Приятный запах плесени пленил
Мое истасканное воображенье
О мир полубессмертный как ты мил
Ты весь в покое хоть и весь в движенье
Как я люблю прекрасный серый цвет
[И серый] дом над серою водою
И серый серый счастья пустоцвет
Холодный дым над головой седою
Как ты мила холёная опала
Под спудом тихо музицирует твой глас
Как в безмятежном молоке опала
Ворочается светло-синий глаз
[Богатые и бедные] лежат
Передо мной как мокрые поленья
И серые пары вокруг дрожат
От теплоты сидящей на коленях
Сю обоняю паровую душу
В ней плесень кал и светло-серый цвет
И вкус воды купален и кадушек
Что детям говорили пить не след
По улице великолепно серой
Законченно сереет влажный сброд
Прозрачный и приветливый как серна
Из рук поэта ест он бутерброд
96.
Напрасным истреблением страстей
Мы предавались на глазах гостей
Они смеялись жались забивались
Нас покидали и не возвращались
Был тёмен вечер той последней встречи
И дождь летел со скоростью картечи
Но ты нескромно прежде весела
Хотела тихо встать из-за стола
97.
На белые перчатки мелких дней
Садится тень как контрабас в оркестр
Она виясь танцует над столом
Где четверо супов спокойно ждут
Потом коровьим голосом закашляв
Она стекает прямо на дорогу
Где револьвер уроненный в тарелку
Где огурцы и сладкие грибы
Такой она всегда тебе казалась
Когда пускала часовую стрелку
На новой необъезженной квартире
Иль попросту спала задрав глаза
Пошла пошла к кондитеру напротив
Где много всяких неуместных лампов
Она попросит там себе помады
Иль саженный рецепт закажет там
Чтобы когда приходит полицейский
Играя и свистя на медной флейте
Ему открыть большую дверь и вену
Английскою булавкою для книг
Зане она ехидная старуха
Развратная и завитая дева
Которую родители младые
Несут танцуя на больших руках
«На белые перчатки мелких дней…»
Подъёмным краном грузят на платформу
Не торопясь достойно заряжают
(Не слишком наряжая и не мало
Как этого желает главпродукт)
Но мне известно что её призванье
Быть храброй и прекрасной Консуэллой
Что радостно танцует на лошадке
В альбом коллекционирует жуков
Зане она замена гумилеху
Обуза оседлавшая гувузу
Что чаркает на жёлтом телеграфе
Ебелит и плюёт луне в глаза
Непавая хоть не стоит на голу
И не двоится серая от смеха
Зане давно обучена хоккею
И каждый день жуёт мирор де спор.
98.
Человек очищается мятою сна
Он как платье светлеет в воде и на солнце
Он чернеет как чопорная весна
Рвётся он точно розовый ситец кальсон
Он цветёт (он подчас незаметно растёт)
Как воздушного шара резиновый горб
Он трещит как мотор он свистит как свисток
Улетает на юго-юго-юго-восток
Подымаясь высоко над шишками гор
Нет опасности для «Бессмертного Жива»
Но проколот незримо аэростат
Уменьшается падает в воду и живо
Утопает у каменных палок моста
Утвердительный и нежный [простак]
А потом очищается мятою сна
Он светлеет как платье в воде и на солнце
Чтоб опять (точно розовый ситец кальсон)
Почернеть (всё занашивает весна).
99. Дадафония
Зелёное синело сон немел
Дымила сонная нога на небосклоне
И по лицу ходил хрустящий мел
Как молоко что пляшет на колонне
Как набожно жена спала внизу
Вверху сидела в золотом Жилете
Пила лозу что бродит на возу
Изнемогала в обществе скелета
Беспомощно но мощно о мощна
Таинственная мышь в стеклянной чашке
Как шахмат неприступная грешна
Сомнительна как опера-ромашка
Журчи чулан освобождай бездумье
Большое полнолунье ублажай
Немотствуй как Данунцио в Фиуме
Ложись и спи на лезвии ножа
Ржа тихо, нежно ржа, прекрасно ржа.
