Попытка воззвать к логике предполагает, что ребенок в данный момент способен выслушать и воспринять вашу аргументацию. Но помните: его мозг еще только формируется. Когда ему больно, когда он рассержен или разочарован, логически мыслящий высший мозг угнетается. Значит, пытаться втолковать ребенку свои резоны – далеко не лучший способ помочь ему восстановить самоконтроль и прийти в себя.
Больше того, родительское многословие зачастую лишь усугубляет проблему. Мы узнали об этом от детей, которых родители приводят к нам на консультацию. Иногда они едва сдерживаются, чтобы не закричать на родителя: «Пожалуйста, замолчи!» Особенно когда ребенок и так уже понимает, что натворил, и страдает из-за этого. Расстроенный, он испытывает перегрузку органов восприятия. А обращенный к нему поток слов перегружает его нервную систему еще больше, что усугубляет ее разбалансированность. Теперь ему еще труднее услышать вас и чему-нибудь научиться.
Мы советуем родителям пойти навстречу этой невысказанной просьбе детей и говорить поменьше. Дайте ребенку почувствовать, что угрозы нет, признайте его переживания: «Очень обидно остаться без приглашения! Я бы чувствовала себя одиноко», – а дальше закройте рот и откройте уши. По-настоящему слушайте своего ребенка. И не воспринимайте услышанное слишком буквально. Если дочь убивается, что ее никогда больше не пригласят ни на один день рождения, это вовсе не призыв к вам встрять с возражениями или доказательствами несостоятельности такого заявления. Ваше дело – вслушиваться в чувства, скрывающиеся за словами. И вы услышите: «Ужасно! Меня не позвали, и я не знаю, что думать. Вдруг это значит, что подруги ни во что меня не ставят?»
Вникайте в слова ребенка, думайте, чем они продиктованы и что творится у него в душе. Сосредоточивайтесь на его эмоциях и не позволяйте заиграть «теме из “Челюстей”», которая отвлечет ваше внимание от ребенка и от реальности. Как бы ни было трудно, преодолейте искушение спорить с ребенком, читать ему мораль, защищаться самому или приказывать перестать так себя чувствовать. Сейчас не время поучать и объяснять. Сейчас время слушать. Так что просто сядьте рядом с ребенком и позвольте ему высказать наболевшее.
Устанавливаем контакт: действие четвертое – отзеркалить услышанное
На первых трех этапах цикла установления эмоционального контакта мы дали ребенку понять, что угрозы нет, признали его чувства и выслушали его. Четвертый шаг – отзеркалить сказанное ребенком, чтобы он убедился, что мы его услышали. Отражение переживаний ребенка возвращает нас к первому действию, поскольку мы подкрепляем ощущение, что он в безопасности, и это замыкает цикл и, возможно, выводит нас на второй круг.
Отзеркаливание напоминает второй шаг, но, в отличие от признания чувств ребенка, на сей раз мы сосредотачиваемся именно на его словах, на том, что и как он нам сказал. Смысл этапа признания заключается в понимании и принятии эмоций и в сопереживании. Мы говорим нечто вроде: «Прекрасно понимаю, как ты рассердился». А отзеркаливая чувства ребенка, мы фактически повторяем ему то, что он нам сказал. Как мы уже неоднократно подчеркивали, человеку важно почувствовать себя понятым, – это чрезвычайно сильное успокоительное и даже исцеляющее средство. Когда вы говорите ребенку: «Я тебя понял, ты терпеть не можешь, когда я говорю, что пора уходить с праздника» или «Неудивительно, что ты рассердился, я бы тоже была в бешенстве», – ребенок убеждается, что вы действительно услышали и восприняли его слова. И это огромный шаг к тому, чтобы снизить накал страстей.
Однако следите за тем, что именно вы отзеркаливаете. Незачем раздувать преходящую, поверхностную эмоцию до вселенских масштабов. Скажем, вашу шестилетнюю дочь довел своими подшучиваниями старший брат. Снова и снова выкрикивая «Ненавижу тебя, тупица!», она выбегает во двор, будто нарочно, чтобы развлечь соседей (хорошо еще, что у мистера Патела шумная газонокосилка!). Прокричав свое признание раз сто, она наконец кидается вам в объятия и заходится в рыданиях.
Вы запускаете цикл эмоционального контакта. Помогаете ей понять, что угрозы нет, опускаетесь ниже уровня ее глаз, чтобы она почувствовала, что вы ей сопереживаете, обнимаете ее, гладите по спине, мимикой выражаете сочувствие. Признаете ее чувства: «Знаю, солнышко, знаю! Представляю, как тебе обидно». Выслушиваете ее рассказ о своих чувствах и отзеркаливаете то, что услышали: «Ты жутко разозлилась, правда?» В ответ, вполне вероятно, она снова завизжит: «Да, я ненавижу Джимми!» (Имя брата потонет в рыданиях.)
