— У нас такие продавцы не работают, молодой человек.
— Расскажите о ней подробнее…
— Муравщикова борется за план, болеет за коллектив, заочно учится в торговом институте, член месткома… Вполне достойна упоминания в печати.
— Дефицитный товар налево не пускает?
— Не замечалась.
— С уголовными элементами, в сомнительных компаниях…
— Молодой человек, — перебила директор, — она до замужества была членом оперативного комсомольского отряда.
— Очень хорошо, — обрадовался Леденцов, захлопывая блокнот.
— Но почему писать только о Муравщиковой? У нас есть и другие достойные люди.
— Галина Александровна, наша газета получает кипы писем.
— И всё о хороших людях?
Очков она так и не сняла, разглядывая цветастого корреспондента. Леденцов отнёс это к насторожённости, которую он видел в её лице. Конечно, проще было бы пойти в отдел кадров и предъявить удостоверение инспектора. Но как объяснить, почему хорошим работником Катей Муравщиковой заинтересовался уголовный розыск?
— О всяком пишут, Галина Александровна.
— Например, о чём?
— Ну, скажем, муж выгнал жену из дома или жена выгнала мужа…
— Неужели о таком пишут в газету?
— Муж застал у своей жены чужого мужа, или жена застала у своего мужа чужую жену…
Она не успела удивиться и ещё о чём-то спросить, как зазвонили телефоны — сразу два, городской и местный. Она взяла трубки. Леденцов этим воспользовался — схватил своё каракулистое письмо, поклонился и шаркнул ножкой, — он полагал, что корреспонденту приличествует некоторая светскость…
В приёмной скопилось много народу, но секретарша ему улыбнулась той раскованной улыбкой, которую можно посчитать и за усмешку. Леденцов тут же отомстил. Как там… Он наклонился и сказал почти в ушко:
— «Чертовски странная вещь, но только одна бабёнка из сотни употребляет правильный, свой тон помады».
15
Хлопоты с подростками и с диско-баром были для Петельникова всего лишь нагрузкой — от основных дел его никто не освобождал. Поэтому до закрытия универмага он весь день проработал над глухим делом, которое, вопреки его теории о скорой раскрываемости преступлений, мучило пятый месяц. Успел он заскочить и домой — грустно бросить в холодильник пельмени и сжевать на ходу кусок хлеба с маслом.
В универмаге дребезжал оповещающий звонок. Прореженные им залы освобождались от последних покупателей. Инспектор беспрепятственно дошёл до обувного отдела и увидел Катю Муравщикову, пощёлкивающую цветастым зонтиком. Тогда он почувствовал капли на своём лбу и понял, что на улице идёт не замеченный им дождь.
— Здравствуйте, — негромко, только для неё, сказал инспектор.
— Здравствуйте, но мы уже закрылись.
— Я не за обувью.
Она не спросила, за чем он, но её тёмные быстрые глаза спросили, выжидательно потеряв быстроту.
— Катерина Михайловна, мне нужно с вами поговорить.
Она опять не спросила о чём — глаза спрашивали.
— Если не возражаете, я немного вас провожу.
Видимо, она возражала. Мало ли какой жулик может привязаться к работнику универмага? Но, осмотрев его внимательно, она перекинула волнистые чёрные волосы с плеча на спину, взяла сумку и легко пошла к выходу, увлекая и его.
На улице моросил тёплый дождь, точно его сперва подогрели на городском асфальте. Муравщикова раскрыла зонтик и замешкалась, не зная, как быть с новым знакомым. Но инспектор непререкаемо вытащил зонт из её тонких пальцев, взял под руку и показал на белый «Москвич».
— Поговорим там, хорошо?
— Да кто вы такой? — она не пошла и даже оглянулась на родные стены универмага.
Прикрывшись зонтиком, инспектор достал удостоверение и показал. Он почувствовал, как её напряжённая рука податливо обмякла, но лицо, повёрнутое к нему, заострилось, словно напряжение из руки перелилось к остреньким смуглым скулам.
— А что случилось?
— Ровным счётом ничего.
Они побежали под косой россыпью капель, забыв про зонт. У дождика не хватило сил на лужи — он лишь смочил тёплый асфальт, начав тут же испаряться белёсым дымком, хорошо видимым в лучах уже вечернего солнца. У дождика не хватило сил на лужи, но обрызгать двух бегущих людей у него сил хватило.
Инспектор открыл дверцу, впустил её на переднее сиденье и сел за руль сам.
— Как у вас тут мило, — огляделась она.
Петельников нажал кнопку стереофонического магнитофона — тихая музыка, отстраняющая дождь, универмаг и город, мягко обволокла салон.
Муравщикова вздохнула.
— Мы тоже хотели купить машину. Я ведь вся в движении. А муж близорукий. Чтобы получить права, что нужно видеть?
— Гаишника.
Она засмеялась мелко и звонко, её смех вырвался в приоткрытое оконце и вместе с дождиком запрыгал по парнóму асфальту. Этот смех обнадёжил — они договорятся. Но пока говорила она, рассказывая о работе в универмаге и учёбе в институте; слов было много, торопливых и разных, за которыми Катя едва поспевала, то и дело повторяя: «Я вся в движении…» Петельникова подмывало спросить, куда она движется, но свои вопросы он берёг для дела.
