С этого момента и начался упадок компании и биотопа. Отчасти он был обусловлен зарождением новых независимых биотопов, предлагавших свои базы для брачных полетов черноястребов. Монополия флотилии Валиска рухнула. Но в основном причиной упадка промышленной компании и параллельного ухудшения состояния биотопа было его наследие.
После своей смерти Рубра оставил более ста пятидесяти детей, сто двадцать два из них были со всеми предосторожностями зачаты «в пробирке» и развивались в искусственной утробе; все они получили гены сродственной связи и улучшенные физические возможности. Тридцать его детей, развивавшихся в искусственной утробе, вошли в состав исполнительного комитета, руководящего как «Магеллановой МТГ», так и биотопом, тогда как остальные вместе с быстро подрастающими представителями третьего поколения стали пилотами черноястребов. Дети, зачатые естественным путем, фактически не унаследовали доли в компании, и многие из них вернулись под крыло эденистов.
Но даже этот принцип кумовства сам по себе еще не предвещал особых проблем. В таком большом комитете борьба за власть должна была возникнуть неизбежно, и сильные личности в соответствии с человеческой природой поднялись бы наверх. Но их не нашлось.
Применение сродственной связи, оставленной Руброй, оказалось довольно примитивным: все его дети были связаны только с биотопом и семейством черноястребов. Рубра лишил их той сродственности, которая охватывала всех эденистов. Так он мог проникать в их разум с самого момента зачатия, сначала через личность биотопа, а после физической смерти и непосредственно.
Он формировал своих потомков еще в композитно-металлических искусственных утробах, а потом и в течение всего невинного детства; темная сторона его сущности, словно личинка, угнездилась в центре их сознания, выискивая самые скрытые помыслы, которые могли заставить их сойти с выбранного им пути. Это была чудовищно искаженная версия любви, связывающей космоястребов и их капитанов. Дети превратились в жалкое подобие его самого, каким Рубра был в начале пути. Он старался привить отпрыскам те же чувства, которые управляли им, но в результате получились слабые неадекватные неврастеники. Чем больше он старался ужесточить дисциплину, тем сильнее становилась их зависимость. В сущности биотопа начались постепенные изменения. Растущее разочарование в потомках превратилось в чувство обиды; их образ жизни, их физические ощущения, испытываемые ими эмоции, работающие железы и бушующие гормоны — все вызывало раздражение. Рубра завидовал живым.
Посещения Валиска эденистами, и без того нечастые, после 2480 года прекратились совсем. Они сказали, что сущность биотопа охвачена безумием.
Дариат был потомком Рубры в восьмом поколении, родившимся через сто семьдесят пять лет после физической смерти своего великого предка. По внешнему виду он почти ничем не отличался от ровесников; он унаследовал кофейный оттенок кожи и иссиня-черные волосы, что соответствовало основному этническому типу этой звездной системы. Большую часть населения Валиска составляли именно ее уроженцы, хотя индуизм исповедовали лишь немногие из них. Единственным отличием от генотипа жителей Шринагара во внешности Дариата был синий цвет его глаз.
О своем злосчастном наследии он не знал вплоть до самой юности, хотя еще в раннем детстве сознавал свое превосходство над другими детьми дневного клуба. А когда они смеялись над ним, или дразнили, или не хотели с ним играть, он набрасывался на обидчиков с такой яростью, что никто не мог перед ним устоять. Он не знал, откуда она взялась, знал только, что она есть в нем, словно чудовище, дремлющее на дне озера. Поначалу он стыдился учиненных побоев; кровь может сильно испугать пятилетнего мальчугана. Но каждый раз, когда он со слезами бежал домой, его чужеродное эго пробуждалось, успокаивало его и осушало слезы. Он убеждался, что ничего страшного не произошло, он не совершил никакого преступления, а обидчики понесли заслуженное наказание. Они не должны были так с ним говорить, обзывать его или смеяться. Он чувствовал, что поступил правильно, что он силен и может гордиться своей силой.
Спустя некоторое время чувство вины притупилось и исчезло совсем. И когда приходилось кого-то ударить, он делал это без каких-либо сожалений и угрызений совести. Его лидирующая роль в дневном клубе стала неоспоримой, но причиной тому был страх, а не уважение.
Дариат вместе с матерью жил в квартире космоскреба, отец ушел из семьи в тот год, когда мальчик родился. Он знал, что отец — важная персона и участвует в управлении «Магеллановой МТГ», но каждый раз, когда отец наносил сыну и его матери один из обязательных визитов, мальчик либо хранил мрачное молчание, либо проявлял отчаянную активность. Дариат не любил отца и не понимал этого взрослого мужчину. «Отец слабый, — думал он про себя, — я смогу обойтись без его помощи». Это убеждение было таким же сильным, как любой отпечаток обучающих программ в мозгу. После того как Дариату исполнилось двенадцать, отец перестал их посещать.
