ьи, частной собственности и государства» он даже способствовал популяризации этой идеи. Достаточно напомнить из упомянутой книги Энгельса хотя бы следующее место: «На североамериканских индейцах мы видим, как первоначально единое племя постепенно распространяется по огромному материку; как племена, расчленяясь, превращаются в народы, в целые группы племен, как изменяются языки, становясь не только непонятными один для другого, но и утрачивая почти всякий след первоначального единства…»[173].
Академик Н.Я. Марр и его ученики в своей критике «теории праязыка» постоянно подчеркивали, что идея развития группы языков из праязыка, идея родства языков внутри той или иной группы является платформой идеологии расизма, потому что от признания изолированного существования языковых семейств, развивавшихся в результате распадения языка-предка, очень недалеко до признания изначального неравенства языков и превосходства одних языков (и народов) над другими. Если, например, признать, что индоевропейские языки (какого бы они ни были происхождения) всегда с самого их начала были флективными и что флективность свидетельствует о «развитости» этих языков сравнительно с языками аморфными и агглютинирующими, то получается, что индоевропейские языки изначально выше других.
Вопрос, однако, в том, действительно ли все буржуазные лингвисты, придерживающиеся теории дробления первоначального языкового единства, обязательно считают, что индоевропейские языки являются изначально флективными и что флективность есть высшая или даже идеальная форма грамматической структуры. Без преувеличения можно сказать, что в наши дни таких лингвистов осталось совсем немного.
Напротив, как это ни неожиданно, учение об «изначальности» флективного строя в индоевропейских языках, о том, что индоевропейские языки стали индоевропейскими с тех пор, как они стали флективными, и (что особенно важно) о превосходстве языков флективного строя над другими теперь связывается главным образом с такими именами, как Н.Я. Марр и И.И. Мещанинов, несмотря на их многократные, но бездоказательные заверения, что новая теория развития человеческой речи исходит из идеи равенства и «родства» всех языков земного шара.
Как известно, по учению Н.Я. Марра о «стадиальности» в развитии языков (учению, которое, впрочем, несколько раз перестраивалось и в конце концов, по словам акад. И.И. Мещанинова, так и осталось недостроенным), сначала не было ни агглютинации, ни флексии. Человеческая речь «в эпоху первобытного коммунизма» в грамматическом отношении была аморфной, то есть, попросту говоря, слова не склонялись и не спрягались, не имели ни флексии, ни суффиксов, ни префиксов. С течением времени, на новом этапе развития общественности, в связи «с разделением общества по профессиям», возникает агглютинативный строй, появляются, кроме аморфных, агглютинативные (или «склеивающие») языки со склонением и спряжением, но со слабо развитой флексией, а еще позже, по той же терминологии Марра, – в эпоху «сословного или классового общества», наряду с аморфными и агглютинативными, возникают языки с внутренней флексией (семитские, например) и с внешней флексией (индоевропейские). Таким образом, индоевропейские языки, по Марру, представляют собою венец грамматического развития человеческой речи.
И.И. Мещанинов одно время в статье «К вопросу о языковых стадиях» даже пошел было дальше Н.Я. Марра и утверждал, что наиболее прогрессивными (в грамматическом отношении) языками из индоевропейских являются в наши дни французский и английский, представляющие, по его мнению, пока что последнюю, седьмую, высшую стадию развития человеческой речи в грамматическом отношении[174].
Сторонники «нового учения о языке», выступая с критикой теории дробления языков, обыкновенно опираются на известное заявление Н.Я. Марра, сделанное им в 1924 году в коротенькой заметке, не заключающей никакого фактического материала, «Индоевропейские языки Средиземноморья», о том, что индоевропейские языки возникли не вследствие распадения индоевропейского праязыка, а как результат трансформации, перерождения яфетических языков Средиземноморья в связи с открытием металлов и широким их использованием в хозяйстве. Мысль интересная и в научном отношении плодотворная, но требующая серьезных доказательств. Если говорить конкретно о восточнославянских языках, то можно прямо сказать, что едва ли кому-нибудь удастся доказать как бесспорный факт их происхождение, например, из скифских языков по той простой причине, что, во-первых, скифами в древности, надо полагать, назывались народы разного происхождения, говорившие на разных языках, причем среди этих народов могли быть и славяне, а во-вторых, и главное, мы слишком мало знаем об этих (скифских) языках. Правда, у нас уже давно имеются некоторые (хотя и очень скудные) данные, позволяющие ставить вопрос о каких-то связях славянских и особенно восточнославянских языков со скифскими – неславянскими языками. Можно допустить поэтому, что славянские языки возникли из неславянских – неиндоевропейских, в процессе их скрещения, или «схождения», на определенном этапе хозяйственного и общественного развития доисторического населения Средней и Восточной Европы. Но это не снимает вопроса об общеславянском языковом единстве в прошлом.
