– Мне нужны глазные капли. – Я с трудом выговорил название.
Фармацевт, немолодая тетка, нехотя разжала напомаженные губы:
– Без рецепта не отпускаем.
– Да мне их в Москве просто так продали.
– Без рецепта нельзя.
Я провел ладонью по лицу, вытирая невидимый пот:
– Так, какие-нибудь другие капли я могу купить?
– Только по рецепту.
– Что-нибудь с расслабляющим эффектом.
– Вы не поняли? А если вы сетчатку повредите? Или радужную оболочку?
– Не преподавайте мне основы анатомии, – произнес я нервно. – Поступим так. Я беру лекарство, чек отдаю вам. Даже если я ослепну, вашу причастность никто не докажет. Идет?
– Предъявите, пожалуйста, паспорт.
– Что?
– Паспорт. Я запишу ваши данные и поделюсь ими с полицией.
Я выругался и ушел, по пути смахнув со столика стопку ярко-синих буклетов. На противоположной стороне безлюдной улицы, у светофора, застыл высокий силуэт. Его неподвижный взгляд как будто был устремлен в моем направлении.
Рыжов привез мне кофе в стаканчике и бумажный пакет с пончиками. Похоже, внедренная через сериальную индустрию модель перекуса распространилась и до Нертенгговы. Насколько мне известно, те же «Старбакс» и «Синнабон» активно продвигают свою продукцию через фильмы, внушая, что именно кофе и пончики поддерживают нас в режиме активности. А еще, конечно, бургеры. Будь здесь «Макдоналдс», Рыжов точно захватил бы бургеры и картофель фри.
– Я бы, конечно, выпил молока… – начал я.
Психолог подмигнул и вытащил из сумки бутылку молока.
– На этот раз коровье, – сказал он. – Как угадал.
Историей с каплями я не поделился. Вдруг психолог предложит разобраться. Тогда фармацевт заявит, будто я вел себя буйно, разбрасывал буклеты, кричал.
В этом городе трудно быть уверенным в чем-либо.
Заполярный театр драмы имени Маяковского представлял собой свежеотремонтированное подсвеченное советское здание кремового цвета с покатой крышей. Несмотря на тягу к громоздкости и перенасыщенности деталями, в целом архитектор обладал вкусом и тактом.
Зрители стекались на премьеру отовсюду, парковку у театральной площади заполонили, так что Рыжов едва отыскал место. Вокруг раздавались автомобильные гудки, кто-то помоложе затеял перебранку, переругиваясь друг с другом через опущенные стекла. У самого входа в театр мерзла, притопывая и растирая руки, девушка в красном пальто. Пристально всмотревшись в нас с Рыжовым, она метнулась за нами в фойе, на ходу вытаскивая непослушными от холода пальцами носовой платок.
– Максим Алексеевич!
Мы с Рыжовым синхронно обернулись.
– Нам с вами надо поговорить.
– Вы кто? – не менее синхронно спросили мы с психологом.
– Можно поговорить с вами наедине, Максим Алексеевич? – сказала девушка. – Пять минут.
Она показалось мне знакомой.
– Вы по поводу завтрашнего тренинга? – поинтересовался Рыжов.
– Да, почти.
Я велел психологу подождать меня в сторонке.
– Буду рядом с гардеробом, – произнес психолог. – Поспешите.
Когда он отошел, девушка сказала:
– Я Наташа.
– Какое красивое имя. Вам нужна проходка на тренинг?
– Мы вчера летели в самолете. На соседних креслах, помните?
Я пригляделся. Дорогие наушники, нарисованные брови, по-детски трогательное выражение лица во сне. Теперь от нее пахло табаком.
– Точно! «Уберите ноги», – передразнил я. – Вы раскаялись и пришли за прощением?
– Мне требуется ваша помощь, – кротко произнесла Наташа.
– Сегодня вы подобрели.
– Максим Алексеевич. Мне требуется ваша помощь. Я в городе чужая и не знаю, к кому обратиться. Мой молодой человек записался в стройотряд. В Заполярье, на лето. А в конце августа сказал, что устроился на завод, и позвал меня жить с ним.
– Забавная история. Вы хотите, чтобы я пригласил на тренинг его?
У меня болели глаза, вдобавок я все еще злился на аптекаршу, поэтому отрывался сейчас на бедной девочке.
– Это не смешно! Я во второй раз приезжаю сюда. Умоляю вернуться. Здесь убожество, грязь, холод собачий. А он не замечает. Разговаривает девизами, которым его научили: «Страну надо поднять с колен!», «Кто, если не мы!» Как зомби. Прежде чем он поймет, во что его втянули, он подохнет тут от рака. Здесь же дышать нельзя!
– Нельзя, – согласился я. – И какой помощи вы ждете от меня?
– Раскройте ему глаза. Убедите вернуться.
– С чего бы?
– Вы свой, вы из Москвы, как он или я.
– Позвольте заметить, что я не из Москвы, а из города Рузаевка. Это Республика Мордовия.
– Вам нужны деньги, да? – Наташа почти плакала. – Вы без денег даже пальцем не шевельнете, так?
– Успокойтесь, – сказал я. – Мне пора. Вон Рыжов меня зовет.
– Попробуйте, пожалуйста! Мне не к кому больше обратиться! – Голос девушки дрожал, она мелодраматично прижала кулаки к груди.
