— Анастасия, помоги мне.
Души смаковали его сокровенные тайны, ведь именно они были насыщены самыми сильными страстями: подсматривание за женщинами через сенсорные клетки биотопа, мастурбация, безнадежная тоска по Анастасии, невыполнимые обещания, мучения похмелья, обжорство, восторг, когда он ударил дубинкой по голове Мерсина Коламбы, тепло прижавшегося к нему тела Анастасии, прикосновение ее рук. Они выпивали все и насмехались над ним, хотя и ценили за принесенные им проблески жизни.
Время. Дариат чувствовал, как оно тянется снаружи. Прошло всего несколько коротких секунд. Но здесь все было иначе. Время определялось продолжительностью воспоминаний и восприятием. Здесь время не имело значения, поскольку его мучениям не видно было конца. И не будет. Их слишком много.
Он с ужасом осознал, что придется смириться. И стать таким же, как они. Он уже жаждал ощутить тепло, прикосновение, запах. А драгоценные воспоминания были повсюду вокруг него. Стоило только потянуться к ним…
Сырая холодная спальня с дешевой мебелью. Но большего он не может себе позволить. Пока не может. Уведомление об отставке все еще лежит в кармане куртки. И вместе с ним конверт с выходным пособием, но изрядно похудевший. Только вчера днем он был намного толще. А потом он пошел в бар и занялся тем, чем занимаются все мужчины.
Дебби, сонно моргая, приподняла голову. И полились жалобы, жалобы, жалобы, пронзительные, как мяуканье загулявшей кошки. Где он был со своими никчемными приятелями? А знает ли он, который час? Сколько же он выпил? И так всегда.
И он приказал этой паскуде замолчать, поскольку был сыт по горло ее обвинениями. А когда она снова взялась за свое, ударил. Но даже это не помогло. Теперь она вопила во весь голос, так что проснулись проклятые соседи. Тогда он снова ударил ее, на этот раз сильнее.
…и он получил жалкое эхо ощущений.
— Всемогущий Анстид, помоги мне, твоему вечному слуге. Пожалей. Помоги!
Смех и снова только смех. Не в силах спастись от насмешек, он укрылся в…
Величественный храм инков, освещенный солнцем, ослепительно блестел. Здание было выше любого кафедрального собора, какой он когда-либо видел. Но создавший его народ был сокрушен мощью Испании. А сокровища в разрушенном городе превосходили все богатства королей. Завоевателей ждала райская жизнь.
На этой жаре он чувствовал себя в латах как в плавильной печи. А вокруг раны на ноге появились странные коричневые гнойные прыщи, наверное, споры из проклятых джунглей. Он уже опасался, что больше никогда не увидит берегов Испании.
…но и это не спасало. Скорбь и боль были лишь жалким подобием взрыва ощущений, который таила в себе бесконечная Вселенная снаружи.
Десять секунд. Ровно столько времени прошло с момента его смерти. А как долго пробыли здесь остальные души? И как они могут выносить…
Столетия, приносящие муки, как остановившееся сердце возлюбленной. Вечное стремление и жажда нового, а в результате лишь остывшие крохи. Но даже эти безвкусные капли лучше, чем ад, ожидающий по мере удаления от соблазнительных проблесков утраченного пристанища нашей плоти. Тех, кто удаляется от этого скудного источника, поджидает безумие и злоба. Безопаснее оставаться. Безопаснее переносить известные страдания, чем подвергаться неизвестным мукам.
…Дариат ощутил импульсы боли, терзавшей Хоргана, они вспыхивали в пустоте шестого царства, словно языки пламени, лижущие черное дерево. Они появлялись там, где, подобно псам, дерущимся за крохи сырого мяса, собралось больше всего душ.
Цвет просачивался в разрывы между измерениями и постепенно становился ярче. И заблудшие души взвыли, угрожая и соблазняя Хоргана, уговаривая его сдаться. Женские особи сулили ему бесконечные наслаждения, а мужские грозили вечными муками.
Кьера, Росс, Энид и Клаус объединили свои усилия, и в разрывы проскакивали все более ощутимые порции боли.
— Он мой, — вызывающе заявил Дариат. — Он предназначен мне. Он принадлежит мне.
— Нет, мне.
— Мне.
— Мне.
— Мне, — взвыл целый хор.
— Кьера, Росс, помогите мне. Вытащите меня отсюда.
Дариат понимал, что больше не может здесь оставаться. Холодная тихая темнота звала его прочь от Вселенной живых. Туда, куда ушла Анастасия, туда, где они снова встретятся. Задерживаться здесь, цепляясь за эхо давнишних воспоминаний, — настоящее безумие. У Анастасии хватило смелости идти дальше. Он мог бы последовать тем же путем, хоть и не был достоин.
— Умоляю, прекратите это! — закричал Хорган. — Спасите меня!
Пустота, где был заключен Дариат, начала деформироваться. Появилась узкая длинная воронка, напоминающая смерч, протянувшийся в бездонные глубины к центру газового гиганта. Души столпились вокруг, стремясь попасть внутрь. Дариат был одним из них, и его сильно прижало к…
Неровно вымощенная улица, домики по обеим сторонам. Идет сильный дождь. Его босые ноги немеют от холода. В воздухе пахнет древесным дымом, ветер сгоняет едва поднявшиеся над трубами клубы к самой земле. Ветхая одежда на нем уже промокла, и он еще сильнее кашляет. Худенькая грудь сотрясается от рвущегося наружу воздуха. А когда он жалуется матери, та только грустно улыбается в ответ.
