(Ведь слышал я, как он свистал во мгле,
Ужасный хвост, я хвать его и замер.
Лечу! Чу, лёд грохочет на земле,
Земля проваливается на экзамене.)
Ах радость, на тебе я, как блоха
Иль как на шаре человек. Ха-ха!
Так кружатся воры вдоль камер. Во!
Или солдатик, поражённый замертво.
158.
На ярком солнце зажигаю спичку
Гонясь за поездом нахлёстываю бричку
На свежем воздухе дурной табак курю
Жестокий ум растерянно люблю
Подписываюсь левою ногою
Сморкаюсь через правое плечо
Вожу с собою истину нагою
Притрагиваюсь там где горячо
И так живу кого не проклиная
В кого не веря ни во что подчас
И часто кажется что не моя иная
Идёт фигура с дыней на плечах
И вот приходит в незнакомый дом
И ласково с чужими так толкует
И вот плывёт в канаве кверху дном
Иль на карнизе узком вот воркует
Всем говорит совсем наоборот
Но удивления не в силах обороть
Торжественно выходит из ворот
Выводится подчас за шиворот
И целый день таскается с стихами
Как грязный грешник с мелкими грехами
159.
Садится дева на весы
Свой задний вес узнать желая
И сходит человек в часы
Из вечности то есть из рая
160.
О неврастения зелёная змея
Что на углу виётся в мокром дыме
Тобою в лоб укушена фантазия
Она мертва хотя и невредима
Зелёные зелёные дома
Где белый воздух молоку подобный
И коридор ползучий как роман
Зал без дверей для танцев неудобный
Рисунок Поплавского. Середина 1920-х
161.
Я утром встал была ещё весна
Желтело небо белое синело
И дым стоял недвижно как сосна
Над улицей что ласково блестела
И мне казалось ждут меня в бюро
Где жёлтые на солнышке столы
И где мальчишка городской урод
Разносит чай или метёт полы
Я думал: воскресенье на носу
Как сладко встать в двенадцатом часу
А вечером идти в кинематограф
Светилось сердце как больной фотограф
Я вспомнил вдруг читателей друзей
Что ждут с дубьём мою литературу
Едва споткнись попробуй ротозей
И зрителей что сколько не глазей
Остались тем же дураком и дурой
Так стал я вдруг врагом литературы
162.
Когда бежит автомобиль в лесу
Я чувствую усталость и разлуку
Я трезв любови ни в одном глазу
За что терплю подложечную муку
Увяз как алкоголик на траве
Мне чужд её неутомимый запах
Не умилюсь под дружественной лапой
Медведя солнца на моей главе
Ползёт червяк неутолимой жажды
Съедает жизнь как тихий солитёр
Летит во тьме за жён чертою каждой
Шасть обвивается вокруг остёр
О бездна эротическое пьянство
Сколь неприличные стаканы горячи
О юноши мне мило ваше чванство
Люблю коль хвастаются усачи
Смотри я оставляю дом богатый
Для этого земного кабака
Я пью вино [не] думая о плате
Из рюмки уст с улыбкой моряка
Но вот я рад в горячке белой сладкой
Увидеть как Вселенную обвил
Сжимая кольца судорогой сладкой
Хвост закусил зелёный змей любви
163.
Вода вздыхала и клубилась тихо.
Вода летала надо мной во мгле.
И ветер бёг по плоскогорью лихо,
Как белый шар на травяном столе.
А в синем море, где ныряют птицы,
Где я плыву, утопленник готов,
Купался долго вечер краснолицый
Средь водорослей городских садов.
Переливались раковины крыши,
Сгибался поезд, как морской червяк,
А выше, то есть дальше, ближе, ниже,
Как рыба, рыскал дирижабль-чудак.
Светились чуть медузы облаков,
Оспариваемые торопливой смертью.
Я важно шёл походкой моряков
К другому борту корабля над твердью.
И было всё на малой глубине,
Куда ещё доходит яркий свет.
Вот тонем мы, вот мы стоим на дне.
Нам медный граммофон поёт привет.
На глубине летающего моря
Утопленники встретились друзья.
