25
Фёдор отыскал на ощупь топчан и сел. В голове, будто отбойный молоток, стучал извечный русский вопрос. Ответа, как всегда, не было. Но была надежда, что через час-другой Морковников вернется и они смогут договориться. Фёдор перероет всю квартиру, весь дом, весь город и вернет ему его дебильный рассказ. Он думал об Инне. Она там сейчас ужасно переживает. Она будет его искать. Она позвонит Карцеву. Они снова подадут в розыск. Или придут к Морковникову. А что он скажет? А он скажет, что ничего не знает.
Посидев, Фёдор лег. Ноги свисали. Он их поджал. Мечтал уснуть и проснуться дома. Детские фантазии. Прошел час, а может, два. Или все десять? Вдруг загорелся свет, заставив его зажмуриться. Щелкнул замок, будто пистолетный затвор. На пороге стоял не Морковников, а очень толстая женщина в форме.
– Оправиться надо?
– Что? – Фёдор сел.
Она закрыла дверь и погасила свет.
Посидев, он дошкандыбал до двери и стал стучать. Вскоре она вернулась и открыла. Фёдор стал кричать глупости про безобразие и произвол.
– Послушай, дрочунок, – сказала она.
«Дрочунок. Смешно», – мелькнуло в голове.
– Стукнешь еще раз, и тебе будет плохо по-настоящему. Это понятно?
Он подумал, что соглашаться – унизительно, а спорить – опасно. И промолчал. Ее это устроило. Она снова закрыла дверь, оставив его в темноте.
Прошло еще сколько-то времени. Толстуха вернулась с бутылкой воды. Открыв дверь, тяжело наклонилась и поставила ее на пол.
– Как вас зовут? – спросил Фёдор.
– Алла Пугачёва.
– Позовите, пожалуйста, Олега Валерьевича.
– Он сам придет.
И снова оставила его в темноте.
Фёдор лег. И даже внезапно задремал. Снов не было. Проснувшись, он сразу подумал об Инне. И о том, сколько времени прошло. Наверно, уже утро. Слез с топчана и стал шарить руками, ища бутылку. Но вокруг было пусто. Может, ему это почудилось? Бутылку он задел ногой, схватил и стал жадно пить.
Захотелось в туалет, но никто не возвращался и не предлагал оправиться. Фёдор лежал и думал, что вот еще чуть-чуть потерпит, а потом использует пустую бутылку. Вряд ли туда все поместится. Ну и ладно. Остальное оставит в себе. Уже будет легче. Но пришел тощий и длинноносый человек в форме.
– В туалет надо? – спросил он.
– Да, пожалуйста, – ответил Фёдор.
Носатый отвел его в одноместный сортир. И вернул в темноту.
– Сколько времени сейчас? – спросил Фёдор в щель закрывающейся двери. – Дайте позвонить. Жена волнуется.
Ответа не было.
И глаза никак не могли привыкнуть к темноте. Не было ни одного источника света. Даже из-под двери. Она закрывалась плотно. Фёдор лежал то с открытыми глазами, то с закрытыми. Разницы не было. И радовался теперь, что трезвый. С похмельем было бы совсем уж кисло.
Захотелось есть. И почему-то это чувство показалось ему постыдным. Когда носатый явился в следующий раз, с бутылкой воды, Фёдор ничего не сказал. Но спросил опять про Морковникова.
– У него выходной, – ответил тот.
– Как это выходной? А сколько мне тут сидеть?
– Тут? Тут можно долго просидеть, – сказал носатый. – Жрать хочешь?
– Нет.
И снова стал говорить глупости. Теперь про жалобы и ответственность. Но говорил это все опять в закрытую дверь. И не слишком громко.
Однако потом удалось уснуть. И увидеть сон. Там была Инна. Она каталась на гигантской карусели, визжа и болтая ногами, а он ждал внизу. И чувствовал, что эта карусель будет крутиться вечно. Она не спустится. А он не сможет подняться к ней.
Его разбудил Морковников. В камере горел свет. Фёдор сел, помял пальцами глаза.
– Идемте, – сказал Морковников. – Пора поговорить.
Они пришли в кабинет. За окном расстилался мягкий серый свет. Утро? День? Или вечер?
– Дайте позвонить, – сказал Фёдор.
– А поесть не хотите? Я вам тут королевский обед приготовил.
Он достал контейнер «Доширака», содрал целлофан, включил электрический чайник.
– Говяжий хотите?
– Нет.
Но живот жалобно заурчал. Морковников услышал и немножко улыбнулся:
– Ага, хотите.
– Что вам от меня надо? – спросил Фёдор.
– Вот это правильный вопрос. Я сегодня был у вас дома. Сами знаете, зачем я там был.
– А Инна…
– Не перебивайте. Так вот. Я обыскал все. Но рассказа не нашел.
– Он должен быть там.
– Должен, не должен, а его нет.
– Вы сказали Инне, где я?
– Какой такой Инне?
– Моей девушке. Она там живет.
– В квартиру меня впустил ваш друг-режиссер. Чего он там снял? Я забыл. «Из жизни медведей»? А больше я никого не видел. И рассказа, повторю, нет.
– А Инна где?
– Откуда я знаю? Может, в магазин ушла. Или гулять. Мне это неинтересно.
– Дайте позвонить.
– Минуточку.
Он разорвал пакетик со специями и посыпал лапшу.
Чайник вскипел. Морковников залил контейнер кипятком и закрыл крышкой.
– Пальчики оближете. Лучше, чем в грузинском ресторане. Ну ладно, ладно, шучу я. Не лучше. Но тоже ничего.
