Паровозы читают стихи,
Разлегшись на траве на диване,
А собаки в облачной ванне
Шумно плавают, сняв сапоги.
И не будет сему убавленья,
Избавленья бессмертью зимы,
Потому что отходит от лени
Пароход, говоря: вот и мы.
Поднимается он, толстобрюхий,
На белёсый блистательный лёд,
И зима, разрываясь, как брюки,
Тонет в море, как в рте бутерброд.
104.
Так я живу последний из людей
Отрезанный от верха и от низа
О посредине полон весь идей
Как тот маляр забытый на карнизе
[И сложную] систему наших бед
Отсюда зрю по линии трамвая
И смерть предовкушая свой обед
Сидит внизу я так подозреваю
Садятся птицы на носки мои
Меня за грязный камень принимая
И думают он дурака ломает
Почто труба не испускает дым
Почто губа что терпит снов окурок
Не подымается углами как усы
И нос к чему лиловые носы
И волос впрямь чалма как бишь у турок
Но я проворно ногу заношу
На воздух он совсем не уступает
Я двигаюсь гуляю и вишу
Как странно что так все не поступают
А ниже на десяток этажей
В кружок друзей сошлись городовые
И девушки им только бы глазей
Недопустимо вытянувши выю
Как будто голова лежит с ногой
И тулово поодаль до свиданья
Я по верхам дерев иду нагой
Как тот жених на первое свиданье
105. L’ange de la Melancolie
A A. Dürer
Tristesse du Moyen Âge est la tristesse de l’ignorance naïve soif motivée une de celles qui peut être et fut soulagée mais vous mon maître et celui de Gérard de Nerval vous étiez le premier en Europe avec le grand pessimiste de Florence à éprouver un beaucoup plus grand et hélas mortel ennemi: la tristesse de connaître l’angoisse d’avoir exploré tout le globe de connaissance rationnelle – sans y trouver aucun soulagement à cette grande et noble maladie des hommes et des anges tendres prisoniers du trépas sentimental d’un explorateur des ténèbres – monsieur soyez glorifié dans l’éternité de la folie humaine.
(Triste) octobre MCMXXVI
Осень девушка в серой чалме
Расточает последние грозы
Безнадёжность поёт на земле
Собирая стеклянные розы
Голубые кресты облаков
Прилетают по воздуху с моря
И всплывают от странного горя
В горожанах сердца моряков
И туда под обрывом усатым
Желтовато сползает река
И клубясь над общественным садом
Возвращаются влажно века
И во сне проливаясь из кадки
Дождь шумит по листве золотой
В ресторане где тень акробатки
Возникает на сцене пустой
И тогда в пароксизме печали
В истеричном припадке дождя
Разрываются воздуха шали;
Сожаленья, мечты и года!
Безнадёжно хмелея и рея
Души падших от пуль ледяных
Видят флаги восходят на реи
Слышат странные выстрелы-сны
Но хрустальные руки из мрака
Простираются тонущих дев
Прокажённые с крыши барака
Машут красные кости воздев
И Христос в неразглаженных брюках
Что-то кратко кричит на дожде
Но огромные мёртвые звуки
Заглушают слетевших к воде
Страшный голос знакомый ликует
И на красных слоновых ногах
Оглушительно ангел танцует
В окровавленных облаках
И тотчас уроняя калошу
И безумно предчувствуя свет
Улетает в своём макинтоше
Опозоривший землю атлет
Он растёт точно дым орудийный
Точно пушечный выстрел цветёт
(А внизу головой лошадиной
Важно ржёт сатана-идиот)
И кружась по оранжевым волнам
Убегает фуражка туда
Где к луне подымается в полночь
Изумрудная дева вода.
106.