В десять лет, когда Дариат получил доступ к дидактическим курсам, он сосредоточился на изучении научных достижений и финансов. Где-то в глубине его разума таилось подозрение, что искусство было бы не менее интересным, но оно проявлялось лишь в минуты недостойной слабости, и гордость от достигнутых успехов и перехода на следующую ступень обучения быстро прогоняла все посторонние мысли. Он стремился к великой цели. В четырнадцать лет возникли затруднения. Он влюбился. Внутренность Валиска сильно отличалась от общепринятых для биотопов тропических и субтропических пейзажей. Рубра остановил свой выбор на покрытой редким кустарником пустыне у северной оконечности, постепенно переходящей в холмистые равнины, поросшие земными и инопланетными травами, за которыми у южной оконечности располагался обязательный для биотопов резервуар с соленой водой.
Дариат полюбил прогулки по широким лугам и наслаждался тонким сочетанием различных растений и всех их оттенков. Детский дневной клуб, в котором он был лидером, давно остался в прошлом. Для подростков были предусмотрены спортивные секции или клубы по интересам. Общение давалось ему нелегко, его жестокость и необузданную ярость помнили слишком многие сверстники, хотя он давно уже не прибегал к грубому насилию. Они сторонились его, а Дариат убеждал себя, что ему все равно. Кто-то сказал ему об этом. Во сне он часто видел, будто гуляет по биотопу с каким-то седовласым старцем. Речи старика и его ободрение стали для Дариата настоящим утешением. И биотоп в этих снах выглядел немного иначе — более роскошным, со множеством цветов и деревьев, среди которых отдыхали счастливые оживленные семьи.
— Он станет таким, когда ты возьмешь власть в свои руки, — постоянно твердил ему старец. — Ты лучший из всех, кого я знал в течение многих десятилетий. Почти такой же, как я сам. Ты вернешь мне былое могущество и богатство.
— Это будущее? — как-то спросил Дариат.
Они стояли в нише на высокой скале и смотрели на площадку перед входом в космоскреб. Вокруг сновали люди, в их движениях были заметны решимость и целеустремленность, какие на Валиске встречались не часто. Все эти люди носили униформу «Магеллановой МТГ». Дариат поднял голову, и северная оконечность Валиска вдруг стала прозрачной. Над причальными кольцами он увидел стаи черноястребов, нагруженных дорогими и редкими товарами с сотен разных планет. Еще дальше виднелось туманное желтоватое пятно, это на фоне кольца газового гиганта медленно вращалась неудачно запущенная фон-неймановская машина.
— Будущее может быть таким, — печально ответил старик. — Если ты согласишься выслушать меня.
— Я согласен, — сказал Дариат. — Я готов слушать.
Схемы, представленные стариком, удивительным образом совпадали со все более крепнущими убеждениями самого Дариата. Бывали дни, когда его голова буквально разрывалась от новых идей и планов, и порой долгие монотонные речи старца из снов будили в его разуме эхо, не утихающее весь следующий день.
Он еще больше полюбил одинокие прогулки по не слишком выразительным просторам биотопа. Только долгая ходьба и исследование незнакомых мест могли хоть немного успокоить его взбудораженные мысли.
Через пять дней после своего четырнадцатого дня рождения он встретил Анастасию Ригель. Она совершала омовения в реке, что бежала по дну глубокой низины. Сначала Дариат услышал ее пение. Он двинулся на голос, обогнул груду валунов и вышел на выступ голого полипа, с которого вода смыла всю почву. Присев за одним из валунов, он стал наблюдать за девушкой, стоящей на коленях у самого края воды.
Она была довольно высокой и очень смуглой, такой темной кожи у жителей Валиска он еще никогда не видел, на вид около двадцати (семнадцать, как он потом узнал) лет. Ноги девушки, казалось, состояли из одних мышц, а длинные, черные, как сажа, волосы завивались локонами и были украшены красными и желтыми бусинами. Ее лицо отличалось изяществом черт, включая маленький носик. На обеих руках поблескивали десятки тонких серебряных и бронзовых браслетов.
На девушке была надета только синяя юбка из тонкого хлопка, и еще какая-то коричневая одежда лежала неподалеку на полипе. Незнакомка плескала водой себе на шею и плечи, и Дариату удалось мельком увидеть приподнятые холмики ее груди. Это было намного лучше, чем подключать возбуждающие АВ-диски и мастурбировать. Теперь он ощутил удивительное спокойствие в душе.
«Она будет моей, — решил он, — обязательно будет». Эта уверенность жгла его огнем.
Девушка поднялась и натянула верхнюю часть одежды. Ею оказалась коричневая безрукавка из мягкой кожи со шнуровкой спереди.
— Теперь ты можешь выйти, — звонким голосом произнесла она.
Ярость вспыхнула в нем всего на миг. А потом он небрежным шагом стал спускаться, словно и не думал за ней подсматривать.
— Я не хотел тебя беспокоить, — сказал он.
Девушка была сантиметров на двадцать выше него. Она широко улыбнулась.