Присущая семейству Бонхёффер бодрость духа сказывалась и в том, как они умели превратить в маленький праздник даже свидание в тюрьме. На этот раз они принесли множество подарков, в том числе сигару от Карла Барта. Мария сделала рождественскую гирлянду, а Бетге принес впечатляющей величины яйца, сваренные вкрутую [73] . На Рождество Мария подарила жениху часы своего отца, и родители тоже принесли в подарок семейную реликвию: «кубок прадедушки, 1845 года, который стоит теперь на моем столе, а в нем – зеленая веточка»632. Через месяц мать доставила в тюрьму еще одну драгоценность, «Herzliebschränkchn», изящный резной шкафчик из розового дерева, некогда подаренный Гёте Минне Херцлиб. Как и кубок, это сокровище попало в семью благодаря прадеду Карлу Августу фон Хазе.
В день рождения (Дитриху исполнилось 38 лет) снова пришла Мария и, сама того не зная, принесла дурные вести: в книгах, которые она передала в тот день жениху, он нашел зашифрованное сообщение о том, что адмирал Канарис отстранен от должности. Гестапо и RSHA осуществили-таки свое давнее желание, подмяли под себя мятежный абвер. Канарис еще какое-то время продолжал работать, но руководить заговором уже не мог. Впрочем, последствия его отставки оказались не столь уж безнадежными: заговор возглавил новый человек, сложилась группа ненавистников Гитлера под руководством полковника Клауса фон Штауффенберга, и этой группе удастся больше, чем всем прежним заговорщикам.
Глава 29 «Валькирия» и заговор Штауффенберга
Настало время действовать. Тот, кто имеет мужество действовать, должен понимать, что в истории Германии он может остаться изменником. Но бездействуя, он сделается предателем перед собственной совестью.
Клаус Шенк фон Штауффенберг
Жди со мной и будь терпелива – тем более терпелива, чем дольше это продлится. И не печалься. Делись со мной своими мыслями и поступай так, как ты должна. Но будь всегда уверена в том, что я очень тебя люблю и ты мне очень дорога.
Дитрих Бонхёффер – Марии фон Ведемайер
30 июня 1944 года Пауль фон Хазе, военный комендант Берлина, явился в тюрьму Тегель. Цель визита? Его интересовал заключенный камеры номер 92 Дитрих Бонхёффер. С тем же успехом на ланч мог бы заявиться сам фюрер. Бонхёффер писал Бетге: «Было очень забавно, как все захлопали крыльями и – за несколькими существенными исключениями – все пытались превзойти друг друга в непристойном подлизывании. Печально, однако многие тут в таком состоянии, что не могут удержаться». Визит фон Хазе устрашил даже коменданта Тегеля Мэца, который и без того относился к узнику камеры номер 92 с нелепой почтительностью – теперь же явился во плоти резон так обращаться с Бонхёффером. Фон Хазе пробыл в тюрьме пять часов! Бонхёффер отчитывался: «Дядюшка принес с собой четыре бутылки Sekt [немецкое шампанское] – событие, достойное быть занесенным в анналы этого заведения». Дитрих догадывался, что таким образом фон Хазе продемонстрировал намерение покровительствовать племяннику и показал «дерганому педанту М. [Мэцу], что от него требуется»633. По мнению Бонхёффера, было «просто замечательно», что его дядя решился столь явно продемонстрировать, на чьей он стороне – то есть на стороне племянника и против его нацистских преследователей.
Решительный поступок фон Хазе подал Бонхёфферу сигнал: скоро состоится переворот, скоро Гитлер будет мертв, а Дитрих и его друзья вернутся к жизни. Бонхёффер и без того знал, что подготовка к заговору ведется, но визит дяди стал для него желанным доказательством. Фон Хазе был не просто осведомлен о покушении – он принимал существенное участие в заговоре. План под кодовым названием «Валькирия» разрабатывался уже год, но ни разу не сложились благоприятные обстоятельства для его осуществления. Теперь же, казалось, час настал.
Подготовка покушения
На самом деле и на этот раз все складывалось не так уж удачно, однако слишком уж отчаянным было положение, и заговорщики не могли уже тщательно все продумывать – надо было действовать. Прежде они рассчитывали, что устранение Гитлера поможет им добиться более благоприятных условий при заключении мира, но поскольку Черчилль был холоден ко всем их призывам, точно абсолютный нуль, стало ясно, что с каждым днем они все дальше от своей цели: война продолжается, унося все новые жертвы как среди солдат, так и среди мирного населения и среди истребляемых евреев. На союзников не оставалось никакой надежды, и заговорщики пришли к выводу, что обойдутся и без них. Им оставалось только одно – исполнить свой долг, и будь что будет. Штауффенберг говорил: «Настало время действовать. Тот, кто имеет мужество действовать, должен понимать, что в истории Германии он может остаться изменником. Но бездействуя, он сделается предателем перед собственной совестью»634.
