— Желающие могут тянуть жребий, — предложил Джошуа. — Запиши меня.
— Не дури, — возразила ему Сарха. — Нам всем понятно, что тебе необходимо остаться у штурвала «Леди Мак», никто другой не сумеет вывести корабль к тому спутнику, не говоря уж о точке Лагранжа. А Эшли предстоит пилотировать космоплан на поверхность планеты, в этом полете тоже требуется мастерство профессионала. Так что жребий будут тянуть другие.
— Будьте добры включить в список и двадцать наших людей, — подал голос Гаура. — Мы все прошли подготовку для работ в открытом космосе, кроме того, мы можем общаться с Этрой напрямую, что было бы полезно, если корабль вдруг изменит курс.
— Никаких добровольцев и никаких жребиев, — громогласно заявил Варлоу, заглушая все возражения. — Это моя работа. Я для этого создан. И я здесь старший. Так что моя кандидатура самая подходящая.
— Не унывай, — сказал Джошуа, скрывая под шутливым тоном озабоченность. — Всего-то и надо прицепить бомбу к каменному обломку, а потом вернуться на корабль.
Варлоу рассмеялся, заставив всех остальных поморщиться.
— Конечно, как нечего делать.
Вот он уже под медленно вращающейся адской воронкой, смотрит в бездонную сияющую бездну. Конец пути. Свет стал таким ярким, что Чазу Паске пришлось уменьшить чувствительность зрительных имплантов. До сих пор он думал, что в центре пылающего вихря облаков зажглось миниатюрное солнце, но теперь, лежа в лодке, несущей его прямо под зловещий конус, он увидел, что его вершина открылась подобно тлетворному нарыву. И разрыв быстро увеличивался. И циклон становился шире и сильнее.
Наконец он понял его предназначение; неизбежное прозрение невыносимой тяжестью льющегося света вмяло его в дно утлой лодчонки. Это пасть, широко разверстая пасть. Когда-нибудь — и очень скоро — она поглотит весь этот мир.
У него вырвался истеричный смех.
Этот тяжелый, давящий свет исходил откуда-то с другой стороны. Увесистые потусторонние фотоны медленно, словно снег, падали вниз, заливая реку и берега особым перламутровым блеском. Все, к чему они прикасались, обретало собственное внутреннее сияние. Даже его тело, истерзанное и уже бесполезное, тоже заблестело.
Над разорванными облаками математическим абсолютом сияла чистейшая белизна. Океан, в который извергалась серебристая лента реки из его сна. Всеобъемлющий океан, куда Лалонд обречен упасть жемчужной каплей, чтобы навеки раствориться без следа. У Чаза возникло желание нарушить все законы притяжения, подняться туда, к вечному свету и теплу, которое очистит его и смоет печаль. Океан вздрогнет при его падении, раздастся один легчайший всплеск, а потом все следы исчезнут. И вознесение свершится.
Его искусственно созданное лицо не обладало способностью улыбаться. Он спокойно лежал, мысленно воспарив над своим телом, заглядывая в будущее, ожидая момента вознесения. Совершенно забыв о материальной цели.
Несмотря на то что громовые раскаты красного облака давно сменились едва слышным ворчанием, он не услышал выстрела, так что первый снаряд с внезапной резкостью разбил его безмятежные мечты.
Одержимые все время знали о его присутствии, все это время они следили за ним. С того самого момента, когда Чаз нырнул под край красного облака, он отразился в их сознании, словно мелкая мошка, наблюдаемая боковым зрением. Его злополучное странствие по реке не вызывало у них ни малейшего беспокойства; в своем нынешнем состоянии он не стоил ни их внимания, ни каких-либо усилий. Река все равно принесет его к ним прямо в руки, так что не стоило торопиться.
И вот он здесь, и одержимые собрались на причалах, чтобы позлорадствовать над своей очередной жертвой. Началась зловещая пирушка в честь последнего одержания, перед тем как Лалонд окончательно покинет эту Вселенную.
Железное ядро пролетело низко над лодкой, заставив суденышко качнуться, и с громким плеском упало в ковер снежных лилий в тридцати метрах от него. В воздухе весело заплясали струйки дыма, а следом римской свечой взвился десятиметровый столб пламени, как будто кто-то поджег магнезию.
Чаз подтянулся на локтях и недоверчивым взглядом уставился на цветное пламя. Снежные лилии вокруг его лодки начали таять, оставляя расширяющийся участок искрящейся чистой голубой воды. С берега донеслись торжествующие вопли и свист. Он обернулся.
Даррингхэм с его белоснежными башнями, высокими куполами, роскошными замками и пышными висячими садами создавал великолепный фон для несущейся к нему армады. Здесь были боевые полинезийские каноэ, спешившие выскочить на чистую воду, с гребцами, на которых красовались цветочные гирлянды; распашные восьмерки со вспотевшими молодыми людьми, старательно выполнявшими указания рулевого; триремы, чьи массивные весла мелькали вверх-вниз в безупречном унисоне. Щеголяли красно-золотыми парусами драккары викингов, ветер раздувал треугольные полотнища арабских доу, а за ними выстроились джонки, сампаны, кечи и шлюпы. Впереди всех едва не летел над водой большой трехмачтовый пиратский корабль, а его матросы в азарте взобрались на реи. Не меньше четверти городского населения собралось на причалах (теперь каменных и древних на вид), все весело кричали и размахивали руками, подбадривая свои экипажи.