– Как я выдохся, – сказал я. – Словно месяц не спал.
– Мой парень рядом с театром живет. Всего полчаса!
Я потер глаза, раздраженные ярким освещением в фойе. Наверное, они покраснели, как у тех героиновых наркоманов из Вьетнама.
– Наташа, поступим следующим образом. Через два часа постановка закончится. К этому времени вы должны купить мне капли.
– Что? Я не понимаю…
– Простые глазные капли.
– Вы не шутите?
– У меня вот-вот сосуды полопаются, а пузырек потерялся. Принесете лекарство – я потолкую с вашим молодым человеком. Если нет, так нет. Встречаемся на этом же месте. Запишите название, оно сложное.
9
По правде, я думал увидеть обшарпанный зал вроде тех, что ассоциируются с провинциальными Дворцами культуры. С незалатанными полами, скверной вентиляцией и красной материей на креслах, истончившейся настолько, что из-под нее вылезала бы губка невыносимого желто-серого цвета. Напротив, Театр драмы в Нертенггове удивил свежей отделкой, современным оборудованием и общим уютом. По всей вероятности, разведший бурную деятельность мэр не только раздал таксистам диски с нетленной классикой и аудиокнигами, но и взялся за культуру всерьез.
Рыжов сопроводил меня до моего восьмого ряда, а сам выдвинулся ближе к сцене, пообещав отвезти меня в гостиницу после премьеры. Зал заполнился. На секунду я поверил в аншлаг на завтрашнем тренинге.
Места передо мной заняли недавние знакомые: учитель Кубышкин и репортерша с телеканала. Она до того переборщила с пудрой и тенями, что выглядела еще более отталкивающе, чем днем.
– Вы от нас не убежите, Максим Алексеевич! – шаловливым тоном произнесла она.
– А я так мечтал, так мечтал… – поддакнул я.
Оказалось, что педагог и журналистка (ее звали Даной) женаты. Вопреки опасениям, что Кубышкин вновь затеет разговор о дискурсах, он взволнованным голосом заговорил о премьере.
– Автор пьесы «Мотив» – Николай Витольдович Кагэдэ, – сказал учитель. – Настоящая легенда. Мэтр с большой буквы. С его талантом любой бы сорвался в Москву, а он остался преданным родному краю.
Свет потушили. Занавес медленно поднялся. Из таинственной темноты к микрофону выплыл немолодой человек в красной рубашке и очках и начал читать стихотворение. Я опустил веки и постарался отключиться. Обрывки фраз царапали слух и не выпускали из реальности.
– …блестит на матовом кобальте. Что значит в зеркале двойник? Что значат пятна на асфальте? Здравствуйте, дорогие друзья… как известно, Николай Витольдович… воплощающий великий потенциал… роскошный подарок горожанам… в отдельности наш любимый Цветмет Борисович… чтобы узреть сие торжественное мероприятие…
Все смолкло. Установилась тишина, которую вдруг разрезал звон будильника со сцены. Будильник перебили пьяные возгласы. Я протер глаза и осознал, что вынужден наблюдать за пьесой, чтобы время тянулось быстрее.
По сюжету подруга главного героя уехала в столицу учиться на дизайнера мебели. На прощание она закатила скандал и выдвинула ультиматум: «Либо я, либо Нертенггова!» Отец, матерый токарь с рельефной мускулатурой, советовал остаться. Приятель-музыкант с розовым ирокезом убеждал «рвануть» в Москву. Преподаватель из техникума, человек высоких моральных принципов, поддержал отца. Безвольный сосед-морфинист принял сторону музыканта. Главный герой метался между двумя вариантами. Он разговаривал на странном молодежном жаргоне, существовавшем, надо думать, исключительно в воображении Николая Кагэдэ.
В итоге девушка героя вернулась из столицы, чтобы строить будущее на Севере вместе с парнем, твердо решившим не бросать малую родину. В финале все действующие лица, включая поборовшего наркотическую зависимость соседа, хором запели: «Я люблю Нертенггову! Я люблю Нертенггову! Мне родная вода помогла навсегда…»
Типичное противостояние столичного и провинциального дискурсов.
Никто не трогался с места, все с замиранием дыхания наблюдали за счастливой развязкой. Кто-то прослезился. Чудилось, что еще мгновение и зрители подхватят песню. Недоставало лишь горластого смельчака, который не удержит внутри нахлынувшие эмоции и подпоет первым.
Я поднялся и, принося шепотом извинения, протиснулся к выходу из зала. На ходу я набрал текстовое сообщение Рыжову: «Спасибо за день) Очень утомился, поеду в гостиницу на такси) До завтра)». И выключил телефон.
Я устал от общества опекавшего меня великана и не горел желанием отчитываться перед ним о впечатлениях от постановки, какие психолог, бесспорно, выведывал бы у меня на обратном пути.
Наташа дожидалась у гардероба. Она молча протянула мне пузырек с лекарством.
– Ого, без рецепта продали?
– Без.
– Странно. Наверное, мне ненормальный аптекарь попался.
Не откладывая ни секунды, я запрокинул голову и выпустил сразу по две капли в каждый глазной мешок. Резкий свет в фойе ударил наотмашь, затем очертания вернулись. Жжение прекратилось, я будто вылез помолодевшим из волшебного источника.
– Словно в реке крестили, – сказал я.
– Вам лучше?
– Не то слово.
– Так вы поможете или нет?