«Дадафония»
100.
Закончено отмщение; лови
Клочки летящие последних дней и ложных!
Но белых, белых, белых,
Белых, белых плеч любви
Не забывают. Это невозможно!..
Стекает ниц холёный бок лекала.
Сползает жизнь наперекор навзрыд.
Покрыта мягким белым лунным калом,
Она во сне невнятно говорит:
«Не возвращайтесь и не отвращайтесь,
Скользя по крыше, падая слегка,
Слегка бодая головой, прощайтесь,
Как лошадь-пери палого стрелка».
В вращающемся голосе, в ответе
Рождается угроза «роза У».
Доподлинно одна на хлёстком свете
Она несёт на лепестках луну.
Отравленное молоко несёт сиренью,
Шикарной ленью полон рот. Вода
Сгибает медленно, пловец, твои колени,
Как белый лист бумаги, навсегда.
101. Армейские стансы
Ты слышишь, колокол гудёт, гудёт.
Солдаты пришли домой.
Прав, кто воюет, кто ест и пьёт,
Бравый, послушный, немой.
Прав, кто оправился, вышел и пал,
Под терновою проволокой сильно дыша,
А после в госпиталь светлый попал,
В толстые руки врача.
В толстые руки на белый стол,
В синие руки под белый плащ,
Сладкую маску не снять, хоть плачь,
Хоть издай человек последний свисток.
Лежат солдаты в сырой земле;
Но идти в караул – из землянки долой.
Идут солдаты в отпуск, как в бой,
Возвращаются навеселе.
Со леѓоньким треском кончают вшей,
С громким стуком Господь их ловит и давит.
А потом, поевши холодных щей,
Ложатся спать – не спать не заставишь.
Или по линии прямой,
Равняясь, стоят вдоль своей казармы.
Но время. Прощай, действительная армия,
Солдаты пришли домой.
Солдаты пришли в рай.
Летит солдат на белых крылах,
Хвостиком помахивает,
Ружьецом потряхивает.
А внизу сидят старики в домах,
Им чёрт твердит: скорей помирай,
И трясёт за плечо прозрачной рукой,
Будто пьяного милицейский какой.
102. Dies irae
Голубая модная Мадонна
Надевает соболя и бусы,
Покидает север беспардонный,
Улетает на аэробусе.
По оранжевой свинцовой туче
Алюминьевый крест скользит,
А влюблённый падает в падучей,
На дорожке парка егозит.
И поют сверкающие сферы
С контрабасами крестов винтов
Под смешным цилиндром Агасфера,
Что танцует средь полярных льдов.
Пролетает совершенный голубь.
Гидроаэроплан святого духа,
Над водой лазурною и голой,
Как брачующаяся молодуха.
Абсолютный, совершенный, ложный,
Простирается воздушный путь
Освиставшего балет наложниц,
Избежавшего чудес и пут.
А внизу, где вывеска играла,
Где гремел рояльный автомат,
Рыцарь, тонкое подняв забрало,
Пил у стойки изумрудный яд.
И с гармоникой-четырёхрядкою,
В сапогах, в манишке колесом
Пляшет дьявол, старый друг порядка,
С отвращением землёй несом.
И насмешливо потупив взоры
На оранжевые сапоги,
Стихотворные идут танцоры,
Человеческие враги.
И красавцы черти на машинах,
На шарах, кивая с высоты,
Расточают молодым мужчинам
Розовые тихие цветы.
И бесстрашный мир глядит назад
И свистит, скользя и уплывая
По лиловому асфальту в ад,
В преисподнюю, шутя, вливаясь.
“Dies irae”. Вариант в «Воле России» (1929. № 1)
103. Неправдоподобная весна
Запылённые снегом поля
Зацветают лиловыми грозами.
В океане шумят тополя,
И луна покрывается розами.
Волны ходят по лестнице дней.
Ветром полны подземные залы.
Стало счастие льда холодней.
А железо становится алым.
Возникают вещей голоса.
Перекличка камней, как солдаты.
А немой человек-соглядатай
Только зависть и весь в волосах.