– Папа, – дрожащим голоском произнесла девочка.
Внезапно рядом со мной возникла Адди. Обняв меня за плечи, она повлекла меня к двери. Всхлипы и рыдания девочки становились все громче. Люди на улице сквозь витрину пытались разглядеть, что происходит в магазине. Послышалось приближающееся завывание сирен.
– Пойдем скорее, – сказал Монти, беря меня за руку. – Ты здесь ничего не сможешь поделать. Пусть все идет своим чередом.
– Ты знала, – с трудом проговорила я онемевшими губами. – Ты знала, что он умрет. Мы не должны знать о таких вещах.
– Он был мертв задолго до того, как мы появились в этом параллельном мире, – произнесла Адди, поглаживая меня по голове. – Он был терминальным эхом.
Она замолчала, ожидая от меня реакции на ее слова.
– Это значит, что его Оригинал умер?
– Верно. И с тех самых пор он незаметно для окружающих разрушался.
– А почему вдруг пропали все звуки?
– Так всегда бывает. Терминальные отражения обитателей Главного Мира в момент окончательного разрушения подавляют звучание всего вокруг.
Рядом с магазином остановилась машина «Скорой помощи». Врачи бросились внутрь. Однако все это уже не имело смысла. Отец девочки умер в Главном Мире, и спасти его отражение было невозможно.
Оцепенение, охватившее меня, постепенно исчезало. Я поняла, что то, что случилось, вызвала не я. Моей вины здесь не было и в помине. Более того, я ничего не могла изменить.
– Это нечестно, – прошептала я.
– А кто сказал, что то, что мы делаем, честно? – возразил Монти. – Иногда быть обманутым – это большое счастье, и я сделал все что мог, чтобы продемонстрировать тебе это. Все, что делаем мы, Путешественники, – в каком-то смысле обман. Но природу не обманешь, Дэл. Никто не может избежать смерти.
– Он был ненастоящий, – заявила Адди.
– А кто ты такая, чтобы решать, что реальность, а что иллюзия? – резко обернулся Монти, сердито глядя на нее.
– Всем известно, что…
– Откуда известно? Потому что Совет так сказал? Тоже мне аргумент. Жизнь не ограничивается одной только сухой наукой, девочка Адди.
На меня внезапно навалилась страшная тяжесть от осознания того, что я бессильна. Я не могла изменить нелестное мнение обо мне родителей. Я была не в состоянии сделать так, чтобы Саймон выбрал меня. У меня не было возможности спасти маленькую девочку от того ужаса, который ей пришлось пережить, когда у ее отца прямо в магазине случился инфаркт. Да, я была бессильна, приходилось это признать. И от этого мне стало невыразимо тяжело и больно.
Нас учили, что способность к Путешествиям – дар, его удостаиваются лишь избранные. Жертвы, которые нам приходилось приносить в качестве платы за этот дар, смерть обитателей отраженных миров – все это служило высшей цели, а именно поддержанию порядка в существующем мироздании. Но от мысли, что мир устроен таким образом и никто не может ничего в нем изменить, я едва не потеряла сознание.
Я попыталась разглядеть девочку сквозь заслонявшую ее от меня толпу. Мне ведь даже не довелось узнать ее имя. Я действовала так, будто лично она представляла некую ценность с точки зрения бескрайней Мультивселенной, но при этом не удосужилась спросить, как ее зовут.
Я шагнула в ту сторону, где произошла страшная сцена, невольной свидетельницей которой я стала. Однако Адди загородила мне дорогу.
– Ты не можешь ничего сделать. Не забывай, он был терминальным отражением.
Я увидела, как врачи «Скорой помощи» направились обратно к машине. Они явно не торопились. Он был всего лишь эхом, но все-таки и человеком тоже. Когда же Адди успела стать холодной и черствой – настолько, что даже зрелище чьей-то смерти не привело ее в ужас? А если наша исключительность, которой мы так гордились, была всего лишь способностью при любых обстоятельствах оставаться равнодушным?
Сестра тяжело вздохнула:
– Давай поговорим об этом дома.
– Я устала от разговоров! – бросила я и пошла прочь.
Я брела наугад, не глядя ни под ноги, ни по сторонам. Когда наконец способность видеть окружающее вернулась ко мне, оказалось, что я стою на тихой улочке. На противоположной стороне располагалось небольшое кладбище, внешне такое же, как то, что существовало в Главном Мире. На кладбищах всегда было спокойно даже по меркам Путешественников. Мертвые не принимают решений, им не из чего выбирать. Порталы возникали от их живых, убитых горем близких.
Покой – вот что мне было сейчас нужно.
Калитка кладбища была не заперта. Я распахнула ее, и ржавые петли громко заскрипели. Я медленно зашагала по дорожке, разглядывая благостные лица мраморных ангелов, охраняющих надгробия. Почти все надписи на могильных камнях выцвели или стерлись, и прочитать их было нелегко. Опустившись на колени, я потрогала одну из надгробных плит. Судя по датам рождения и смерти, которые мне все же удалось разглядеть, под ней покоился ребенок. Интересно, есть ли такое же захоронение в Главном Мире?
