Дирижабль осатанел. Русский дада и «адские» поэмы — страница 23 из 47

Вода слегка замешанная красным

Покуда с красноречием напрасным

Арбитр над нами возглашает счёт

И мы лежим довольные боксёры

На досках как на снеге на пуху

И слышим через сон как чепуху

Противнику аплодисменты с хоров

168.

Зима и тишина глядели

Как две сестры через забор

Где птицы в полутьме галдели

Холодный[45] покидая двор

А в доме Ольга и Татьяна

Писали при свечах письмо

Пока над жёлтым фортепьяно

Летала пепельная моль

1925

169.

Играли облака бравурно

Им хлопал воздух раз два три

В лучах сиреневых зари

Мне было холодно и дурно

Касалась снега мокрая нога

Спускался с неба зимний вечер падкий

Душа как дева хладная строга

Не шевелила вовсе юбкой гладкой

Украдкой дни летели без оглядки

Святая жизнь топорщилась моя

Как воротник что натирает шею

Я часто думал вот та самая

От коей умирают и лысеют

Слегка течёт и вся во власти сил

И всё ещё гордится хоть и нечем

Как толстое пальто что я носил

Невероятно поднимая плечи

1924 [1925]

170.

Кто думает о славе и участье

Кто думает о вере и любви

Тот знает что единое причастье

Причастие которое в крови

В крови солдат что охают белея

Ругаются немея в добрый час

В крови что ланью разлита в аллее

Что красит лошадиные плеча

Но и в крови лечебницы родильной

Хоть лично мне противна есть она

В крови что с туши каплет в холодильник

В крови во сне упавшего слона

И в той крови что тёплая точится

Прозрачною невзрачною струёй

Из тех кто не хотят от ран лечиться

Не выпишут охально остриё

Но кто послушны сильно добродушны

Великодушны равнодушны тож

Но не бездушны или малодушны

Тех кто [прощает][46] дружескую ложь

Но где они как имя рёк не знаю

Как прозвище по-разному никак

Но каждый скажет я припоминаю

Какой-то шелест отдалённый шаг

171.

Как всё разошлось, как всё минуло.

Что мешало, зачем мешать.

Ты нагнулась и камешек кинула:

Не боюсь, мол, словес мышат.

Властно мокрое небо шумело,

Бились ветви в холодном поту.

Твёрдый нос твой из белого мела

В чёрном воздухе провёл черту.

Час итога, как жёсткая тога,

День покрыл. Совершенно темно.

Вышел поезд на горку из лога.

Пассажирка взглянула в окно.

И в гудении пара и жара,

В хлёстком лязге колёс-ножей

Хрустнул вечер в зубах как гитара,

Разбудив постовых сторожей.

Семафор, замахнувшийся шашкой,

За железным упал соловьём,

Мы надели неловко фуражки,

Мы вернулись на дачу живьём.

1925

172.

Вячеславу Иванову

Идёт Твой день на мягких лапах,

Но я не ведаю, смеюсь,

Как тихий звук, как странный запах,

Вокруг меня витает жуть.

О Мстительница, долго, долго

Ты ждёшь наивно и молчишь.

Так спит в снегу капкан для волка

И тихо вьётся сеть для рыб.

Поёт зима, как соловей,

Как канарейка свищет вьюга.

Луна восходит; а правей

Медведица подходит с юга.

И сытый мир, счастливый, Твой,

Не знает, что уже натянут

Прозрачный лук над головой,

Где волосы ещё не вянут.

Иль, может быть, через эфир,

Как песня быстрая о смерти,

Уже стрела кривую чертит

По кругу, где стоит цифирь.

Париж – август 1925

173.

Сияет осень и невероятно

Невероятно тонет день в тиши

Счастливый дом наполнился бесплатно

Водою золотой моей души

Сереют строчки точно краткой мухи

Танцующие ножки набекрень

Душа едва опомнившись от муки

Бестрепетно вздыхает тёплый день

Не удержать печаль в её паденье

Эшеров синий и ползучий дом

Пронзителен восторг осенних бдений

Пронзителен присест в совсем простом

1925

174.

