В полусферическом помещении, где он в конце концов оказался, в свое время, возможно, и располагалась центральная информационная система для кабинетов наверху, но теперь этого нельзя было утверждать с уверенностью. Трубы, до сих пор служившие ему верными проводниками, проходили под аркой, затем, примерно в трех метрах над его головой, разделялись и сбегали вниз по стенам, будто серебристые ребра. Когда-то здесь явно было полным-полно электронного оборудования: шиферно-серые тумбы высотой около метра, с вертикальными панелями радиаторов — эквивалент человеческих блоков процессорных модулей. Некоторые из них уже были здорово разъедены вакуумной эрозией. Их хрупкие сложнейшие внутренности превратились в труху, из мусора торчали лишь искореженные концы проводов. Почти половина потолка обрушилась, и образовавшаяся в результате этого груда обломков склеилась, превратившись в подозрительно вогнутую стену, как будто лавина вдруг замерла на полпути вниз. Если бы здесь когда-нибудь снова появилась сила тяжести, то вся эта груда тут же обрушилась бы вниз. Какая бы сила ни пронеслась здесь, когда хабитат разнесло на куски, она принесла с собой полный разгром.
«Возможно, это было сделано намеренно, — раздумывал он, — уж больно тщательно все уничтожено. Может быть, кто-то специально старался, чтобы здесь не сохранилось никакой информации?»
Маневровый ранец начал вращать его вокруг своей оси, давая возможность как следует оглядеться. Чуть дальше, около сводчатого прохода, виднелся потек той же вязкой коричневатой жидкости, которая сползала по стене вниз до тех пор, пока понижающаяся температура не превратила ее в полупрозрачную стеклянистую массу. Под ее поверхностью проглядывался какой-то правильной формы контур.
Джошуа подплыл поближе, стараясь не обращать внимания на ослабляющий эффект, который его искалеченные ноги оказывали на остальное тело. Несмотря на инъекцию транквилизаторов, у него разболелась голова и, еще проплывая вдоль коридора, он несколько раз замечал, что у него дрожат руки. Нейронаноника сообщила о падении его внутренней температуры на один градус. Он начал подозревать, что на его состоянии все больше сказываются последствия легкого шока. Когда он вернется в космоплан, ему, по-видимому, придется воспользоваться комплектом медицинской наноники, чтобы как можно скорее стабилизировать свое состояние. При этой мысли он улыбнулся. Когда! Он едва не забыл о Сэме и Октале.
К этому времени он оказался прямо над потеком замерзшей жидкости. Сейчас, с близкого расстояния, в ярком свете фонарей скафандра, он отчетливо видел характерные очертания одной из серых электронных тумб. Она была там, дожидаясь его — терпеливо дожидаясь на протяжении более чем двух с половиной тысяч лет, еще с тех пор, когда на первобытной невежественной Земле приколотили к кресту Иисуса, — идеально предохраненная бугристым льдом от предательского разрушения, захватившего все, что находилось в Кольце Руин. Каждый чип, каждый кристалл памяти только и ждали, чтобы их оживил поток электронов. Его Большой Удар!
Теперь ему оставалось только доставить находку на Транквиллити.
Когда Джошуа добрался до противоположного конца коридора, то в диапазоне связи не обнаруживалось ни малейшего следа человеческого присутствия, и все, что смог уловить его коммуникационный блок, так это обычные шорохи и треск излучения Мирчуско. После того, как он по коридору вернулся обратно и снова увидел Кольцо Руин, его охватила какая-то странная радость. Ведь к этому моменту его надежда почти растаяла. Но теперь он чувствовал, как в душе, несмотря на затуманивающие его мозг транквилизаторы, нарастает упрямая решимость.
С того места, где он стоял, не было видно ни космоплана, ни «Мадийра», поскольку коридор выходил наружу в четырнадцати метрах от края обломка — просто червоточинка в отвесной стене. Посмотрев вниз, он увидел под собой тридцатипятиметровый силиконовый обрыв. И ему по-прежнему не хотелось даже думать о силе, которая потребовалась, чтобы раскусить нечто столь толстое с такой же легкостью, с какой он раскусывал печенье.
Эта сторона оболочки была залита солнечным светом, бледно-лимонным сиянием, по которому то и дело пробегали тени проплывающих мимо обломков Кольца. Его блок инерционной ориентации посылал ему в мозг вектор нужного направления — теплого оранжевого цвета трубу, уходящую куда-то в глубины Кольца. Он датавизировал траекторию в маневровый ранец, и двигатели тут же запульсировали, мягко унося его прочь от прохода по воображаемой трубе.
Он ждал до тех пор, пока не оказался в полутора километрах от скрывающего его обломка, и только тогда изменил направление пролета, повернув под острым углом к первоначальному курсу в сторону солнца. Двигатели работали непрерывно, ускорение нарастало. Что он теперь делал, так это наращивал орбитальную высоту по отношению к Мирчуско. Большая высота даст ему более долгий орбитальный период. Когда он наконец остановился, то все еще находился на орбите с тем же углом наклона, что и «Мадийр», и обломок оболочки, но только на пять километров выше. Находящиеся на более низкой, а следовательно, и более скоростной орбите корабль и обломок начали его обгонять.