От их веселья Чаз почувствовал тошноту, это был кошмар, дремлющий в мозгу каждого человека: весь мир ополчился против меня. Весь город охотился на него, хотел его поймать, ненавидел его. Он стал их новой игрушкой, потехой дня.
Все его тело забилось в судорогах, импланты внезапно отказали, и волны боли из раненой ноги мгновенно смели остатки анальгетиков.
— Ублюдки! — заревел он. — Дерьмовые ублюдки. Не смейте со мной играть. Я ваш враг. Я не шучу. Вы должны бояться меня, будьте вы прокляты!
Носовое орудие пиратского парусника окуталось тонким кольцом дыма. Чаз вскрикнул от ярости и страха.
Пушечное ядро ударило в воду в десяти метрах, подняв белопенный фонтан брызг. Волны зашлепали в борт лодки.
— Мерзавцы. — Это был уже не крик и даже не шепот. Адреналин и кураж ничего не решали, у него совсем не осталось сил. — Я вам покажу. Сволочи. Дикари. Я не игрушка.
Где-то на пределе слухового восприятия раздался хор сопрано, выводивший песнопения черной мессы.
Чаз датавизировал код активации в процессор килотонной бомбы, висевшей у него на поясе. Старая добрая надежная бомба. Все время была с ним. Она сотрет усмешки с их лиц.
Но ничего не произошло, его нейронаноники не работали. Боль выжигала все остальные ощущения, оставляя лишь оцепенение. Пальцы бессильно скребли по небольшой контрольной панели бомбы в попытке открыть крышку. Он сумел наклонить голову и сфокусировать взгляд. Панель управления была темной. Электроника отказала. Он потерпел неудачу.
Слезные железы, о которых он давно забыл, увлажнили глаза, кулак опустился на деревянный борт, выдавая полное отчаяние.
Пиратский корабль догоняли две триремы. Теперь гонка продолжалась между этими тремя судами, хотя одно из боевых каноэ все еще не сдавалось, и его гребцы, блестя испариной, словно кожа у них была смазана маслом, упорно вспенивали воду веслами. К крикам и свисту на берегу добавились песни и хоралы последних пяти тысячелетий существования человечества.
С пиратского корабля сделали еще выстрел, желая окончательно запугать жертву.
— Нет, вы меня не получите! — в ярости закричал Чаз. Он уперся руками в борта и стал раскачивать лодку, и без того уже пляшущую на волнах после падения ядра. — Никогда. Я не стану одним из вас. Только не это.
Боль и онемение жадно вцепились в его тело. Руки начали соскальзывать, но вода уже плеснула через борт, и лодка перевернулась, выбросив его в Джулиффу. Он увидел, как вверх стремительно унеслись пузырьки воздуха. Серебристая пленка поверхности быстро удалялась. Нейронаноники выдали предупреждение о наполнении легких водой. Боль уменьшилась. Его импланты снова заработали. Значит, под водой он вне досягаемости для своих врагов. Все свои сенсоры Чаз сфокусировал на бомбе, увлекающей его тело в глубину.
Пение на берегу прекратилось. Желанная жертва (какое неспортивное поведение!) попыталась сама себя уничтожить. Но она еще за это поплатится.
Гребцы на лодках, уставшие и злые, подняли весла. Паруса пиратского корабля плавно свернулись вверх, а моряки так и остались на реях, замерев, словно затаившиеся пауки. Все в гневе уставились на покачивающуюся перевернутую лодчонку.
Но одержимые Даррингхэма объединили свои силы, и вода вокруг лодки Чаза Паске покрылась крупной рябью.
— Эй, смотрите, это же Моисей! — раздался с причала чей-то крик. В толпе послышался смех, топот ног и новые крики, требующие возвращения участника соревнований. — Моисей! Моисей! Моисей!
Воды Джулиффы начали расступаться.
Чаз понимал, что происходит. Вокруг него становилось светлее, давление уменьшалось. На контрольной панели бомбы рубиновой сеткой зажглось табло. Он не торопясь набирал код и смотрел, как цвет секторов меняется с красного на зеленый. Вода забурлила вокруг, вихревые потоки закрутили ноги. И вот неспокойная поверхность воды уже готова была обрушиться на него. Поздно.
Ядерный заряд мощностью в килотонну взорвался на дне двадцатиметрового кратера, образовавшегося в реке. Первый выброс энергии уперся прямо в центр трансмерного разрыва в небе. Из реки с медлительной неизбежностью поднялось ослепительное солнце, и вся вода словно устремилась вслед за ним. В окружающий мир хлынули потоки энергии всех спектров. Никто из собравшихся на берегу зрителей даже не успел понять, что произошло. Похищенные тела распадались на атомы быстрее, чем импульсы ощущений могли дойти до мозга. Осознание истины пришло лишь после того, как души одержимых вновь оказались в ненавистном небытии. Через две секунды после взрыва на Даррингхэм почти со скоростью звука устремилась сорокаметровая волна. И под зловещей сенью ядерного гриба повторно умерли десятки тысяч восставших мертвецов, погребенные в своих великолепных дворцах и замках.