Раньше я считала, что способность Путешествовать дает свободу. Однако теперь мне казалось, что она запирает человека в клетке. Красивой, удобной, очень большой – настолько, что ее границы порой невозможно разглядеть. Но все же это клетка.
Встав, я отряхнула колени от влажной земли и вдруг заметила, что неподалеку от меня на невысокой каменной ограде, тянувшейся вдоль периметра кладбища, кто-то сидит. Это был Саймон. Он появлялся почти во всех отраженных мирах, которые мне довелось посетить в последнее время, и всякий раз при его появлении я вздрагивала. Адди утверждала, будто я сама искала его, но она ошибалась. По крайней мере, сознательно я не искала встреч с ним. Всякий раз для его присутствия находилось логическое объяснение. И все же мы с ним сталкивались постоянно, и я невольно стала задумываться о том, нет ли в его частоте чего-то такого, что притягивает меня к нему. Глупая мысль, но она тешила мое самолюбие, и мне очень хотелось, чтобы так оно и было.
Саймон был весь в черном – черные джинсы, черный плащ, черная футболка. При этом кожа на его шее была бледной, а волосы, выбиваясь из-под черной вязаной шапочки, частично закрывали лоб. В руке он держал большой зеленый этюдник.
– Эй, привет! – окликнул он меня.
– Привет, – ответила я, борясь с волнением. – Не предполагала, что встречу здесь кого-нибудь.
Я не ожидала, что Саймон меня увидит – ведь я не прикасалась ни к кому из тех, что жил в этом параллельном мире. Впрочем, наверное, там, в магазине, или где-нибудь неподалеку от него, мимолетный контакт все же произошел – я вполне могла его не заметить.
Саймон пожал плечами:
– Здесь действительно почти никого не бывает.
Он казался более худым и поджарым, чем его копии из других миров. У него были впалые щеки, а рот с плотно сжатыми губами представлял собой прямую линию. Темно-синие глаза ничего не выражали. Я видела столько разных Саймонов, что легко замечала даже мелкие различия, и всякий раз пыталась угадать, кто он и что он за человек в своей очередной ипостаси. Между тем я во всех параллельных мирах выглядела одинаково, как и в Главном Мире. Разумеется, меня занимал вопрос: какой он видит меня – всегда одинаковой или разной?
– У тебя грустный вид, – сказал Саймон.
Я дотронулась до своей щеки и с удивлением обнаружила, что она мокрая от слез.
– Я в порядке.
Он молча кивнул.
– Послушай… не знаю, чем ты был занят до моего появления, но мне бы не хотелось отвлекать тебя.
Приподняв одно плечо, Саймон перевел взгляд на этюдник. Карандаш снова запорхал над бумагой.
– Это ведь не частная собственность. Так что ты можешь остаться.
За его спиной выстроились в шеренгу, переплетя голые ветви, деревья с могучими стволами.
Сунув руку в карман, я нащупала листок бумаги, который прихватила с собой – Адди присматривала за мной так тщательно, что у меня не было времени, чтобы свернуть из него звездочку.
Огибая могилы, я отошла чуть подальше, чтобы не мешать Саймону, и присела на землю. Он продолжал заниматься своим делом, поглядывая на дерево позади меня. Саймон не предложил мне посмотреть свой рисунок, а я не стала просить его об этом. Закрыв глаза, я прислушалась к шуршанию карандаша по бумаге, к дыханию Саймона, к звучанию параллельного мира вокруг меня.
– Ты часто сюда приходишь? – наконец спросила я, подтянув колени к подбородку.
Как бы мне ни хотелось посидеть молча, впитывая в себя новую для меня отраженную реальность, мне все же было любопытно, почему Саймон оказался именно здесь.
– Когда мне хочется немного передохнуть. Тут хорошо думается.
– Когда слишком много думаешь, это не всегда хорошо.
– Тебе хочется поговорить?
Я пожала плечами:
– Разговорами ничего не изменишь.
– Они могут изменить тебя. – Саймон перевернул лист, причем сделал это так быстро, что я не успела разглядеть, что он нарисовал. – Они могут открыть тебе новые перспективы.
Посмотрев на окружавшие меня надгробия и мраморных ангелов, я снова вспомнила маленькую девочку из магазина. Она даже не подозревала о существовании Мультивселенной – но потеряла отца только потому, что никому не дано изменить ее законы. Внезапно я ощутила усталость – от не приводящих меня никуда Путешествий, от постоянной необходимости делать тот или иной выбор. И еще от того, что, по моим наблюдениям, по сути ничего не менялось. Мне стало настолько плохо от всего этого, что я почувствовала, что готова открыть душу молодому человеку, который был всего лишь отражением настоящего Саймона и который – я знала это совершенно точно – никогда обо мне не вспомнит.
– Понимаешь, моя семья… – начала я. – Видишь ли, все мои близкие очень хорошо умеют делать правильный выбор – как в серьезных вещах, так и в мелочах… Они считают, что жизнь состоит из цепочки решений, которые человек принимает. Каждое последующее вытекает из предыдущего, и так далее – как ноты в мелодии.
Саймон кивнул, продолжая работать карандашом. У меня же пропало желание говорить, но я все же заставила себя продолжать: