Роджер: Как ты думаешь, почему она могла расстроиться?
Элли: Может, она хотела, чтобы Джина только с ней играла? Но она сама ко мне в комнату зашла! Я ее даже не звала.
Роджер: Я знаю. И ты, наверное, права насчет Кэти – она хотела, чтобы Джина уделяла внимание только ей. Но ты уверена, что это все? Если бы она была рядом, и мы бы ее спросили, что она чувствует, что бы она сказала?
Элли: Что это ее подруга, и в гости пришли к ней, а не ко мне.
Роджер: Скорее всего. И что-то в этом есть, правда ведь?
Элли: Да, но все-таки – почему мы не можем послушать музыку все втроем? Да, пап?
Роджер: Понимаю. Пожалуй, я даже согласен с тобой. Но что бы ответила на это Кэти?
Элли: Что когда мы втроем, то Джина хочет играть только со мной?
Этот вопрос – пробуждение эмпатии. Лишь первый робкий ее росток. Здесь не стоило ожидать катарсиса: это только в кино девятилетняя девочка может разрыдаться от сострадания к душевным мукам младшей сестры. Но начало было положено. Элли по крайней мере начала обращать внимание на чувства сестры (а если у вас не один ребенок, то вы знаете, какая это большая победа для родителя). Теперь Роджер мог так направить беседу, чтобы помочь Элли лучше разобраться в переживаниях Кэти. А дальше – попросить Элли предложить собственный план выхода из конфликтной ситуации, например такой: «Что, если мы послушаем еще одну песню, а потом я пойду готовиться к своей пижамной вечеринке?» Это еще больше задействовало бы ее высший мозг, заняв его планированием и решением проблемы.
Подобное начало беседы с целью перенаправления не всегда бывает успешным. Порой ребенок не желает (а то и неспособен) посмотреть на ситуацию с другой стороны, выслушать вас и принять во внимание чувства окружающих. В таком случае Роджеру пришлось бы открыто сказать Элли, что ей следует найти себе другое занятие, – подобно тому, как Лиз пришлось попросту настоять на выполнении родительского решения о том, кто с кем едет в школу. Или, возможно, Роджер затеял бы общую игру, проследив, чтобы к нему присоединились на равных все три девочки.
Обратите внимание: когда понадобилось прибегнуть к перенаправлению, Роджер не стал навязывать Элли свое видение ситуации и представление о справедливости. Он создал для нее возможность проявить эмпатию и умение решать проблемы, а заодно потренировать высший мозг. Чем чаще мы даем детям шанс задуматься не только о собственных желаниях, но и о чужих и поупражняться в умении делать правильный выбор, который устроит всех окружающих, тем лучше им это удается. Побеседовав с Элли, Роджер потратил больше времени, чем если бы просто развел старшую и младших по разным комнатам? Безусловно! Для него это было сложнее? Возможно. Но разве успешное перенаправление при активном сотрудничестве ребенка не стоит времени и усилий родителя? Риторический вопрос! И когда это станет вашей привычной схемой действий, ваша жизнь и жизнь всех членов семьи станет заметно легче. Вы будете реже воевать друг с другом, а мозг ваших детей будет развиваться таким образом, что вам все реже придется решать проблему плохого поведения.
«Один, два и три» дисциплины
Эта глава посвящена перенаправлению – то есть именно тому, что подразумевает большинство родителей, говоря о дисциплине. Перенаправление представляет собой наш отклик, когда ребенок совершает нечто такое, что нам не нравится, например в гневе швыряет вещь, или не делает то, чего мы от него ждем, – не чистит зубы, отказывается ложиться спать. После установления эмоционального контакта нужно перенаправить ребенка на использование высшего мозга, чтобы он мог принимать более адекватные решения, что со временем станет его второй натурой. Но как этого добиться, если ребенок не желает с нами сотрудничать или ведет себя реактивно?
Как мы уже говорили, вся суть дисциплины без драм заключается в эмоциональном контакте и эмпатическом отклике родителей на переживания детей. При этом родитель ставит перед собой двойную цель: краткосрочную – добиться от ребенка сотрудничества в данный момент и долгосрочную – развить его мозг. Усвоить, что такое перенаправление, проще всего с помощью схемы, которую мы назвали «“один, два и три” дисциплины»: одно определение, два принципа и три желаемых результата. Запоминать все в деталях необязательно, тем более что в конце книги вас ждет полезная «напоминалка», озаглавленная «Держите на видном месте». Мы предлагаем нашу схему просто в качестве алгоритма, чтобы в момент перенаправления вам проще было выделить главное.
Одно определение
Чтобы понять, что такое перенаправление и как нам перенаправить детей к хорошему поведению, следует обратиться к определению дисциплины. Когда дети принимают неразумное решение или не справляются с эмоциями, нам нужно вспомнить, что смысл дисциплины – в обучении. Стоит забыть эту истину, и мы собьемся с верного пути. Скажем, сведя дисциплину к наказанию, мы рискуем упустить возможность научить детей очень важным вещам. А если решим, что лучший урок для них – это последствия самого проступка, и этим ограничимся, то отнимем у них шанс почувствовать на психологическом и эмоциональном уровнях, как функционирует «встроенный компас», указывающий верную дорогу.
