Фёдор вспомнил про коньяк, ушел в комнату и хорошенько отпил. Сунул в карман телефон и вернулся.
– А мне? – сказал Карцев, учуяв запах.
Фёдор принес бутылку. Коньяка осталось на донышке. Карцев выпил его, не дожевав бутерброд. Помолчал, кивнул и сказал:
– Двинули.
Они спустились к Львиному мостику. Начинало темнеть. Покачивалась темная вода в канале. Фёдор закурил. Карцев вызвал такси. Спохватившись, Фёдор написал Инне, что спал, недавно проснулся и собирается прогуляться.
«Так поздно?» – тут же ответила Инна.
«Разве поздно? Начало седьмого».
«Один пойдешь?»
Поколебавшись, Фёдор соврал, что один. Узнав, что он будет с Карцевым, Инна наверняка выкатила бы телегу претензий о предстоящем пьянстве и сопутствующем кобелизме. Доказывать, что напиваться и волочиться за юбками он не собирается, было бесполезно.
«Недолго! И пиши мне!»
«Хорошо!»
«Я тебя очень люблю!»
«И я тебя очень люблю!»
Прикатило такси – белый «фольксваген». Они залезли и поздоровались. Водитель что-то буркнул.
– Этот мой приятель, артист, настоящий непризнанный гений. Правда, я не видел ни одного его выступления. Но так говорят. Однажды он меня в театр позвал. Но я перебрал, уснул и ничего не увидел. А когда проснулся, была овация.
– Как его зовут-то? – спросил Фёдор.
– Борщевиков Володя. Не слышал?
– Ни разу.
– Если буду снимать, устрою ему пробы обязательно. Хочется поработать с ним.
Проехав полквартала, они сбили самокатчика. Тот выскочил перед капотом, будто ниоткуда. Таксист дал по тормозам. Фёдор стукнулся лбом о переднее сиденье и откинулся назад. Воняло жженой резиной. Карцев потирал переносицу. Самокатчик плашмя лежал на асфальте. Его самокат, виляя, уехал по улице. Таксист, шмыгнув носом, вылез из-за руля и подошел к телу. Наклонился и отпрыгнул. Самокатчик ожил и кинулся в драку.
– Еб твою мать! – сказал Карцев. – Пошли пешком. Тут недалеко. Заодно выпьем по дороге.
Фёдор не возражал.
11
Модное место находилось в Новой Голландии.
Они допили купленную по дороге водку. Карцев поставил пустую бутылку к оградке канала, Фёдор кинул в нее окурок. Сознание помутилось. Глупо улыбаясь, он написал Инне, что любит ее. Спустя полминуты она прислала фотографию голых ножек.
«Они тебя ждут. А то, что между ними, ждет еще сильнее».
Фёдор возбудился. Хотел попросить более откровенную фотографию.
– Федь! – сбил Карцев. – С кем ты там? Убирай сраный телефон, а то опоздаем.
Они перешли мостик. Охранники смотрели с подозрением. Но приставать не стали. Карцев огляделся и указал на большое здание в форме консервной банки, напоминавшее крепость:
– Там!
Фёдор был уверен, что сейчас они заблудятся, долго будут бродить по коридорам и этажам, до тех пор, пока охранники их не выгонят. Он даже немного обрадовался. Вернется пораньше в квартиру бабушки Биби, позвонит Инне, и, может быть, она покажет ему что-нибудь особенное на сон грядущий. Например, трахнет себя фаллоимитатором. У нее был. И Фёдор даже немножко ревновал к этому куску каучука из Китая. Но сейчас он бы на это посмотрел. Правда, Инна наверняка заметит, что он пил. Но ничего. Притворится трезвым. Это, кажется, несложно.
Размечтавшись, Фёдор замедлил шаг.
У входа в здание Карцев обнимался с каким-то мужиком.
– Федька! Ты чего там как в штаны наложил? Иди, это Вова Борщевиков!
Вова Борщевиков чуть брезгливо улыбнулся.
– Жень, я сигарету из-за тебя выронил.
– Курить вредно, дурак!
– Я нервничаю.
Борщевиков протянул вялую ладошку, тыльной стороной вверх. Фёдор осторожно ее помял.
– Фёдор Собакин.
– Вы артист?
– Это великий русский писатель, – сказал Карцев.
– Женя, дружок, ты пьян, – сказал Борщевиков, мигом потеряв к Фёдору интерес.
– Как всегда.
– Ладно, идем. Мне скоро начинать.
– А что это будет? – спросил Карцев.
– Увидишь. Ты такого никогда не видел!
У входа в зал Борщевиков небрежно сказал охраннику:
– Эти со мной.
«Эти, – подумал Фёдор. – Да пошел ты на хуй, пидорас!»
Он остановился. Стал разворачиваться. Карцев схватил его за рукав и затащил в помещение.
– Не тормози, Федь. Сейчас будет шоу.
– Будет, будет! – подтвердил Борщевиков и ушел к сцене.
С виду это был заурядный клуб: средних размеров зал, столики, небольшая сцена, барная стойка, приглушенный свет. У сцены собралось человек тридцать. Карцев немедленно присоединился к ним. А Фёдор направился к бару. Стараясь не думать о деньгах, он заказал бокал темного пива.
Борщевиков вышел на сцену, заслонился от софитов.
– Приглушите, плиз, на пол-Фёдора.
Симпатичная блондинка за стойкой наполнила из крана бокал.
– Вам в пиво плюнуть? – спросила она.
– Зачем? – спросил Фёдор.
– Это бесплатно.
– И бесплатно не надо.
Он расплатился, забрал пиво и отвернулся.