А.С. Гингеру
Синий синий рассвет восходящий
Беспричинный отрывистый сон
Абсолютный декабрь настоящий
В зимнем небе возмездье за всё
Белый мир поминутно прекрасен
Многолюдно пустынен и нем
Безупречно туманен и ясен
Всем понятен и гибелен всем
Тёмно море где нежатся рыбы
Под нагретыми камнями скал
И уходит кораблик счастливый
С непонятным названьем «Тоска»
Неподвижно зияет пространство
Над камнями змеится жара
И нашейный платок иностранца
Спит сияя как пурпур царя
Опускается счастье и вечно
Ждёт судьбы как дневная луна
А в тепле глубоко и беспечно
Трупы спят на поверхности дня
107. Ars póetique
А. Гингеру
Поэзия ты разве развлеченье
Ты вовлеченье отвлеченье ты
Бессмысленное горькое реченье
Письмо луны средь полной темноты
Он совершён твой фокус незаметный
Молчу и жду сквозь мокрые леса
Уже несётся Филомелы бедной
Рассветный стон волнующий сердца
Седалище земного Аполлона
Душа почит в печальном шутовстве
В огромном галстуке в парах одеколона
С ущербным месяцем на каменном лице
Но вот летят над подлецом идеи
Он слушает с прищуренным лицом
Как режиссёр что говорит с борцом
Закуривает он кредиткой денег
Слегка идёт почёсывая бланк
Наполовину спит в иллюзионе
Где Чарли Чаплин и Дуглас Фербанкс
В экране белом ходят как в хитоне
Заходит в писатьер в публичный сад
Спешит вперёд потом ползёт назад
И наконец вытаскивает фишку
Все падают и набивают шишку
И подают пальто их благородью
С немытыми ногами слон в хитоне
Он смутно движется к жилищу Гесперид
Запутываясь в фалдах в смехе тонет
Являя задом безотрадный вид
Извержен бысть от музыки отвержен
Он хмуро ест различные супы
Он спит лицом в холодный суп повержен
Средь мелких звёзд с различной высоты.
108. Петя Пан
Стеклянная жена моей души
Люблю твой непонятный быстрый голос
Я ль тя когда отшил иль заушил
Иль сверзил ниц един свинцовый волос
Безлунную мадеру шустрых дней
Я пил закусывая пальцем как индеец
Жил всё бедней смешней и холодней
Смеялись Вы: «Он разве европеец»
Но жёлтого окна кривая пасть
Высовывала вдруг язык стеклянный
Я наклонялся с рисками упасть
И видел тя (с улыбкой деревянной)
Зелёными пальц́ами шевеля
Играла ты на мостовой рояле
Вокруг же как срамные кобеля
Читатели усатые стояли
И ты была тверда кругла худа
Вертлява точно мельница экрана
Ложились спать посереди пруда
А утром встав как Ио слишком рано
Верхом вбегала на парохода
(О если бы добраться до попа
Что нас венчал (всадить как в землю пулю)
Но он на солнце с головой клопа
Показывает огненную дулю)
Слегка свистишь ты пальцы набелив
Отчаливаю я беспрекословно
Как пуля подымаюсь от земли
Но мир растёт кругом клубясь условно
И снова я стою среди домов
Зелёные скелеты мне кивают
И покидая серое трюмо
Ползут бутылки яды выливая
Вращается трактирщицы душа
Трясётся заводное пианино
И на меня как лезвие ножа
Ты смотришь проходя спокойно мимо
И рвётся мостовая под тобой
Из-под земли деревья вылетают
Клубятся скалы с круглой головой
И за волосы феи нас хватают
Идут пираты в папиросном дыме
Ползут индейцы по верхам дерев
Но ты им головы как мягкий хлеб
Срезаешь ножницами кривыми
Бегут растенья от тебя бегом
Река хвостом виляя уползает
И даже травы под таким врагом
Обратно в землю быстро залезают
Стекают горы ќо морю гуськом
Оно как устрица соскальзывает с брега
А из-под ног срывается с разбега
Земля и исчезает со свистком
Но далее влачится наважденье
Опять с небес спускается вода
Леса встают и без предупрежденья
Идёт трамвай взметая провода
Но страшный рай невозвратимо длится
И я трясом стеклянною рукой
Беру перо готовый веселиться
И шасть зашаркал левою ногой.
109.
Но солдаты и офицеры
К вам с любовью отношусь
В башмаках или в брюках серых