Одна мама рассказала нам, как однажды, прибираясь в комнате шестилетней дочери, нашла коробочку цветных карандашей. Несколькими днями ранее они покупали все, что нужно для школы, в канцелярском магазине, и дочка буквально влюбилась в эти карандаши. Мама их не купила, и девочка просто сунула коробочку в карман.
Первым порывом матери было немедленно потребовать отчета об этих карандашах. Когда девочка увидела потрясенную мать с коробкой в руках, в ее глазах застыло выражение страха и вины. В подобные моменты отклик родителя, как ничто другое, предопределяет, какой опыт вынесет ребенок из конфликтной ситуации. Как мы объясняли в главе 1, если родитель думает только о том, как наказать ребенка или заставить его расхлебывать последствия неверного шага, – а значит, немедленно начинает орать, шлепать, отправлять в «одиночное заключение» или лишать давно ожидаемого удовольствия, – соответственно смещается и фокус внимания ребенка. Вместо чувства сожаления и раскаяния, вместо мыслей о недопустимости содеянного – скажем, о том, как скверно красть карандаши, – ребенок может думать лишь об одном: каким ужасным выглядит сейчас родитель и как ужасно со стороны матери или отца так сильно его наказывать. Ребенок чувствует себя жертвой, что задним числом отчасти даже оправдывает его проступок.
Но мама, о которой мы рассказываем, применила другой подход к дисциплине, в центре которого находится не наказание, а обучение. Она дала дочери время посидеть вместе с нею и сполна ощутить неприятное, но такое ценное чувство никем не навязанной, идущей изнутри вины за то, что она взяла чужое. Ведь чувство вины бывает и здоровым, и целительным! Это проявление здоровой натуры. Такое чувство вины благотворно влияет на дальнейшее поведение человека.
Прежде чем начать беседу, мама присела, опустившись ниже уровня глаз ребенка (как мы советовали в конце предыдущей главы), и лишь тогда ласково заговорила. Сначала шестилетняя девочка отрицала кражу, потом заявила, будто не помнит, что случилось. Но поскольку мама продолжала терпеливо ждать правды, дочь сообщила, что бояться нечего, поскольку она «подождала, когда тетя-продавец с пышной прической отвернется», прежде чем стащить карандаши. Теперь мама стала активно задавать вопросы, заставляющие девочку задуматься о темах, которыми она прежде себя не обременяла. «Ты знаешь, как называется, когда берешь чужое?» «Как ты думаешь, кража – это законно?» «Знала ты, что та дама с пышной прической сначала купила эти карандаши на свои деньги, чтобы положить их на прилавок в своем магазине?»
С каждым вопросом девочка все ниже опускала голову, ее губы надулись, из глаз покатились крупные слезы. Было очевидно, что она переживает из-за своего поступка. Мама мягко обняла ее, не мешая плакать и размышлять, чтобы не прервать полезный внутренний процесс, который происходил в душе ребенка. А чтобы дочь ощущала мамину близость, заметила: «Теперь ты чувствуешь, как плохо поступила». Девочка кивнула и расплакалась еще сильнее. В этот благотворный момент раскаяния мамино присутствие утешало и поддерживало ее. Причем самой маме даже не пришлось ничего говорить или делать, чтобы преподать дочери правильный урок: достаточно оказалось просто обнять и дать поплакать и прочувствовать вину. Через пару минут она утерла дочке слезы и помогла ей успокоиться. Они еще немного поговорили о честности, уважении к чужой собственности и о том, как важно поступать хорошо, даже если это трудно.
Мать завела с дочерью диалог, подтолкнувший ее к сотрудничеству и размышлению. Просто направив внимание девочки на внутреннее осознание своей вины, которую та и так уже чувствовала, вместо того чтобы обрушить на нее гнев, она создала ситуацию, в которой приучение к дисциплине произошло само собой. Высший мозг девочки получил тренировку, обдумывая проступок и его последствия для окружающих, усваивая урок этики и нравственности. Завершилось все тем, что мама и дочка сообща решили, как лучше всего вернуть коробку карандашей «тете-продавцу с пышной прической».
Главное, на чем стоит дисциплина без драм, – это обучение. На нем и сосредоточилась эта мама. Она позволила дочери глубоко прочувствовать и осмыслить собственные переживания и соображения по поводу решения взять карандаши. Она не стала раскручивать эмоциональную реакцию ребенка, превращая ее в злость на родителей из-за наказания, а дала девочке возможность осознать свои переживания, чтобы они отложились в виде опыта. Благодаря этому внутренний дискомфорт, который она испытывала, стал из тайного явным и связался с опытом принятия ошибочного решения – в данном случае решения украсть понравившуюся вещь. В очередной раз напоминаем: бессмысленно и даже вредно ставить во главу угла неотвратимость наказания или расплаты за проступок, поскольку это отвлекает внимание ребенка от психологических и эмоциональных сигналов собственного сознания – могущественного средства развития самодисциплины.