Буржуазное формальное сравнительно-историческое языкознание после более чем столетнего периода своего почти безраздельного господства зашло в тупик. Антиисторической теории «праязыков», уводящей вглубь библейских сказаний и романтико-идеалистических иллюзий о едином первоначальном языке человечества, Н.Я. Марром были нанесены сокрушительные удары. Под ними – так казалось большинству последователей Н.Я. Марра – должны были вообще рухнуть и понятие «родства» языков и понятие группы или «семьи» родственных языков. Понятие «праязыка» в буржуазном западноевропейском языкознании метафизично. Оно не имеет под собой никакой историко-материальной базы и применяется к формально и упрощенно реконструируемой схеме общего или исходного языка для самых разнообразных семей и групп языков, складывавшихся в очень далекие доисторические и исторические эпохи. Естественно, что термин «праязык» и связанное с ним понятие должны быть отброшены советским языкознанием. Но значит ли это, что вместе с понятиями «праязыка» и «прародины» выбрасываются и те непреложные факты материальной общности и близости, материального родства таких, например, языков, как славянские: русский, польский и чешский и т.д., или еще теснее: русский, белорусский и украинский (в которых предполагается общая славянская основа)? Конечно, нет. Эти факты требуют объяснения. Конкретно-исторического объяснения всем этим явлениям родства и связи языков и групп (семей) языков, легшим в основу генеалогической классификации их, Н.Я. Марром в учении о стадиальном развитии языка не дано. Н.Я. Марр искал новых путей для разрешения всех этих вопросов, по принципу тезиса и антитезиса, очень часто впадая в «противоположные общие места».
В корне отрицая генеалогическую классификацию языков, он хотел раскрыть исторические этапы скрещения языков и народов на широких пространствах мировой истории и найти здесь объяснение возникновения систем родственных языков.
Значение работ Н.Я. Марра в этой области состоит в привлечении к решению этнолингвистических вопросов огромных материалов археологии, этнографии, истории материальной культуры. Однако выдвинутые акад. Н.Я. Марром принципы «схождения» и «расхождения» народов и языков, опирающиеся на палеонтологический, элементный анализ самой разнородной речи, не привели и не могут привести к конкретно-историческому истолкованию фактов «общности», структурной близости, материального родства таких групп языков, как славянские, романские, иранские и т.п., т.е. тех фактов, которые не столько добыты формальным сравнительно-историческим индоевропейским языкознанием и его методами, сколько сами породили эту область буржуазного компаративизма.
Н.Я. Марр придавал слишком мало значения внутренним процессам однородного изменения языков, объединенных в силу социально-исторических причин общностью лексического фонда и структурных приемов. Поэтому Н.Я. Марру не удалось ни дать удовлетворительное историко-методологическое объяснение вопросу о происхождении языкового «родства», ни вскрыть конкретно-исторические условия возникновения отдельных языковых систем или более мелких лингвистических группировок, объединяемых наличием более или менее тесных материальных связей. Взгляды акад. Марра на процесс стадиального развития общечеловеческого языка, на системы языков «по периодам их возникновения», на генезис отдельных языков, напр., русского, и т.п. постоянно менялись в связи с неустойчивостью результатов палеонтологического, элементного анализа. Материально-языковая общность ближайше «родственных» языков и групп языков осталась конкретно не объясненной и даже – с отпадением палеонтологического анализа – для нового учения о языке необъяснимой.
Между тем никто не может отрицать огромную важность исторического изучения материальных связей между родственными, однотипными языками. Отрицая вслед за Н.Я. Марром антиисторическую и реакционную теорию «праязыков», советское языкознание не может удовлетвориться пересказом, по большей части, ошибочных стадиально-исторических и этногенетических домыслов акад. Н.Я. Марра. В последнее время оно даже совсем прекратило свои разыскания в этой области и стало робко ожидать открытий от новых археологических и этногенетических исследований советских историков. Это положение, несомненно, требует коренного изменения.
Само собою разумеется, что материальное родство языков состоит не только в общности известной части словарного фонда (включая сюда и словообразовательные морфемы), но и в большей или меньшей однотипности грамматической структуры. Выясняя историко-общественные основы образования таких семей или систем языков (как славянские), советское языкознание не может не считаться и с фактом последующей общей направленности языковых изменений у соответствующих групп родственных народов (так же как и с реальными историческими связями этих народов). Нет необходимости и при выяснении социально-исторических причин возникновения различий, напр., между славянскими языками и наречиями, каждый раз непременно прибегать к ссылке на скрещение этих народов и языков с другими народами и языками (напр., южнорусское аканье – под чувашским влиянием, русское полногласие – отслоение языков до-индоевропейской стадии и т.д.).
