инна ничего не ответила. Или ответила, а он забыл. Последнее, что запомнил, как нарколог подошла, наклонилась и заглянула ему в глаза. У нее они были серые, как февральский лед.
– Станете как новенький, – сказала нарколог и быстро облизнула губы. Будто ящерица.
Фёдору стало страшно, и он вцепился пальцами в плед, на котором лежал. А уже в следующий момент проснулся посреди ночи, в кромешной тьме. Сердце снова пыталось сбежать. Хотелось пить. И страх не ушел. Фёдор пошарил руками по дивану. Инны рядом не было. Таращась в темноту, он позвал ее. Но голос прозвучал слабо, едва слышно. Встать Фёдор не решился. Он знал, что пола нет. И если он слезет с дивана, то провалится в бездну. Закопавшись с головой под плед, Фёдор свернулся эмбрионом и замер. А потом опять утонул во сне и всплыл посреди Дворцовой площади. Он сидел на табуретке под Александрийским столпом. Какой-то человек с длиннопалыми белыми руками стоял у него за спиной и трогал за лицо. Вокруг толпились бездушные зрители. Их лица ничего не выражали. Человек показал Фёдору опасную бритву.
– Нравится? – спросил он.
– Не надо, пожалуйста, – ответил Фёдор.
– Как это не надо, когда надо!
Но горло не перерезал. Вместо этого он стал брить Фёдору голову, начав с макушки. И бормотал:
Я ваш ангел. Я отец.
Я его жестокость знаю,
Смерть моя уже близка.
На главе моей зияют
Плеши, лысины – тоска.
И если жизнь протянется,
То скоро не останется
Ни сокола, ни волоска.
Знать смерть близка.