Таким образом, теория Марра, своим острием направленная против якобы «реакционной» идеи праязыка, против теории дробления языков, не в меньшей мере, чем эта последняя, при желании где-нибудь на империалистическом Западе, какими-нибудь «охотниками» до идеологического обоснования захватнических планов сама может быть использована в качестве идеологической платформы колониальной политики империализма. Противодействующим средством в данном случае должно явиться вытекающее из основных положений марксизма-ленинизма учение о равенстве языков (в смысле одинаковых возможностей развития при одинаковых общественно-экономических предпосылках), о равноценности всех языков мира как средства общения, как орудия развития и борьбы.
В дискуссионной статье академика Мещанинова («Правда» за 16 мая 1950 г.) не заключается ни новых аргументов, ни новых соображений по вопросу о праязыке, так как этот вопрос, по-видимому, считается уже давно и окончательно решенным. Напротив, и в этой статье автор по-прежнему оперирует такими слишком общими понятиями, как «схождение» и «расхождение» языков, подкрепляя свои рассуждения такими выражениями, как «реакционная гипотеза» и т.п. Насколько туманными являются эти рассуждения, можно видеть из следующей цитаты о романских языках: «если романские языки, в том числе французский и испанский, образовались в итоге смешения ряда других языков и дали многие (?) моменты схождения, то в этих сблизившихся языках, названных романскими, участвовали сходные компоненты (?!), так же как участвовали они в образовании соответствующих народов, позднее наций». (Подчеркнуто мною. – П.Ч.).
Почему при отсутствии достаточной ясности в самой постановке этого вопроса «отказ от праязыка является началом построения материалистического языкознания», как утверждает И.И. Мещанинов, остается неразъясненным.
Не заключается ничего существенно нового в упомянутой статье академика Мещанинова и по другому чрезвычайно важному вопросу, который в этой статье отнесен к «проблемам, требующим уточнения и доработки», – по вопросу о четырех элементах и их фонетических вариантах.
Как известно, теория Н.Я. Марра в ее лингвистической части целиком построена на недоказуемом предположении, что все слова всех языков мира всегда состояли и состоят из этих четырех элементов, хотя, по большей части, и в сильно измененном виде, в результате действия каких-то универсальных, не ограниченных ни временем, ни пространством фонетических законов. С помощью этих законов можно доказать все, что угодно.
Не удивительно, что в последнее время все упорнее распространяются слухи о том, что ученики Марра будто бы уже отказались или готовы отказаться от учения о четырех элементах. Имеется целый ряд более или менее решительных заявлений И.И. Мещанинова, начиная приблизительно с 1946 года, об отказе (то полном, то частичном) от этого учения. В своей последней, дискуссионной статье академик Мещанинов снова подтверждает, что «палеонтологический анализ, прослеживающий качественные изменения в языке, дает возможность и без анализа по элементам подойти к истории развития отдельных языков на их собственном материале». И снова остается непонятным, что означает это разрешение языковедам заниматься «палеонтологическим» изучением отдельных языков «на их собственном материале»: признание фонетических законов, установленных до Марра и Мещанинова, то есть, другими словами, признание сравнительно-исторического метода в языкознании, или нечто иное?
Но отказ от палеонтологического анализа с применением четырех элементов не является ли отказом и от учения о единстве глоттогонического (языкотворческого) процесса и, следовательно, в какой-то мере от критики «праязыковой» теории. Ведь критика теории дробления языков была теснейшим образом связана с учением о единстве «глоттогонического процесса». А это учение целиком было построено на элементном анализе.
Мы видим, что многие основные положения, выдвинутые «новым учением о языке», не выдержали испытания временем, оказались или явно ошибочными или более или менее спорными. В первую очередь сюда относится учение о четырехэлементном анализе.
К сожалению, «энтузиасты» «нового учения о языке», вероятно, никогда не решатся полностью отказаться от четырехэлементного анализа, потому что этот анализ по праву считается краеугольным камнем теории Марра. Четырехэлементный анализ – важнейшее средство аргументации, находящееся на вооружении «нового учения о языке». В случае окончательного отказа от этого оружия «новое учение о языке» должно превратиться в некое хранилище отдельных, разрозненных, хотя подчас и очень интересных наблюдений, афоризмов, общих положений, которые по-прежнему будут ожидать доказательств.