Рядом шмыгает носом маленькая сестренка. Ее личико едва можно разглядеть между шерстяной шапочкой и поднятым воротником пальто. Он держит ее за руку, и девочка послушно семенит рядом. Она такая хрупкая, еще слабее, чем он сам. А зима только началась. Похлебки всегда очень мало, а в тех скудных порциях, что все-таки достаются ему, плавают только овощи. Они не наполняют желудок. А в лавках всегда есть мясо.
Колокол собора звонит, не умолкая, и вместе с ними к службе собираются другие горожане. Деревянные башмаки его сестренки глухо постукивают по мостовой. В них давно полно воды, ее маленькие ножки побелели от холода и покрылись волдырями.
Папе неплохо заплатили за работу на полях сквайра. Но на еду денег никогда не остается.
В свободной руке он сжимает потертый пенни с портретом королевы Виктории. Предназначенный улыбающемуся, тепло одетому пастору.
Ему кажется, что это неправильно.
— Пожалуйста, — взмолился Хорган ослабевшим от боли голосом.
Дариат устремился навстречу парню.
— Я помогу, я помогу, — лгал он.
В далеком конце тоннеля появился свет, мерцающий и неверный, как лучик солнца, пробивающийся сквозь пыльные церковные витражи. Но остальные души тоже сулили мальчишке избавление…
Холод заполонил весь мир. Такого понятия, как тепло, больше не было, не было даже под жесткими вонючими шкурами. Поднимающееся солнце блеснуло на ледяной стене ослепительным серебром. Его соплеменники рассредоточились по травянистой равнине, шлепая по лужам, заполненным ледяным крошевом. Поверх высоких раскачивающихся стеблей травы показалось что-то огромное — мамонт.
— Ну, давай, Дариат, — позвал его Росс Нэш.
Дариат увидел, как его мысли под ищущими пальцами энергетических лучей обретают форму, становятся тверже. Их прикосновение придавало ему сил, увеличивало вес и делало громче голос; с восторгом предвкушая победу, он расталкивал остальных духов, а они выли и сыпали проклятьями ему вслед.
Даже вид полночной тьмы заставил его задыхаться от счастья.
Из глаз брызнули радостные слезы. Он с восхищением приветствовал боль, потому что теперь она стала реальностью. Увидев раны, обезобразившие его худое тело, он застонал, но в следующий момент ощутил на коже странное прикосновение сухой жидкости. Она текла там, куда направлялись его мысли, и раны на глазах стали затягиваться. Есть!
«Ах, дорогая Анастасия, ты во всем была права. А я сомневался, в глубине души не верил тебе. Что я наделал?»
Кьера пренебрежительно усмехалась, глядя на него сверху вниз.
— Теперь ты забудешь свою жалкую месть Рубре, станешь вместе с нами работать над тем, чтобы с помощью сродствеиной связи завладеть черноястребами «Магеллановой МТГ», тогда мы распространим свое влияние на все звездные системы. Потому что сейчас, если мы проиграем, придется вернуться в тюрьму небытия. Ты провел там пятнадцать секунд, Дариат. В следующий раз заключение продлится вечность.
Иона не спала. Ее тело еще дремало, веки были тяжелы и не поднимались. Но мысленный взгляд уже блуждал, просматривая наугад выбранные изображения, передаваемые сенсорными клетками биотопа. Она посещала любимые уголки, любуясь пейзажами или наблюдая за жителями. Кто-то в эти ранние часы уже просыпался, кто-то возвращался с вечеринки, а кто-то уже приступал к работе. Маленькие дети ворочались в своих кроватках, зевающие на ходу служащие спешили в кафе и рестораны на завтрак. В космопорте взлетали и садились космические корабли, хотя в эти дни их стало заметно меньше. Над Кольцом Руин медленно парили два причудливых корабля мусорщиков; после недолгого полета по промежуточной орбите они тоже подойдут к биотопу. Мирчаско уже поднялся процентов на девяносто, и охристые завитки его туч отчетливо выделялись на фоне звездного неба. Вокруг гиганта выстроились светящиеся полумесяцы пяти из семи его основных спутников.
Далеко за туманной лентой Кольца Руин к газовому гиганту в брачном полете мчались два десятка черноястребов. В плотные внутренние кольца Мирчаско уже были отправлены три яйца. Иона уловила их немного испуганные и полные любопытства мысли, направленные к черноястребам-опекунам, а от их умирающего родителя донесся тихий вздох удовлетворения.
«Жизнь продолжается, даже в такие жуткие времена, как сейчас», — подумала она.
Подпрограмма, обслуживающая домик у берега, сообщила о приближении Доминики. Иона отключилась от сенсорного восприятия и открыла глаза. Рядом с ней на меховом воздушном матрасе лежал Клемент, он еще спал, крепко закрыв глаза, приоткрыв рот и тихонько посапывая.
Иона с удовольствием вспомнила прошедшую ночь. Он был хорошим любовником — энергичным, опытным, немного эгоистичным, как большинство мужчин в его возрасте. Но это был не Джошуа.