– Я не буду есть.
Морковников пожал плечами:
– Это уж как хотите. Я уговаривать не собираюсь. Ложечку за маму, ложечку за папу, ложечку за бабу Клаву. Не будете вы, буду я.
Он и правда открыл крышку, взял вилку и со свистом всасывал лапшу в ротовую дырочку, похожую на женскую уретру.
– Так вот, – сказал Морковников, жуя. – Вы украли мой рассказ. Взамен вы мне напишете другой рассказ. Все просто.
– Можно закурить? – спросил Фёдор, соображая, как бы поскорее выбраться на волю.
Теперь вместо извечного русского вопроса в голове стучал другой: «Где Инна? Где Инна? Где Инна?»
– Курите, конечно!
Морковников достал из ящика стола пачку, положил на стол.
– Сам я не курю, но всегда тут держу. Если клиент просит закурить, разговор у нас всегда получается.
– Я готов вам компенсировать потерю, – сказал Фёдор. – Может быть, вы сможете оценить ваш рассказ в денежном эквиваленте?
– Хуенте! – сказал Морковников, впрочем беззлобно. – Откупиться хотите? А вообще можно. Триста тысяч. Что вы так смотрите?
– Что-то многовато за рассказ, – ответил Фёдор, давясь дымом.
Судя по вони, сигареты для собеседников Морковников покупал на развалах Апрашки. Или забирал бесплатно.
– А вот премия Катаева так не считает. Я ведь им собирался рассказ отправить. И уверен, шансы на победу у меня были хорошие. Рассказ из народной жизни. Сейчас это редкость.
Морковников быстро слопал лапшу и выкинул контейнер под стол. Принес две чашки чая, достал коробочку шоколадных конфет. Отправил в рот три штуки подряд.
– Честно говоря, думаю, шансов у вас не было, – сказал Фёдор.
– Почему?
– Во-первых, для премии нужен номинатор.
– Фигня! Нашел бы, – отмахнулся Морковников. – И нашел, и договорился бы. Думаете, нет? Я умею договариваться. По-хорошему или по-плохому.
Он широко улыбнулся, показав зубы, вымазанные шоколадом.
– А что там во-вторых?
– Ну во-вторых, – сказал Фёдор. – Как бы это помягче. Это очень плохой рассказ. Даже не просто плохой, он никакой. Это даже не рассказ. Это просто какой-то бред. Я не смог его читать. Потому что легче и правда сломать себе палец, чем читать это.
Фёдор пожалел, что упомянул сломанный палец, но Морковников был спокоен.
– Это ваше личное мнение, – ответил он и сунул в рот еще одну конфету.
– Конечно! Но вы же сами хотели узнать мое мнение! Вот вам мое мнение!
– А я с ним не согласен, – пожал плечами Морковников. – Разве я должен? Между прочим, на курсах писательского мастерства преподаватель сказал, что у меня сильная и нежная проза. Просто стиль не отточен.
– За ваши деньги он бы вам сказал, что вы жираф, только попросите.
– Почему жираф? Если бы я выбирал себя в животном мире, я был бы львом.
– Кто бы сомневался.
– Я и по зодиаку Лев. А вы?
– Какая разница?
– Действительно, никакой. Ладно. Мы выяснили, что платить вы не готовы. Значит, напишете мне рассказ. Это логично и справедливо.
Фёдор затушил в блюдце невыносимую сигарету, выпил теплый водянистый чай.
– Можно позвонить?
– Жене?
– Да.
– Вы же сказали, что не женаты.
– Ну не жене, а девушке.
– Мы с вами еще не закончили разговор.
– Договоримся, – сказал Фёдор. – Я напишу вам рассказ, напишу. У вас есть какие-то особые пожелания? Объем, жанр. Еще что-то?
– Да пишите что хотите, – ответил Морковников. – Но только хорошо пишите. Ну и потолще тоже хотелось бы.
– Для рассказа объем не важен. Вы знаете такого писателя Хемингуэя?
– Слышал. Еще у меня пару лет назад был барабан по кличке Хемингуэй.
– Какой барабан?
– Стукач. Бывший вокзальный вор. Потом обувь ремонтировал. Умер от передоза. Чуть-чуть до семидесяти не дотянул. Живучий был. Его однажды под поезд толкнули. А на нем ни царапины.
– Бог с ним. Я про писателя. Он написал рассказ длинной в одно предложение, и его признали лучшим в истории литературы, – сказал Фёдор и снова не покраснел.
Морковников достал смартфон:
– Как называется?
– Не помню. Просто введите: «Хемингуэй, самый короткий рассказ».
– Ага. Так. «Продаются детские ботиночки. Неношеные». Это все?
– Ну да.
– Какая-то чушь, если честно. Нет, мне такого не надо, спасибо. Мне нужно, чтобы было просто, понятно и сильно.
– И нежно, – устало вздохнул Фёдор.
– Вот-вот. И нежно.
– Я напишу. Дайте мне пару недель. Лучше три. Идеально было бы месяц. Сейчас у меня очень важная работа. И надо успеть ее сделать. Много времени это не займет. Потом я сразу же сяду писать вам рассказ.
Морковников вздохнул так устало и грустно, будто целый день копал детские могилы.
– Ну что вы за человек такой? То ли дурак, то ли меня дураком считаете. Конечно же, вы никуда отсюда не выйдете, пока рассказ мне не напишете.
Он достал из ящика стола толстую тетрадь и дешевую шариковую ручку.