А. Присмановой

Небось любовь не делает. Что делать!

Необходимо для большой ходьбы.

Любить вольно; но о! любовь не дело.

В жизни с ней поганые грибы.

Случайно нас случили в кузовке.

Автомобиль скакнул, дрожа, дрожа всем телом.

И прочь побёг, как будто налегке,

А мы внутри своим занялись делом.

Смотрела Ты направо; я туда ж.

Смотрел направо я; и Ты за мною.

Медведь ковра к нам полз, вошедши в раж.

Я за руку его, Ты за руку рукою.

Но мы потом расстались навсегда,

Условившись встречаться ежедневно.

Грибы поганые, нас выбросили гневно.

Обратно в жизнь, не сделавши вреда.

1925

175. Домик в бутылке

Вам, милая, почто существовать.

Ан донной быть, сей промысел в упадке.

Кумиры безработны, мало ль вас,

Я вижу вас в трактире срок не краткий.

Вон жрёт Исус орешки земляные,

Пьёт пиво Магомет, нельзя вино.

И в шашки режутся святители иные,

Что, лампы как, блестят под ногтем их.

Ан молния на вешалке висит,

И бог рычит из телефонной будки.

А у дверей соседней с ней закутки

Большая лира, прислонясь, стоит.

И вы сидите, красоты исчадье,

Сквозь дым слегка блестит ваш чёрный глаз.

Счастливая, о хилая оркадия,

Где кофе пьют некрепкое средь нас.

Се духи, мухи со горы Парнас.

Желанны и смешны как ананас.

176. Восхождение на Монблан

Виноторговля ты источник вин

Вина моя вино твоё невинно

В лазурном ты цилиндре господин

Явись явись тебя совсем не видно

Бутылки кегли, частоколом кон

Земля в него катится головою

Мы врозь летим по небу далеко

Всяк очарован быть своей кривою

«Восхождение на Монблан»


«Музе лиловые ноги Бодлер оборачивал ватой…»

177.

За углом в пустынном мюзик-холле

На копеечку поставили revue

Ангелы прогуливались в холле

Пропивали молодость свою

Кто-то в сердце барабан ударил

И повисло небо на смычке

На колени пал в променуаре

Сутенёр в лиловом сюртуке

Соловьи в оркестре рокотали

Снег огней танцовщиц засыпал

Чьи-то совы в облаках кричали

Кто-то чёрный в креслах засыпал

Арлекины хлопали в ладоши

Вызывали дьявола на бис

Водолаз слепой одев калоши

Утонул смеясь на дне кулис

178.

Ночь прошла походкою самоубийцы

Странным утром продолжали суки

Тасовать закругленные карты

За спиной сидящих синевели

Окна неприятной вышины

Выигравший думал о уходе

Проигравший метил отыграться

Просыпались нехотя соседи

Зажигали шелестящий газ

Утром утром проигрыш стихает

Утром утром ссорятся соседи

Выигравшим стыдно и беспечно

Пусто на душе у остальных

Ночь дневная призывая властно

Разлучает храбрых и трусливых

Тех кто рвут оспоренные деньги

Тех кто прячут их дрожа в жилет

179. Омелия первая

Александру Гингеру

Как трудно быть поэтом в этом мире

Где всё поэзия и места нет стихам

Оркестра сладкий рёв стотрубый гам

Пробить ли треньканьем усатой лиры

Смотри в лесу гуляет Аполлон

Раскланиваясь с дамами во фраке

И бог Зефир несёт одеколон

Распространяет поцелуй во мраке

Венера в Институте красоты

Прикладывает пояс к толстым девам

А Марс в приёмной страшной высоты

Жуёт сигару над звонком и делом

Меркурий нынче ко всему пригож

Он строит чает и не отвечает

И только бог Амур стрелу как нож

По-прежнему в прохожего вонзает

Так воздадим же чудаку хвалу

Последнему не на стезе порядка

Но ах пробив навозную халву

Сердца цветут как огурцы на грядках

3 января 1926

180. Омелия 2