Теперь он их даже не видел. Пять километров частиц Кольца были столь же надежной защитой, что и экранирующее излучение военной установки. Нейронаноника продолжала посылать ему графическую схему окружающего пространства, на которой обломок оболочки — его единственная тонкая связь со спасением — был окружен красным кружком. Ему еще никогда не приходилось так удаляться от космоплана, и никогда еще он не чувствовал такого болезненного одиночества.
Коммуникационный блок его скафандра начал улавливать обрывки датавизированных переговоров Сэма и Октала — невразумительные взрывы цифрового кода, отдававшиеся в ушах забавным эхом. Он был рад возможности отвлечься, пытаясь с помощью своей нейронаноники дешифровать сигналы. Его Вселенная, казалось, наполнилась цифрами, галактическими созвездиями бесцветных чисел, извивающихся и ускользающих, в то время как он вводил одну декодирующую программу за другой, пытаясь отыскать закономерности.
— …ни единого шанса. Он приспособлен в основном для посадки, и трудно сказать, что… на планете. Термоиндуктор только нагреет… — Это был датавиз Октала, переданный коммуникационным блоком его скафандра. Что ж, достаточно логично, поскольку он был моложе — всего пятьдесят два. А Сэм тем временем удобно расположился в «Мадийре», приказывая своему младшему напарнику забрать что возможно из космоплана.
Джошуа почувствовал, что немного озяб. Холод окружающего газовый гигант пространства уже начал проникать даже сквозь скафандр ЛГПИ.
Датавиз Сэма:
— …на хвосте, где баки… мало-мальски крупное должно быть…
Датавиз Октала:
— …уже здесь. Вижу какой-то крепеж, наверное он… вряд ли служит…
Они то пропадали, то снова возникали, переговариваясь, огрызаясь друг на друга. Сэм, похоже, был уверен в том, что Джошуа что-то нашел. Все это походило на кошмарный сон наяву, а тем временем «Мадийр» проплывал мимо него. Все происходящее казалось ему ужасно замедленным, как будто время вдруг неимоверно растянулось.
Мимо него проплыл кусок льда шириной в ладонь. В него вмерзла бирюзово-оранжевая рыбка. Вокруг ее длинного, похожего на клюв рта красовались три глаза, устремленные вперед, — как будто рыба, плывущая по вечному пути миграции, понимала, где находится. Он глядел, как она уплывает прочь, до тех пор, пока она не исчезла из виду, слишком измученный чтобы поймать ее и приобщить к находкам.
В сущности, он уже спал, когда инерционно-ориентирующая программа, предупредила его, что он находится невдалеке от «Мадийра». Двигатели маневрового ранца заработали, унося его по длинной сложной кривой, снова уменьшая его скорость и высоту, пристраивая его в хвост плывущему впереди «Мадийру».
Датавиз Октала:
— …ядерный резак тут не поможет, говорил же я тебе, что сраный люк из односвязанного углерода… Надо было слушать, упрямая ты жопа…
Датавиз Сэма:
— …засранец… найду его трупешник… ох и попляшу на его костях…
Маневровый ранец теперь нес Джошуа следом за «Мадийром», и корабль казался ему похожим на какое-то пушистое розовое пятно примерно в километре впереди, то и дело проглядывающее сквозь поток составляющих Кольцо частиц. После этого он еще немного снизил орбиту — на сей раз на несколько сотен метров — и орбитальная механика сама понесла его к кораблю с болезненной медлительностью.
Сближение происходило со стороны мертвой зоны корабля — конуса пространства, вершина которого находилась в двигательном отсеке. Все, что ему нужно было, — так это держаться так, чтобы двигательный отсек постоянно находился между ним и торчащими из отсека жизнеобеспечения датчиками. В этом случае они не смогут его засечь, учитывая еще и постоянное мельтешение составляющего Кольцо Руин мусора. Дополнительным его преимуществом было то, что они считали его погибшим. Поэтому они не будут искать такую мелочь, как его скафандр.
Последняя сотня метров была хуже всего. Быстрый скачок скорости, направивший его головой прямо в сдвоенные сопла двигательного отсека. Если они сейчас включат двигатель…
Джошуа скользнул между двумя колоколами сопел и закрепился между стойками распределения нагрузки. Двигатели в принципе были такими же, как и в его космоплане, хотя он и не смог бы назвать их марку. Рабочая жидкость (обычно углеводород) закачивалась в камеру сгорания, где нагревалась примерно до семидесяти пяти градусов по Кельвину колоссальным разрядом энергобатарей. Это была очень простая система с минимумом движущихся частей, практически никогда не выходящая из строя и дешевая в обслуживании. Мусорщикам больше ничего и не требовалось, поскольку от Транквиллити до Кольца Руин было буквально рукой подать. Джошуа попытался вспомнить, использует ли кто-нибудь ядерный реактор, и не смог.
Он полез по конструкциям, перебирая руками, стараясь не наступать на металл двигателей обожженными ногами. Кабели питания найти оказалось очень просто — они были толщиной с его руку. Он нашарил на поясе атомный резак. Десятисантиметровое лезвие переливалось всеми оттенками желтого и в тени корабля, казалось необычайно ярким. Перерезать кабели не составило ни малейшего труда.