– Но это чушь, ерунда. Ты можешь всю жизнь совершать только хорошие поступки, принимать правильные решения. А потом вдруг что-то происходит – совершенно случайно, по не зависящим от тебя обстоятельствам – и перечеркивает все, что было раньше. – Я указала на могильную плиту совсем крохотных размеров. – Здесь похоронен ребенок. Но ведь никто не делает такой выбор. Этого ни хочет никто. Люди умирают не потому, что они что-то сделали или, наоборот, чего-то не сделали. Это не их выбор. Это просто… происходит, и все. Тогда какой смысл мучиться, решая, как поступить, какой путь выбрать? Ведь все предрешено. Какая разница, как ты живешь и что делаешь?
Саймон оторвался от этюдника.
– Разница большая, – заметил он.
– Нет никакой разницы. Сегодня я видела, как умер один человек. Для этого не было никаких причин. Он не совершил ничего плохого, ничего неправильного. И выбора у него не было – никакого. Просто, как говорят, «пришло время». И вот теперь он мертв, а все, что он делал при жизни, потеряло смысл.
– Ты снова плачешь.
Протянув руку, Саймон смахнул с моей щеки слезу, слегка коснувшись кожи рукавом плаща.
– И я ничего не могла сделать, – едва слышно произнесла я. – Ровным счетом ничего.
Он провел рукой по моим волосам, поправляя растрепавшиеся пряди.
– Это тяжелее всего. Я тебя понимаю.
Я кивнула и шмыгнула носом.
– Дэл…
Я посмотрела на Саймона с удивлением, не понимая, откуда ему известно мое имя.
– Знаешь, я прихожу сюда почти каждый день и рисую. Деревья, могилы – все подряд. Почти каждый день, понимаешь? Да, тех, кто здесь похоронен, не вернуть. Но важно то, что я сюда прихожу. Важно, что о них помнят – я, другие люди… Даже если конец всегда один и тот же, это имеет значение. И это делает другим меня.
Саймон сказал это очень убежденно, но я лишь недоверчиво покачала головой. Важен результат, а не намерения. Так говорили Члены Совета.
– Легко рассуждать, когда говоришь о тех, кто умер пятьдесят лет назад. А у человека, о котором я говорю, между прочим, была семья. Маленькая дочь. И вот теперь она осталась одна.
Выражение лица Саймона стало жестким:
– Ты хочешь сказать, что было бы лучше, если бы этот человек и вовсе не рождался на свет?
Прежде чем ответить, я задумалась, вспоминая страшную сцену, свидетельницей которой случайно стала.
– Не знаю. Может, и так. По крайней мере, это избавило бы кого-то от боли.
– Ты не права, – возразил Саймон, сжав пальцами карандаш с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.
– Дэл! – раздался где-то неподалеку голос Адди.
– Ну, мне пора, – сказала я и встала, не слишком искусно изображая на лице улыбку.
Решив, что этого для прощания достаточно, я пошла прочь, но, сделав всего пару шагов, ушибла большой палец на ноге, задев за угол могильной плиты. В отличие от многих других она была гладкой, а надпись на ней – четкой и ясной. Чуть наклонившись, я прочитала:
«ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ АМЕЛИЯ ЛЭЙН – ЛЮБИМАЯ МАМА».
Ниже были выбиты даты рождения и смерти. Судя по ним, похороненная здесь женщина умерла прошлой зимой, не дожив несколько месяцев до своего сорокалетия.
– Амелия Лэйн, – вслух тихо прочитала я и повернулась к Саймону. – Твоя…
– Да, моя мама.
От слов Саймона у меня пресеклось дыхание, как от удара под ложечку.
– Я не понимаю…
Разумеется, я все прекрасно понимала. Смерть человека, живущего в Главном Мире, вызывала смерть его отражений в параллельных мирах – сразу или через какое-то время. Но обратной зависимости не существовало. В Главном Мире мать Саймона после того, как у нее диагностировали рак, смогла победить болезнь. И тем не менее в отраженном мире, где я сейчас находилась, верх одержал недуг.
– Она долго болела, – произнес Саймон, и на его лице я прочитала настоящую, неподдельную скорбь. – А потом умерла.
– Мне очень жаль, – сказала я, сознавая ничтожность этих слов по сравнению с такой страшной потерей.
– Ее жизнь имела значение. Она была нужна мне. – Было видно, что Саймону трудно говорить. – Я ничего не мог изменить, но я находился с ней рядом. И сейчас – тоже.
Я кивнула, чувствуя, что у меня голова идет кругом.
Существовали определенные константы. Для Саймона одной из них была болезнь матери. С той самой минуты, когда в ее организме началось образование злокачественной опухоли, раком заболели все отражения Амелии Лэйн во всех параллельных мирах. Разница состояла лишь в том, как проходил в том или ином случае процесс лечения. И еще в исходе.
Саймон посмотрел на надгробие на могиле матери.
– Послушай, а та семья, про которую ты сейчас рассказывала… Ты считаешь, что было бы лучше, если бы этот мужчина никогда и не был с ними, то есть никогда бы и не жил? Все-таки его близкие дарили ему радость и счастье, а он делал то же самое для них. Мне кажется, одного этого достаточно, чтобы перекрыть все остальное. – Саймон посмотрел мне в лицо. – Ты уж мне поверь.