И медленно струясь по плоскогорью,
Уж новых мертвецов несёт заря.
Вода клубится и вздыхает тихо
Как важная суриозная мечта.
И ветра шар несётся полем лихо,
Чтоб в лузу пасть, как письма на почтамт.
164.
Это было в тот вечер, в тот вечер.
Дома закипали, как чайники.
Из окон рвалось клокотанье любви.
И «Любовь не картошка»,
И «Твои обнажённые плечи»
Кружились в паническом вальсе,
Летали и пели, как львы.
Но вот грохнул подъезд и залаял звонок.
Весна подымалась по лестнице молча.
И каждый вдруг вспомнил, что он одинок.
Кричал: одинок! задыхаясь от жёлчи.
И в пении ночи, и в рёве утра,
В глухом клокотании вечера в парке,
Вставали умершие годы с одра
И одр несли, как почтовые марки.
Качалась, как море, асфальта река,
Взлетали и падали лодки моторов,
Акулы трамваев, завидев врага,
Пускали фонтаны в ноздрю коридоров.
И было не страшно, поднявшись на гребень,
Нестись без оглядки на волнах толпы
И чувствовать гибель в малиновом небе
И сладкую слабость и слабости пыл.
В тот вечер, в тот вечер, описанный в книгах,
Нам было не страшно галдеть на ветру.
Строенья склонялись и, полные криков,
Валились, как свежеподкошенный труп,
И полные счастья, хотя без науки.
Бил крыльями воздух в молочном окне
Туда, где, простёрши бессмертные руки,
Кружилась весна, как танцор на огне.
165.
Фонарь прохожему мигнул
Как закадычный друг
Но слишком яркий луч лягнул
В лицо ударив вдруг
Упал прохожий как солдат
Стрела луча в груди
Её не вытащить назад
Он мёртв хоть невредим
Так прикоснулась Ты перстом
Слегка ко лбу зимы
И пал стоящий над постом
Солдат, слуга Фомы
Ты невидимо подошла
Как серый снег сухой
И виселицы обняла
Пеньковою рукой
166.
От счетоводства пятен много
Пятнист безмерно счетовод
Душа же вьётся как минога
Несётся как водопровод
Она знакома ли тебе
Как это домино как шашки
Как пианино на столбе
Иль синяя карета в чашке
Она играет на ковре
В садах как на клавиатуре
Она гуляет на горе
Не расположена к халтуре
Иль в слишком синей синеве
Она вздыхает издыхает
Проспясь идёт на голове
И с лестницы друзей порхает
Так жизнь её слегка трудна
Слегка прекрасна и довольно
Смотри она идёт одна
По крыше как слепец ей больно
Как вертел нож-громоотвод
Её пронзил она кружится
Указывая: север вот,
Восток, а вот и юг разжиться
Бесшумно рукавами бьёт
Живой геликоптер-пропеллер
Качнулся дом слегка и вот
Понёсся к моему веселью
Гляжу на землю из окна
Она зелёная танцует
А вдалеке уже видна
Вода где пароход гарцует
И осязаю облака
Они мокры и непрозрачны
Как чай где мало молока
Как сон иль человек невзрачный
Но вдруг хрустальный звон и треск
Пропеллер лопнул как попало
В него летя наперерез
Земная стрекоза попала
Но не желаючи глазеть
На первой простыне газет
Свою наружность пред машиной
Я умираю как мужчина
Я удираю о бебе
Да я не понимаю в шашках
Как пианино на столбе
Как синяя карета в чашке.
167.
На карликовом острове зимы
Висят комические ананасы
Но наши спины как доска прямы
Мы наклоняться не хотим при Вас
Так лицемерие к величию ведёт
Собака зрячая слепого человека
И под водою паровоз прядёт
Как под своим любовником Ревекка
Цвети небородатая весна
Не чёрное от напряженья счастье
Нас пробудит от солнца как от сна
А только осень с золотою пастью
Прокуренные зубы сентября
И золотые октября коронки
Прокушивают меня
Сквозь кожи слой слоновый или тонкий
И медленно в отверстие шагнёт