— Я вас заболтала, — спохватилась она. — Вы бы меня перебили, а то я вся в движении.
Она посерьёзнела, приготовившись теперь к его словам.
— Катя, вы любите детективы?
— Нет.
— Жаль, — разочаровался инспектор.
— Они несерьёзные.
— Детективы удовлетворяют прекрасную человеческую потребность — любознательность и любопытство.
— А почему вы спросили?
— Хотел втравить вас в детективную историю.
— Если надо…
— Катя, вы романтик? — пошёл он с другого конца.
— Все женщины — романтики.
— Ну уж все.
— Мне хотелось везде побывать. В Антарктиду тянуло, в Сахару, на какие-нибудь острова…
— Это потому, что вы вся в движении.
— Мне и на Луну хотелось, и на Марс, а вот пришлось…
— А вы бывали на Байкале? — перебил он.
— Нет.
— В среднеазиатских пустынях? На реке Уссури? В новгородских лесах? В сибирской тайге?
— Не была…
— Почему романтику мы ищем везде, только не у себя дома? — задумчиво спросил инспектор вроде бы у машины.
Они умолкли, оказавшись на границе, которая межует два разных разговора. В волнах её волос блестели мелкие капельки воды. Замша его куртки тоже ими усеялась, а он не стряхивал их, чувствуя близкую свежесть.
— Вы к чему… о романтике? — насторожённо спросила она, косясь быстрыми глазами.
— К тому, что хочу предложить вам участие в романтической истории.
— Какой?
Инспектор молчал. Честность Муравщиковой сомнений не вызывала, и его молчание произошло оттого, что он сам толком не ведал, в чём заключается эта романтическая история. Её ещё нужно было придумать. Не объяснять же ей, что в работе инспектора уголовного розыска импровизация случается чаще, чем в работе актёра.
— У вас подруги есть?
— Как же. Ольга, Верка, ещё одна Верка, и Марина.
— А Дарья Крикливец?
— Это не подруга. Раньше у нас работала.
— Что она за человек?
— Спокойная очень. Я-то вся в движении…
— Расскажите о ней подробнее.
— Мы встречаемся-то раз в год. Работает в баре, одинокая, спокойная…
— Сегодня она зачем приходила?
— Приглашала завтра на день рождения.
Инспектор радостно вздохнул — теперь он знал ту романтическую историю, в, которую вовлекал Муравщикову.
— Вы согласились?
— Отказалась.
— Где вы живёте?
— Ой, далеко. В Радостном посёлке.
Петельников завёл мотор, прибавил громкости магнитофону и поехал мягко, как поплыл.
— Катя, согласитесь.
— Хорошо, мне не трудно.
— Только вы должны пойти с ухажёром.
— С каким ухажёром?
— Какого мы вам дадим.
— А как же муж?
— Мужу объясним.
— Если надо… — вздохнула она.
— Надо, Катя.
— А кто будет этим ухажёром?
— Я…
16
Они решили вечером всё обсудить у Петельникова. И повод был — четыре пачки пельменей.
Уже подходя к его дому, Леденцов вдруг увидел высокого мужчину в рабочей спецовке с охапкой разномерных досок на плече. Инспектор уставился на мужчину, ибо лицом тот очень походил на Петельникова.
— Тебя что — парализовало? — спросил мужчина.
— Откуда дощечки? — нашёлся Леденцов.
— С помойки, вестимо.
— То есть, зачем дощечки, товарищ капитан?
— Сейчас покажу…
Петельников привёл его на развороченную кухню, одна стена которой уже была забрана деревом в рост человека.
— Сами сработали?
— Неужели дядю просил? Проходи в комнату, а я переоденусь.
Пельмени Леденцов намеревался лишь попробовать, ибо есть мясокомбинатовскую лепню после маминых блюд ему не хотелось. Но Петельников сперва сварил их на пару, потом поджарил на сливочном масле, а затем полил бело-зелёной смесью, составленной из сметаны и аджики. И Леденцов съел свою половину, две пачки, быстро и с небывалым аппетитом.
Умиротворённые, перешли они от большого стола к малому, где всё было приготовлено для кофе. Инспектора расстегнули вороты рубашек и закатали рукава. Леденцов ещё раз оглядел комнату…
В широкие окна цедилась белая ночь. Лампочки торшера тлели за плотным абажуром. В этом смешанном свете отделанные деревом стены казались мягкими.
— Тоже сами, товарищ капитан? — спросил про стены Леденцов.
— Сам.
— А дерево?
— На свалке, на помойках, у мебельных магазинов…
— Я же говорю — супермен, товарищ капитан, — восхитился Леденцов.
— Умелец, лейтенант.
Гость разглядывал огромную комнату.
Мебель светлого дерева, как и стены. Книги — классика и детективы. Белая тахта, широченная, как паром, с брошенным на неё оранжевым телефоном. Три стола: обеденный, письменный и для кофе. Бар, стоило который открыть, как он слепил подсветкой, зеркалами и бутылками. Угол с аппаратурой: цветной телевизор, стереопроигрыватель, два радиоприёмника…
— Как у вас на всё денег хватает? — спросил Леденцов необижающим тоном.