Таким образом, сравнительно-исторические грамматики славянских, германских и других индоевропейских языков были заживо похоронены Н.Я. Марром и его последователями. Взамен старого в этой сфере акад. Марром и его школой не было предложено ничего нового, более или менее исторически достоверного и фактически обоснованного, кроме некоторых гипотез.
У современных последователей Н.Я. Марра постоянные ссылки на социальное схождение и расхождение – при объяснении родства языков, при объяснении общности и различия языковых процессов и языковых явлений у таких народов, как славянские, германские и т.п., превратились в безответственную антиисторическую «игру» вследствие отсутствия новых конкретных разысканий в области взаимодействия и скрещения разносистемных языков на древнейших стадиях их развития.
Самим сторонникам учения акад. Н.Я. Марра, если они хотели стать историками древнейшего периода какого-нибудь языка, например, русского, приходилось становиться на эклектическую, половинчатую точку зрения, колеблющуюся между учением акад. Н.Я. Марра и традиционным буржуазным сравнительно-историческим языкознанием. В этом отношении характерны такие рассуждения проф. Ф.П. Филина в его «Очерке истории русского языка до XIV столетия»:
«Славяне, как и любая индоевропейская группа народностей, оформлялись в течение тысячелетий в процессе схождений и расхождений многих и разнородных человеческих коллективов. В связи с этим перед новым учением о языке встал целый ряд сложнейших проблем древнейших славяно-кимерских, славяно-сарматских, славяно-кельтских и других связей… Из многочисленных и неустойчивых коллективов, по-видимому, еще в начале сложения родового строя постепенно оформляются славянские племена… С окончательным установлением родового строя этно-языковые отношения в какой-то мере стабилизируются. К этому времени и нужно относить окончательное сложение славянской группы племен как известного языкового единства…» Тем самым признается наличие общей основы у всех славянских языков. Но тут же делаются оговорки: «…в славянских языках нет ничего „исконного“, что можно было бы возвести к какому-то идеальному праязыковому единству». И все же «бесспорно, что в целом ряде случаев различные варианты одного и того же явления представляют собою изменения общей исходной формы, бывшей когда-то принадлежностью всех славянских языков и диалектов».
И тут с полной очевидностью признается наличие общей языковой основы или общего языкового фонда у «всех славянских языков и диалектов». Тем самым допускается исторически образовавшееся «родство» славянских языков, проявляющееся в сходных или однородных процессах развития их систем.
Еще менее оснований отрицать, например, близкое родство между языками восточнославянской группы: русским, украинским, белорусским и их развитие из общего источника. Совершенно правильно писали недавно редакторы «Русско-украинского словаря» об украинском языке: «Происходя из одного, восточнославянского, корня, отражая и утверждая извечную дружбу и братскую связь русского и украинского народов, их языки на протяжении столетий развивались во взаимосвязи и единении».
Таким образом, советское языкознание не может встать на путь отрицания не метафизического, а исторически образовавшегося в определенных конкретно-исторических условиях – материального родства языков и связанной с ним известной однородности их развития. Тем самым оно обязывается, кроме стадиального изучения языков, заняться и сравнительным изучением исторически возникающих систем родственных языков – на новых методологических основах – марксистской истории материальной и духовной культуры. Сравнительно-историческое изучение систем родственных языков – славянских, германских, иранских и т.д. – должно быть возрождено для новой жизни, освещенной ярким светом марксистской методологии.
Общее марксистское языкознание должно созидаться дружными усилиями советских специалистов по разным языкам на основе творческого применения учения Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина к конкретному изучению всех языков мира в их генезисе, социальной истории, в их исторических связях и взаимодействиях. Научное наследие акад. Марра должно быть использовано, но марксистское языкознание гораздо глубже, шире и полнее «нового учения о языке» акад. Н.Я. Марра. Нельзя превращать учение акад. Марра одновременно и в догму, и в руководство к действию. Сам Н.Я. Марр был против этого. Он хотел, чтобы его учение встретило «не только прием и пассивное усвоение, но и революционно-творческое отношение и, если понадобится, переработку… Иначе один ход – назад». Должны быть критически – с позиций марксистско-ленинского языкознания – пересмотрены все основные положения и выводы лингвистической теории акад. Н.Я. Марра.