— Ну что, чувачки, будете с нами оттягиваться? — спросил Цилиндр.
— А как же?
— Отлично! — воскликнул Заячьи Уши. — А видок у вас, кстати, подходящий!
Я осознал вдруг, на кого похож. Босой, в завядшем венке, заросший щетиной, заблеванный, в сопровождении девицы, обернутой в простыню. Однако я почему-то вписывался.
— Мы, кажется, еще не познакомились, — сказал Цилиндр. — Меня зовут Флетчер Платт, а это мой друг Лионель Стокли Дэвид ван Кэмп, счастливый обладатель наследства овощных консервов, известный также под именем ЛСД. — Флетчер снял цилиндр и поклонился Квартилле, а ЛСД поцеловал ей ручку.
— Я Лорен, а это, гм, Квартилла.
— Клево. А как насчет крысы?
Я совсем забыл про Соню.
— Она, в смысле, оно — это копибара. Самый крупный грызун. Происходит из Южной Америки.
Хипы с сомнением посмотрели на сопящую Соню.
— Так ее может надо это, типа на привязи держать, чувак? — спросил ЛСД.
— Нет, он — оно совсем ручное.
— Ништяк. Слушайте, так чего ж мы ждем? Давайте чего-нибудь учиним!
И мы учинили.
Пробираясь по быстро заполняющемуся народом парку, с привалившейся ко мне Соней я почувствовал некое подобие свободы. По сравнению с квартирными тусовками, неизменно вызывающими клаустрофобию, этот крупномасштабный би-ин на свежем воздухе, под солнцем и небесами, казался раем.
— Мы взяли хот-догов на лотке (Квартилла нерешительно попробовала хот-дог, потом съела его со смаком, а Соня сожрала мой почти целиком, не просыпаясь) и двинулись к Холму Хиппи, откуда можно было увидеть все, что происходило внизу. По дороге я все ждал, не появится ли Бахус. Он ведь непременно должен появиться на такой мощной тусовке. Вот бы его встретить, тогда он, возможно, освободил бы меня от своих чар. Но там был кто угодно, кроме него. По моим подсчетам, там было несколько тысяч человек, однако я не заметил, чтоб у кого-нибудь лилось вино из ладони.
Добравшись до вершины холма, мы плюхнулись на траву. Внизу грохотала группа.
— Это кто? — спросил я.
— Чувак, ты, вообще, откуда взялся? — Ты что, не узнаешь «Куиксильвер Мессенджер Сервис»?
Я покачал головой, потрясенный.
— Ну и история. Это как на Вудстоке.
— История? Вудстэк? Ну и накрыло тебя, чувак!
Квартилла, была, похоже, очарована музыкой, и я объяснил ей, кто играет. Хотя по латыни это вышло забавно.
— Вестники Меркурия? Какая честь! — Она начала раскачиваться в такт музыке.
Я снова лег на траву. Одному богу известно, где я в итоге окажусь. Хоть бы на минуту расслабиться. Как будто поняв, о чем я думаю, явился ЛСД. Он размахивал косяком.
— Хочешь затянуться, приятель?
— Мега-расколбас, чувак?
— Чего?
— А, ну ладно давай.
Довольно скоро, после того, как по кругу прошел третий косяк, день стал прозрачен, а все мои заботы исчезли.
Квартилла хихикала.
— Я чувствую себя дельфийским оракулом.
— Эй, чувак, — воскликнул ЛСД, — я врубился! Эта ганджа возвращает мою школьную латынь!
— Даже Гусеница, уж на что грубиянка, а дает мне иногда пососать свою трубку.
Спавшая у меня на бедре Соня проснулась и привстала на локотках. Флетчер и ЛСД ошалели после первого же ее слова. Глаза у них были величиной с блюдце на Безумной Вечеринке.
ЛСД пришел в себя первым. Он медленно протянул руку, предлагая Соне косяк, она взяла его, глубоко затянулась, отдала обратно.
— Благодарю, сэр. Я уже говорила, что вы напоминаете одного моего знакомого?
ЛСД хорошенько запарился.
— Оттяжно, чувак. Более чем. Как ты там говоришь?
— Мега-расколбас?
— Точно!
ЛСД прикурил новый косяк от старого, и теперь мы курили впятером.
Денек был безмятежный. Кто-то пришел, принес холодного пива. Кто-то преподнес нам дар — банку сжатого воздуха с приделанным к ней рожком. Флетчер и ЛСД начали по очереди извлекать звуки, пока не устали.
Когда опустились сумерки и би-ин начал закругляться, мной овладела меланхолия, остальными тоже.
— Чувак, ты хочешь, чтоб этот день никогда не кончался? — вопросил Флетчер в манере, которую ошибочно считал риторической.
Я все еще был слегка под кайфом.
— Ты хочешь, чтобы жизнь была одной большой тусовкой?
— Ну, чувак, кто ж не хочет? — Я достал из кармана конфетти. — Я в силах осуществить ваше желание, ребята. Я посыплю вас этой волшебной эльфийской пылью, — что и сделал.
— И как только я протрублю в рог — я показал им рог — начинается ваша нескончаемая тусовка.
Хипы хихикнули.
— Ну, ты, чувак, совсем выпал.
— Сейчас сам увидишь, — начал я, но тут почувствовал спиной холодную сталь.
— Вот я и добрался до тебя, чародей! — сказал Эрмерос.
Я поднес рог к губам, но Эрмерос ткнул меня острием.
— И не пытайся!
Флетчер шагнул вперед.
— Дай-ка я.
Он взял у меня рог и засунул его в банку с воздухом. Потом нажал на кнопку.
