Bruits. Brumes des ruines
Gépides et rois Romains
Héroïnes des Druides
Droits divins des carlins
Ô chants, sons de Solange
Chansonelle de l’échanson
Le caleçon de son ange
Change comme la lune au seau
Ce dire et ce brandir
Se brailler et s’ébranler
Se dédire et se maudire
Se rouler et s’écrouler
Rimes ruines [нрзб.]
Horizons des Orions
Vous n’êtes que stellaires urines
Sons et rayons des acons
Sonnerie des téléphones
Où le rire seul résonne
Est la pomme de Perséphone
Qui ne la donne à personne
87.
Я яростно орудовал платком
Был страшный насморк и к тому же слёзы
И яблоки катились над лотком
Как мокрые коричневые розы
Так совершенно одинок холуй
Что даже не умеет жить как барин
Развязно ест воздушную халву
И отдувается (ну впрямь сейчас из бани)
(Дышали подворотни как киты
Земным эпилептическим весельем
И души мёртвых мягкие скоты
Летали в гости и на новоселье)
Признайся пери! нет тебя в живых!
Ты так как я притворно существуешь
Не опуская голову танцуешь
Не поворачивая головы
Шикарный день расселся в небеси
На белых белых шёлковых подушках
(Ты тихо ешь шикарная пастушка
Моё лицо с кружками колбасы)
88.
Лицо в окне висит, стоит, лежит.
Лицо в окне танцует неподвижно,
Как белая луна в ведре воды,
Как мёртвый кот на мостовой булыжной.
Лицо в окне кому принадлежит,
Кому необходимо или мило?
Лицо в окне положено, лежи.
Ты потемнело, так покройся мылом.
Величественно, жалко и легко
Лицо слегка белеет неподвижно.
Беспечно высоко и далеко
Над белой чистою страницей книжной.
Над чёрной грязною темницей жизни.
Мертвецы в салоне ели карты
Пели им в цилиндрах петухи
А при лунной музыке за партой
Гамлет сочинял свои стихи
Был он бледен некрасив и грязен
За стеклом смеялся соловей
Летит луна бесшумно по полям
Заглядывает в окна бесполезно
Душа разорванная пополам
Тоскует глупо сухо и бесслезно
Есть в этом мире специальный шик
Показывать что Ты лишён души
Лихорадочный голос осекся
Умирающий важно уселся
Год прошёл мёртвый был на отлёте
Тихо жили лягушки в болоте
Обожаю лунное затменье
Полное забвение луны
Упала молния зажглась в дыму реклама
Бесстыдно закричала чья-то дочь
Рванулась тень на волю из чулана
И началась двенадцатая ночь
Розовело небо холодело
Ранний час был дик как иностранец
Но земле молиться надоело
Над холмом возник жестокий глянец
Как тяжко и напрасно в этой жизни
Гремел рояль во сне и под водой
А дева расточала афоризмы
Что ей певал волшебник молодой
Ошибочно любовь брала разгон
Росла и расточалась безобразно
Рисунки Поплавского. Середина 1920-х
«Профессиональные стансы». Черновик
89.
Вознесися бездумный и синий
Подымися холодный и свой
Под кружащийся в воздухе иней
Над дубовой головой
Иностранец балуется пышно
Он шикарно живёт у других
Но гуляет легко и неслышно
Смерть евонная сняв сапоги
Это жёсткое пламя мечтаний
Это жёлтое пламя[36] тоски
Наклоняется жизнь «до свидания»
И снимает тебя как носки
90.
Томился Тютчев в темноте ночной
И Блок впотьмах вздыхал под одеялом
И только я под яркою луной
Жду улыбаясь деву из подвала
Откуда счастье юное ко мне
Нелепое ненужное простое
Шлёт поцелуи городской луне
Смеётся над усердием святого
В оранжевых и розовых чулках
Скелет и Гамлет Делия в цилиндре
Оно танцует у меня в ногах
На голове и на тетради инда[37]
О муза счастье ты меня не знаешь
Я может быть хотел бы быть святым
Растрачиваешь жизнь и напеваешь
Прозрачным зимним вечером пустым
Я может быть хотел понять несчастных
Немых как камень, мелких как вода
Как небо белых, низких и прекрасных
Как девушка печальных навсегда
Но счастие не слушалось поэта:
Спало смеясь и проводило лето
91.
L’enchanteur pourrissant
Я люблю, когда коченеет
И разжаться готова рука
И холодное небо бледнеет
За сутулой спиной игрока.
Вечер, вечер, как радостна вечность,
Немота проигравших сердец,
Потрясающая беспечность
Голосов, говорящих: «конец».
Поразительной тленностью п́олны,
Розовеют святые тела.
Сквозь холодные быстрые волны
Отвращенья, забвенья и зла.
Где они, эти лунные братья,
Что когда-то гуляли по ней.
Но над ними сомкнулись объятья
Золотых привидений и фей.
Улыбается тело тщедушно,
И на козырь надеется смерд.
Но уносит свой выигрыш – душу
Передёрнуть сумевшая смерть.
92.
А.С.Г.
Блестит зима. На выгоне публичном
Шумит молва, и тает звук в трубе.
Шатается душа с лицом поличным,
Мечтая и покорствуя судьбе.
А Александр курит неприлично,
Отлично дым пускает к потолку.
Потом дитё качает самолично,
Вторично думает служить в полку.
И каждый счастлив боле или мене
И даже рад, когда приходит гость.
Хоть гость глазами метит на пельмени,
Лицом, как масло, а душой, как кость.
Но есть сердца, которые безумно,
Бесшумно и бесчувственно горят.
Они во мраке спорят неразумно,
Упорствуют и новый рвут наряд.
На холоде закрылся сад народный,
Темнеет день, и снег сухой шуршит.
А жизнь идёт, как краткий день свободный,
Что, кутаясь в пальто, пройти спешит.
93.
Мы ручей спросили чей ты
Я ничей
Я ручей огня и смерти
И ночей
А в ручье купались черти
Сто очей
Из ручья луна светила
Плыли льды
И весну рука схватила
Из воды
Та весна на ветке пела
Тра ла ла
Оглянуться не успела
Умерла
А за ней святое солнце
В воду в ад
Как влюблённый из оконца
За глаза
Но в ручей Христос ныряет
Рыба-кит
Бредень к небу поднимают
Рыбаки
Невод к небу поднимает
Нас с тобой
Там влюблённый обнимается
С весной
В нём луна поёт качаясь
Как оса
Солнце блещет возвращаясь
В небеса
94.
Нездешний рыцарь на коне
Проходит в полной тишине,
Над заколдованным мечом,
Он думает о чём! о чём!
Отшельник спит в глухой норе.
Спит дерево в своей коре.
Луна на плоской крыше спит.
Волшебник в сладком сне сопит.
Недвижны лодки на пруде,
Пустынник спит, согрев песок.
Мерлэн проходит по воде,
Не шелохнув ночных цветов.
Мерлэн, сладчайший Иисус,
Встречает девять муз в лесу.
Мадонны, девять нежных Дев,
С ним отражаются в воде.
Он начинает тихо петь,
Гадюки слушают в траве.
Серебряные рыбы в сеть
Плывут, покорствуя судьбе.
Ночной Орфей, спаситель сна,
Поёт чуть слышно в камыше.
Ущербная его луна
Сияет медленно в душе.
Проклятый мир, ты близок мне,
Я там родился, где во тьме
Русалка слушает певца,
Откинув волосы с лица.
Но в тёмно-синем хрустале
Петух пропел ещё во сне.
Мэрлэн-пустынник встал с колен,
Настало утро на земле.