– Я верю, – промолвила я, чувствуя, что все, о чем так много говорили Члены Совета, дрогнуло и зашаталось от слов молодого человека.
Против собственной воли я подумала о настоящем Саймоне, с которым должна была увидеться на следующий день. О том, у которого под глазами по непонятной мне причине залегли тени, а в голосе нет-нет да и проскальзывали нотки печали. А если и он думал так же, как тот Саймон, с кем я общалась сейчас?
Если бы его мать снова заболела, люди бы об этом знали. Когда ей поставили диагноз, семье Саймона так или иначе помогали соседи, да что там – практически все жители нашего района. Если бы беда случилась вторично, все было бы точно так же. Саймон не желал откровенничать со мной – ведь еще три недели назад он фактически не подозревал о моем существовании. Но он наверняка рассказал бы хоть кому-то, что болезнь вернулась. До меня бы дошли какие-то слухи, что-нибудь да просочилось бы.
Я вдруг с удивлением осознала, что никогда не слышала, чтобы кто-то говорил об отце Саймона – даже когда его мать была тяжело больна.
– А с кем ты теперь живешь? – поинтересовалась я. – С отцом?
Брови Саймона сошлись на переносице, лицо помрачнело.
– Я даже не знаю, где он.
– А он знает о том, что твоя мама умерла?
– Он не заслуживает того, чтобы об этом знать. А я сам могу о себе позаботиться.
– Не сомневаюсь, – сказала я, заметив, как после сказанного в глазах Саймона блеснула сталь, а около его губ залегли жесткие складки. Мало того, он пытался позаботиться еще и обо мне. – Спасибо, что не стал пытаться подбодрить меня всякими глупыми фразами, которые обычно принято произносить. Большинство людей использовало бы именно их.
Вот оно, мелькнуло у меня в мозгу. Уголки губ Саймона едва заметно приподнялись, и на его лице проступила тень той самой удивительной улыбки, которую мне в последнее время так часто приходилось видеть.
– Я не вхожу в это большинство, – произнес он.
– Это правда, – подтвердила я. – Ты лучше.
Я никогда не переставала удивляться тому, что, отличаясь от Оригинала в каких-то деталях, в самых важных чертах и характеристиках люди-эхо повторяли его.
Внезапно я покраснела. Саймон рассказал мне о каких-то очень личных, по сути, трагических вещах. А я думала о том, какие ощущения испытала бы, поцеловав его. Если существует ад, решила я, окинув взглядом ряды могил, то мне непременно предстоит отправиться именно туда.
Я снова услышала голос Адди – на сей раз уже гораздо ближе. Сестра явно шла по моему следу.
– А вот теперь мне действительно пора, – сказала я.
– Ты постоянно только об этом и говоришь, – хмуро заметил Саймон.
– Неужели?
– А разве нет?
Он тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения, вырвал из этюдника лист бумаги и протянул мне:
– Вот, держи. На перспективу.
На листе я увидела себя. Это был всего лишь набросок. Я стояла, прислонившись к дереву, окруженная облаком листьев. Черты лица показались мне чересчур резкими, но в моем изображении было нечто такое, что притягивало взгляд. Пожалуй, я бы сказала, что на такую девушку невозможно было бы не обратить внимания.
– Все здорово, просто прекрасно. Но это не я.
– Говорю же, на перспективу, – с нажимом повторил Саймон, и уголки его рта едва заметно изогнулись вверх.
Я не смогла найти подходящие слова, чтобы поблагодарить его – не только за рисунок, но и за то, что он видел меня такой, какой я была изображена на листе из этюдника. Мне отчего-то показалось, будто слова здесь вообще излишни.
– У меня ничего нет, чтобы… – начала я, но замолчала.
Вместо того чтобы закончить фразу, я достала из кармана листок бумаги, быстро сделала из него звездочку бледно-желтого цвета и протянула Саймону. Он взял ее большим и указательным пальцами и внимательно рассмотрел.
– Когда-то люди путешествовали, ориентируясь по звездам, – сказал он.
– Это потому, что звезды настоящие. Они не лгут.
В отраженных мирах увидеть звезды было невозможно из-за смога, но они везде были одинаковыми. Они являлись константой, где бы мы, Путешественники, ни оказались.
Вероятно, таким был и Саймон.
Глава 25
Когда я присоединилась к Адди и Монти, дед ласково похлопал меня по руке.
– Ну как? Чувствуешь себя получше?
Я пожала плечами. Не знаю, что Адди увидела в моем лице, но его выражение заставило ее воздержаться от очередной нотации, так что всю обратную дорогу она молчала. Монти шагал следом за нами. Немного отстав от сестры, я пошла рядом с ним.
– Ты думаешь, что люди-отражения тоже настоящие? – спросила я, когда мы миновали полтора квартала.
– А ты? – ответил Монти вопросом на вопрос, шагая по опавшим листьям.
– Не знаю. Они не могут выжить, если Оригинал умирает. Они не рождаются, как люди в Главном Мире, а просто возникают, когда формируется очередной параллельный мир. Они даже не замечают, когда проис