Рисунок Поплавского. Вторая половина 1920-х
Структура и содержание этого тома, были бы, очевидно, иными, если бы не несколько важных архивных подсказок, полностью обосновавших состав его начального раздела, который хотелось привести в соответствие с издательскими замыслами поэта. О двух из них я уже сказал немного выше – это состав папки «Дирижабль осатанел» и авторские маргиналии на полях автографов. Но ключевой находкой стал хранившийся в рукописном массиве С.Н. Татищева детальный план «второй книги». Так и названный «Оглавлением второй книги», он состоит – если изъять из него повторы и добавить приведённый в конце короткий список с не совсем понятным заглавием «Стихи из Дирижабля, которых ещё нет» – из ста четырнадцати наименований, относящихся в основном к концу 1924 – началу 1927 года (из них среди архивных бумаг не удалось найти только четыре текста). Характерно, что список содержит множество пересечений с содержимым названной папки. Также интересно отметить, что, по концепции автора, книга не была сборкой всего им написанного за эти годы, он ограничил её исключительно неопубликованным – ничего из того, что попало в периодику и во «Флаги», в «Оглавление» не вошло. Укажу и на другое: список расширен одной более поздней вещью, присутствие которой здесь можно трактовать как своего рода авторский акцент на общей линии книги, – это заумная поэма «Мрактат о гуне», сочинённая предположительно в 1928 году.
В дополнении к главному разделу приводятся – за исключением нескольких трудночитаемых черновых записей – все известные мне по оригиналам стихи, сочинённые в те же годы, однако не прошедшие отбор поэта в его издательские проекты. Что важно отметить, общая поэтическая тональность включённых сюда текстов остаётся ровно той же, что и в главном разделе, – мы встретим здесь те же сцены земного ада, фантастические путешествия над облаками и дерзкие видения с мертвецами и девами, яркую беспредметную экспрессию и такое же «в стихах подёргиванье звука». Я не стал пренебрегать и отдельными текстами той поры, как кажется, выпадающими из общего настроя и языка книги, стараясь всесторонне представить избранный отрезок творчества поэта. В свою очередь, в раздел добавлено несколько стихотворений, точные годы написания которых неизвестны, но которые очень близки к поэтике «Дирижабля», к тому же они отсутствуют в списках стихов более раннего периода и явно не относятся к вещам более поздним. Сюда же помещено и одинокое заумное стихотворение 1929 года – здесь я просто скопировал авторский приём с «Мрактатом», тем более что ни к какому иному корпусу текстов Поплавского этот текст примкнуть и не сможет.
Незавершённые стихи были собраны в последний раздел. В него вошли фактически лишь те неполные тексты, которые не представилось возможным достроить путём восстановления зачёркнутых в них слов и строк или исходя из обнаруженных в архивах других версий. Отдельные стихотворения автор явно бросил на середине строки или – по крайней мере таково моё впечатление – прервал на очередной строфе. Вместе с тем большинство стихотворных заготовок, отнесённых автором, по всей видимости, к некоему резерву, которые он отметил как «куски» и многие из которых были сложены в архивной папке с тем же наименованием, было оставлено в первых двух разделах. Иногда это вообще вполне законченные стихотворения, а иногда – лишь короткие фрагменты, осколки несуществующего, что, однако, не лишает их определённой поэтической цельности и не мешает воспринимать как вполне самостоятельные произведения.
Этот том не исчерпывает лирику Поплавского времени «второй книги» – поиски других версий и недостающих текстов, конечно, необходимо продолжить. И тем более он не является финальной точкой в работе по опубликованию ранних его стихов. За нашей книгой обязательно последует издание обширного и в значительной части неизвестного пласта текстов, которые были написаны в течение трёх предшествующих лет. Как я уже говорил, многие из этих автографов удалось разыскать, так что дело осталось за малым.
В заключение хочу поблагодарить моих друзей и коллег, без помощи которых работа над книгой была бы куда тяжелее, а результат получился бы гораздо менее удовлетворительным. Прежде всего выражаю свою признательность Марии Лепиловой, которая сделала переводы авторских записей на французском языке – стихов, заголовков, эпиграфов и посвящений; помощь Ивана Щеглова была для меня более чем полезной и своевременной – в диалоге с ним удалось расшифровать несколько малопонятных черновиков Поплавского, за что я его от души благодарю; Александру Умняшову большое спасибо за фотографии и сканы оригиналов из архива Государственного литературного музея, которые были использованы в книге в качестве иллюстраций; неоценимой была и помощь Франсуа Мере, хранителя архива И.М. Зданевича, сделавшего для издания новые копии писем и стихов Поплавского; наконец, совершенно неожиданным и необходимым оказалось участие в издании Андрея Устинова, который передал в моё распоряжение копии ранее неизвестных архивных материалов из собрания С.А. Карлинского, – ему я с радостью и посвящаю это предисловие.
Стихи1924–1928
1. Собачья радость
На фронте радости затишие и скука
Но длится безоружная война
Душа с словами возится как сука
С щенятами, живых всего двойня
Любовь конечно первое, дебелый
И чёрный дрыхнет на припёке зверь
Второй щенок кусает мать в траве
Счастливый сон играет лапой белой
Я наклоняюсь над семейством вяло
Мать польщена хотя слегка рычит
Сегодня солнце целый день стояло
Как баба что подсолнухи лущит
За крепостью широко и спокойно
Блестел поток изгибом полных рук
И курица взойдя на подоконник
В полдневный час раздумывала вслух
Всё кажется как сено лезет в сени
Счастливый хаос теплоты весенней
Где лает недокраденный щенок
И тычет морду в солнечный венок
2.
А. Гингеру
На! Каждому из призраков по морде,
По туловищу, будут руки пусть.
Развалятся отяжелевши орды.
Лобзанья примут чар стеклянных уст.
Бездумно дуя, голосом падут,
Как дождь, как пепел, на пальто соседа.
Понравятся, оправятся, умрут,
Вмешаются в бессвязную беседу.
Пусть синий, пусть голубизны голяк
Их не узнает, как знакомый гордый.
Зад, сердца зад, публично заголя.
Но кал не выйдет, кал любови твёрдый.
Они падут, они идут, иду.
Они родились по печаль, полена.
Они в Тебе, они в горбе, в аду,
Одиннадцать утерянных колена.
3.
На толстый зад на небольшие бёдра
Шасть капает немало малофьи
Склонился уд ещё как будто твёрдый
И [в] мошну ссутся спящи воробьи
Удить ли рыбу выпускать ли Риву
Всё уд под корень карий подсечён
Болит как бы или вернее ибо
Ободран брык работой увлечён
Ебóтой усечён и обесспермен
Пирамидоном превращусь к себе
Идёна мать хоть незаконен термин
Спасай у, у, о сиречь уд сгребе
О дурий дроч не неумолчный кортик
Сопливое исчадие зачах
Чтоб снова шасть как из коробки чёртик
В ногах у ног иль на других ногах
Рисунок Поплавского. 1925
4.
Воротá воротá визжат как петел
Как петли возгласили петухи
Свалился сон как с папиросы пепел
Но я противен, я дремлю, хи хи
Который час каморы иль амура
Но забастовка камерных часов
Лишь кот им злостно подражает ммура
Спит и не спит немало сих особ
Валюсь как скот под одеяло тая
Как сахар в кипячёном молоке
Как ток палящий на продукт Китая
Шасть точится латунной по руке
Но я храплю простой солдат в душе
Встаёт от неопрятного постоя
Хозяйка повторяет букву ше
Зане се тише, но терпеть не стоит
5.
Не можно ль небрежить над контрабасом
Безмолвья. Смычка душ с смычком.
Судьба невольно шепчет тихим басом,
Но отбояриваюсь, как могу: молчком.
Ходьба неосторожна. В ровном небе
Она скользит, она ко мне летит.
Что может быть летящего нелепей
Сказуемого: Нам не по пути.
Я покрываюсь шляпою прозрачно,
К невзрачного Пилата лате льня.
Я ль не выдумывал про этот мир, про злачный,
Неясный и парной, как гладильня.
Мне ль выдумщик баса иль басуркун,
Табу профессионал профессионалу.
Впишите вы в империи анналы
Сю кровь слона, а не растопленный сургуч.
Серьгу руна на разорённом море
В Ургу, где марганец какой-то, мор-конец.
Амур-гонец, в Амур к свинцу “amore”.
Уморное седалище сердец.
Упорности педали есть предел.
6.
Мы достодолжный принимали дар.
Удар – увы, недостоверно мненье;
Неосторожна жёлтая вода