Борщевиков расхаживал по сцене с книгой в руках.
– Спасибо, что пришли. Сейчас я вам кое-что почитаю.
Сел на стул и открыл книгу. У него было сосредоточенное выражение лица. Он чуть заметно шевелил губами. Но пока молчал. Фёдор сделал несколько больших глотков и не удержал сильную отрыжку.
– А вы у нас первый раз? – спросила барменша.
– Первый, – ответил Фёдор. – И, скорей всего, последний.
Пауза затягивалась. Борщевиков сопел в микрофон. И ерзал. Потом закинул ногу на ногу. Перевернул страницу. Вздохнул. Встал. Зрители никак не реагировали. Попивали свои напитки – пиво, вино, коктейли – и молча смотрели. Борщевиков прошелся по сцене. Закрыл книгу, слегка постучал себя ею по голове, снова открыл. Губы его шевелились. Тихо заиграла Седьмая симфония Прокофьева. Борщевиков странно замер, будто в него целились из ружья. Встал на колени. Книгу он держал близко к лицу. Потом опустился на четвереньки, положил ее перед собой. Стоял так пару минут. Прокофьев умолк. Борщевиков вернулся на стул и просто сидел, переворачивая время от времени страницы.
Фёдор допил.
– А где тут туалет? – спросил он у барменши.
Та махнула рукой:
– Вон, рядом с гардеробом.
Борщевиков продолжал молча перелистывать страницы. Фёдор вышел из зала. В сортире он увидел женщину. Она стояла, наклонившись к зеркалу, и в упор рассматривала свое лицо.
– А где мужской? – спросил Фёдор.
– Тут один, общий, – ответила она, продолжая на себя глядеть. – Проходите, не стесняйтесь. Я уже ухожу.
Она повернулась. Это была Зофия.
– Ой, а кто тут у нас?! Вот так встреча, Фёдор Михалыч!
– Мир тесен, – пробормотал Фёдор и зашел в кабинку.
Крикнул оттуда:
– Андреевич!
Она подошла и положила руки на дверцу. Оглянувшись, Фёдор увидел ее длинные пальцы с покрытыми черным лаком ногтями.
– Я же пошутила. Скажите, куда вы пропали?
– Мне нужно кое-что сделать, – пробормотал Фёдор.
Она засмеялась:
– Да уж я заметила. Я имела в виду, куда вы сегодня днем пропали. Мы же должны были обсудить вашу работу.
Фёдор замер.
– Какую работу?
– Сценарий ваш. Или вы передумали?
– А я решил, что никакой работы не будет.
– Ой, ладно, писайте. Я вас у бара подожду. Поговорим.
Пальцы, скользнув, исчезли.
Он поднатужился, чтобы ускорить процесс. Боялся, что она его не дождется, если он задержится на лишнюю секунду.
Когда Фёдор вернулся в зал, Борщевиков все еще был на сцене. Ничего не изменилось. Он, как дурак, сидел на стуле и смотрел в книгу. Зрители никак не реагировали. Зофия у барной стойки пила красное вино.
– Руки помыли? – спросила она. – Как вам выступление?
– Жду, когда оно начнется, – ответил Фёдор.
Зофия засмеялась.
– Так куда вы сегодня пропали?
– Домой поехал, – пожал плечами Фёдор.
– Вы дурачок глупенький. Я просто отошла в туалет. Не могли подождать минутку? Ладно. Я бы вам все равно завтра позвонила.
– Я уже на завтра взял билет.
– Какой прыткий! Хотите портвейна?
И сунула под нос бокал. Он пригубил, сморщился. Слишком сладко. Сплошной сахар. Фёдор заказал еще пива.
– Плевать не надо.
Барменша посмотрела на него как на сумасшедшего и наполнила бокал.
Послышались вялые аплодисменты. Фёдор посмотрел на сцену. Борщевиков наклонился, выпрямился и сказал:
– Спасибо, дорогие. Хорошего вам вечера.
– Пойду поцелую Вову.
Зофия соскользнула со стула и направилась к сцене, виляя задом. На ней было короткое, обтягивающее черное платье. И Фёдор некоторое время не мог оторвать взгляд от ее ладного тела.
Появился Карцев, отхлебнул пива из его бокала.
– Слушай, не спрашивай. Сам не знаю, что это было.
Фёдор похлопал его по плечу.
– Есть новости.
12
Потом каким-то образом они все очутились за одним столиком и что-то пили. Фёдор уже не чувствовал вкуса. Голову тоже держал с трудом.
– Зизи, милая, это было внутреннее чтение, – донесся голос Борщевикова. – Неужели непонятно? Да, согласен, эмоций мало. Но я читал Тургенева. А в следующий раз буду читать «Лолиту».
«Хуи́ту», – отстраненно подумал Фёдор.
Послышался Карцев:
– Зофия, дорогая, в гениальности Феди не сомневайтесь! Это будет не сценарий, а бриллиант.
– Я читала его книги. Сцена, где герой мочится на любовницу, конечно, смутила. Остальное – хорошо, понравилось.
У Фёдора не было сил возражать.
– Писатель-то наш поплыл, – хмыкнул Борщевиков.
– Вова, не хами, – отозвался Карцев.
– Дорогой мой, разве я хамлю?
Слова доносились будто из сумки. Фёдору живо представилось: он идет по улице и несет сумку, в которой лежат отрезанные головы и разговаривают друг с другом.
Голова Борщевикова. Зизи, поедешь со мной на север?
Голова Зофии. Мы же и так на севере, Вова.
Голова Карцева. Между прочим, на фестивале в Омске я получил главный приз за мой фильм «Щекотунчик».