Волшебный рог начал трубить, и вселенная взорвалась. Все когда-либо происходившие тусовки проносились мимо как в кино, где миллион кадров сменяется за минуту. Я танцевал на «Титанике», участвовал в пикнике с двумя французами и обнаженной женщиной, был зрителем, пьющим шампанское на поле битвы Наполеона, танцевал буги в «Клубе 54», был в древнеегипетском храме, на балу в России. И это лишь в первую пикосекунду.
Собравшись с последними силами, я попытался развернуться. Все равно, что пробираться через патоку. Я мог двигаться только в те наносекунды, когда пробирался сквозь сверкающие тусовки.
Я был подобен рассыпающемуся камню, я вертелся, чтобы явиться перед Эрмеросом.
И, пройдя через миллиард тусовок, я предстал перед ним.
Тогда рожок замолчал. Флетчер, видимо, все-таки отпустил кнопку.
Нас окружили динозавры. Кажется, Тиранозавры Рекс. Они танцевали, сотрясая землю.
Точнее, они тусовались.
Эрмерос был ошеломлен, но я был беспощаден.
— Тут не до смеха, — посоветовал я ему. Потом я его со страшной силой толкнул, прямо за круг зверей.
В это же время, я закричал Флетчеру:
— Играй!
Рог зазвучал, как раз вовремя.
Радиоактивное излучение от взрыва Эрмероса пробросило нас через тысячу рамок, заставив закрыть глаза. Но оно нас так и не затронуло.
— Mea culpa,[6] чувак.
Тишина. Благословенная тишина. Наверно, в банке кончился воздух.
Я робко приоткрыл один глаз, затем другой. Флетчер держал в руках разбитые останки волшебного рога, который распался из-за того, что в него слишком долго дули. А находились мы — как я с изумлением обнаружил — в апартаментах Энн Мари, на встрече Миллениума, которая, похоже, была в полном разгаре.
Я провалился в кресло.
— Прямо к старым проблемам. Измена, чувак.
Выбежала Энн Мари, бойкая как обычно.
— Лорен, я так рада, что у тебя получилось.
— Не шути со мной, Энн Мари. Ты не представляешь, что я испытал.
— Ну конечно, как же я могу представить? Я же не видела тебя двадцать лет, с тех пор как той ночью ты так круто вырубился, напугав меня до смерти!
— Двадцать?
Я посмотрел на хозяйку повнимательнее. Действительно, у нее на лице стало гораздо больше морщин. Так что в итоге я вернулся не туда, откуда ушел. Из чего следовало, что я по-прежнему потенциально взрывоопасный оккупант, не имеющий возможности убежать. Как только закончится эта вечеринка, во мне и в моих спутниках проснется новая сила, способная разнести вселенную.
Я склонил голову.
— Простите все. Правда, простите.
— А чего ты хнычешь? — спросила Энн Мари. — Клянусь, ты, наверное, единственный человек на земле, который сейчас не кайфует!
— Как это?
— Видишь ли, в чем дело. С тех пор как нервные — эти, ну как их там — взяли на себя всю работу и управление, длится одна большая вечеринка!
Я поднял глаза.
— Ты хочешь сказать, что никто больше не обязан работать?
— Ну конечно! Сплошное веселье, веселье, веселье, от рассвета до заката, в любой точке земного шара!
Я повернулся к Флетчеру и ЛСД, которые стояли рядом, недоумевая.
— Ребята, это та самая бесконечная вечеринка, которую я обещал. Простите, что путь был нелегкий.
— Клево.
— Прикольно.
— Где препараты?
Энн Мари взяла обоих хипов за руки.
— Именно так. И Лорен, постарайся ловить кайф! Кстати, мальчики, мне жутко нравится ваша одежда!
Впервые с начала знакомства мы с Квартиллой остались наедине. Если только соседство с похабной игрой в «бутылочку» на раздевание можно назвать уединением. Я взял ее за руки и посмотрел ей в глаза.
— Восславим Бахуса, — только и смог сказать.
— Ага. А я с удовольствием научу тебя это делать.
По пути в спальню, я услышал окрик Сони:
— А это чё там булькает, кальян, что ли?
Стив АйлеттЭто только начало
В то утро появились странные огромные корабли, медленно закрывшие собой небосклон. А профессора Скайчума согнали со сцены в тот самый момент, когда высказанные им опасения уже начали подтверждаться. Они уже здесь!
Скайчум когда-то был так надежен, что его можно было запросто использовать в качестве эталона — астрофизик до мозга костей. Политикой не интересовался — не отличал Маркса от Рэнда, потому что и тот, и другой носили брюки. Но вот однажды днем у него случилось видение, о котором он не смог умолчать.
Миллениум в тот год никого особо не вдохновлял и поднялся спрос на сумасшедших, которые должны были заполнить потоками фальшивых эмоций последние недели, оставшиеся до смены веков. СМИ сочли, что Скайчум подходит по всем статьям — на самом деле они просто хотели заткнуть им дыру.
Что за чушь он нес! В его концепции были слабые места, к тому же он сам признавал, что идея посетила его после того, как он впервые увидел мутировавшую голову Скрэппи Ду.
— Этот пес — гидроцефал! — проговорил он, так сильно наклонившись вперед, и так устрашающе скосив глаза, что ненароком прорвал узкие границы местного пространства-времени. В точке сопряжения возникли помехи, и все кругом предстало перед ним в виде истекающего лавой ландшафта. Он понял, что смотрит на духовный слепок недавней истории, болезненной и едкой. Зеленые потоки струились во тьме. Их неуловимые мерцающие траектории подавляли его своей незавершенностью. Они сходились в выгребной яме, наваливая в кучу все неискупленные грехи. Содержимое образовавшейся отхожей ямы было настолько токсично, что начало взрываться вовнутрь и в его сердцевине возникла черная пустота.