Тут наступает сложный момент. Вы стремитесь отзеркалить ее переживания – но не закрепить у нее в уме утверждение, что она ненавидит брата. Здесь нужно проявить осторожность и смекалку, чтобы быть честным с дочерью и помочь ей разобраться в своих чувствах, но в то же время не допустить превращения случайного порыва в прочно укоренившееся убеждение. Пожалуй, вы можете сказать нечто вроде: «Я не виню тебя, что ты так разъярилась. Я тоже ненавижу, когда меня дразнят. И я знаю, что ты любишь Джимми, только что вы так весело играли – помнишь, с грузовиком? Но прямо сейчас ты ужасно злишься, верно?» Цель такого рода отзеркаливания – чтобы ребенок убедился: вы в самом деле понимаете, что он испытывает, – но вместе с тем вам нужно успокоить разбушевавшиеся страсти и помочь ему сладить с внутренним хаосом, чтобы он мог вернуться в спокойное русло реки благополучия. Не позволяйте, чтобы сиюминутное состояние – в данном случае злость на брата – мозг дочери воспринял как устойчивую характеристику их с братом отношений. Именно для этого вы помогаете ей взглянуть на ситуацию шире и вспомнить о том, как они с братом весело играли в машинки.
Отзеркаливание переживаний ребенка имеет еще одно преимущество. Оно убеждает его не только в нашей любви, но и во внимании. Некоторые родители считают, что попытка ребенка добиться их внимания – это плохо. Они так и говорят: «Он всего лишь пытается привлечь мое внимание». С их точки зрения, стремление ребенка к тому, чтобы родители его замечали его и интересовались тем, что он делает, ненормально. На самом деле поведение, направленное на привлечение внимания, не просто абсолютно естественно для детей в силу уровня их развития, но и в целом для человека является социальной нормой. Это жизненная потребность любого ребенка в любой культуре. Эксперименты показывают, что физическая боль и эмоциональная боль, вызванная, например, чувством отверженности, дают почти одинаковую картину активизации зон головного мозга. Так что, уделяя детям внимание и сосредоточиваясь на том, что они испытывают и чувствуют, мы удовлетворяем их важную социальную и эмоциональную потребность, благодаря чему они ощущают глубокую внутреннюю связь с нами и психологическую безопасность. Помните: есть масса способов испортить ребенка – скажем, задаривать вещами, оберегать от малейших трудностей, исключать любую возможность испытать неудачу и разочарование, – но его невозможно испортить любовью и вниманием. Ни того ни другого не бывает слишком много.
Итак, цикл эмоционального контакта позволяет нам показать детям, что мы их любим, что мы замечаем их и не отторгаем, как бы они себя ни вели. Стоит выключить «тему из “Челюстей”» и задаться вопросами «Почему?» и «Как?», и мы сумеем убедить их, что угрозы нет, признать их чувства, выслушать и отзеркалить их рассказ о собственных переживаниях и оказать поддержку. Возникающий при этом эмоциональный контакт подкрепляет их убежденность в нашей безусловной любви и создает идеальную почву для перенаправления.
Глава 5«Один, два и три» дисциплины: сегодняшние и завтрашние преимущества перенаправления
Роджер возился в гараже, когда из дома вылетела, как ведьма на метле, его шестилетняя дочка Кэти с воплем: «Папа, ну хоть ты угомони Элли!» Оказывается, девятилетняя Элли целиком завладела вниманием Джины, подруги своей младшей сестры, и та, хотя и пришла поиграть с Кэти, вообще перестала обращать внимание на хозяйку. А Элли с огромным удовольствием «присвоила» себе чужую подругу, оставив сестру за бортом.
Роджер видел несколько вариантов обращения к старшей дочери в этой проблемной ситуации. Например, прямо сказать Элли, чтобы та оставила Кэти и Джину спокойно играть вдвоем. В конце концов, для того Кэти и пригласила в гости подругу. Ничего плохого в таком подходе не было, но если бы Роджер просто отдал старшей дочери распоряжение, то не запустил бы важный мыслительный процесс, в котором Элли могла поупражнять свой высший мозг.
Поэтому он заглянул в дом и позвал старшую дочь для небольшого разговора. Они сели рядышком на диван, Роджер обнял дочку. С учетом характера и темперамента Элли он решил начать беседу с такого вопроса.
Роджер: Я смотрю, Джине нравится с тобой играть, и ты здорово умеешь общаться с младшими. Но не знаю, заметила ли ты, что Кэти обидно, ведь Джина все внимание уделяет тебе?
Элли [вся подобравшись и развернувшись к отцу]: Пап, я ведь ничего такого не делаю. Мы просто слушаем музыку.
Роджер: Я и не говорю, что ты делаешь что-то плохое. Просто спросил, заметила ли ты, как чувствует себя Кэти.
Элли: Ну, да. Но я-то здесь при чем?
Роджер: Золотко, я и не сомневаюсь, что ты совершенно ни при чем. Задумайся, о чем я тебя спрашиваю: ты обратила внимание, что Кэти грустно? Заметила ты или нет, вот и весь мой вопрос.
Элли: Ну, да.
Это короткое признание – свидетельство того, что высший мозг Элли включился в работу, пусть самую малость. Она действительно начала вникать в слова отца и размышлять над ними. С этого момента Роджер мог целенаправленно апеллировать к определенной части ее высшего мозга, которую он стремился развить. Причем не диктуя Элли, что она должна думать или чувствовать, а приглашая ее осмыслить ситуацию самостоятельно и обратить внимание на переживания другого человека.