Примерно так же мыслил и дядя Марии Хеннинг фон Тресков:
Покушение должно состояться coute que coute [любой ценой]. Даже если оно провалится, мы должны перейти к действию в Берлине. Практические задачи теперь не имеют значения, важно одно: немецкое Сопротивление должно проявить себя на глазах у мира и истории. По сравнению с этим все остальное не имеет значения635.
Этот последний, прославленный заговор 20 июля возглавил Штауффенберг, верующий католик, член аристократического рода. Его отвращение к Гитлеру превзошло меру, когда он увидел, как эсэсовцы обходились с польскими военнопленными в 1939 году. Эти злодейства и убийства евреев определили позицию Штауффенберга: сделать все возможное, чтобы покончить с правлением Гитлера. В конце 1943 года он сказал товарищу по заговору Акселю фон Буше: «Будем говорить по существу. Всем сердцем и всеми силами я осуществляю государственную измену».
Штауффенберг действительно вложил в эту задачу недостававшую прежним попыткам энергию и сосредоточенность, и был избран одним из непосредственных исполнителей покушения. Визит фон Хазе дал Бонхёфферу ясно понять, что план переходит в стадию осуществления. Цель оставалась прежней – взорвать Гитлера, по возможности – с парочкой его чешуйчатых друзей.
Дата была назначена. 11 июля Штауффенберг отправился к Гитлеру в Оберзальцберг. В кейс он спрятал бомбу. Но по прибытии Штауффенберга в Оберзальцберг выяснилось, что Гиммлера нет на месте. Генерал Штифф решительно возражал против осуществления плана в тот момент. «Господи! – взмолился Штауффенберг. – Неужели мы так ничего и не сделаем?» В Берлине все замерли в ожидании. Штифф, однако, настоял на своем. Герделер был в ярости, когда узнал, что покушение вновь отложили. «Они этого никогда не сделают!» – восклицал он636.
Штифф и Фельгибель возражали: представится еще немало возможностей. И действительно, четыре дня спустя Штауффенберга вызвали к Гитлеру в штаб-квартиру в Восточной Пруссии. Он вновь прибыл с бомбой в кейсе и вновь Гиммлера не оказалось на месте и Штифф вновь настоял на переносе даты покушения. На этот раз к Штиффу присоединился Фельгибель. Штауффенберг был раздосадован, но возражения Фельгибеля и Штиффа связали ему руки: Фельгибеля лишь с большим трудом удалось привлечь на сторону заговорщиков и ему отводилась ключевая роль в координации их действий. Итак, Штауффенберг вновь несолоно хлебавши вернулся в Берлин.
Тем не менее, было ясно, что до удачного покушения остаются считаные дни. 16 июля Бонхёффер писал Бетге:
Кто знает, может быть, теперь это не будет происходить слишком часто, и мы увидимся быстрее, чем думали… Скоро нам понадобится припомнить наше совместное путешествие летом 1940 года и мои последние проповеди637.
Бонхёффер говорил намеками. Последние проповеди он читал во время совместного пастората в Восточной Пруссии – таким образом он обозначил в письме штаб-квартиру Гитлера Wolfsschanze. Именно там в итоге взорвалась бомба.
20 июля 1944 года
Имя Адольф происходит от древнегерманского Adelwolf , «благородный волк». Гитлеру эта этимология была известна, и, благо фюрер был склонен к мистицизму, он охотно использовал тевтонский тотем волка. Нравились ему и хищная плотоядность, Дарвинова беспощадность серой твари, так что «волк» сделался символом будущего фюрера еще в 1920-х годах: тогда он частенько регистрировался в гостиницах под именем герра Вольфа, под этим же именем приобрел и дом в Оберзальцберге и приучил детей композитора Вагнера звать себя «дядюшка Вольф» [74] . Во время Битвы за Францию его штаб-квартира именовалась Wolfsschlucht («Волчье ущелье»), а командный пост в Восточной Пруссии – Werwolf («Волк-оборотень»). Но самым знаменитым из обиталищ этого волка стала другая штаб-квартира в Восточной Пруссии, «Волчье логово» – Wolfsschanze638.
19 июля Штауффенберг получил приказ явиться на следующий день к часу дня на собрание в «Волчьем логове». Утром 20 июля он поднялся в пять и перед уходом сказал своему брату Бертольду: «Мы перешли Рубикон». Он поехал в аэропорт вместе со своим адъютантом Вернером фон Хэфтеном, тем самым человеком, который заговорил с Бонхёффером о возможности и необходимости убить Гитлера. Теперь Вернер непосредственно участвовал в историческом деянии. Эти двое везли с собой кейс, где под важными бумагами лежала, завернутая в рубашку, еще одна хитроумная пластиковая бомба, но на этот раз она не подвела заговорщиков, взорвалась. Этот взрыв погубит в итоге тысячи человек, но только не того, кого они покушались убить.
По дороге тираноубийцы зашли в католическую часовню, Штауффенберг хотел помолиться. Часовня спозаранку была еще заперта, но отец Верле впустил их. Десятью днями ранее Штауффенберг задал этому священнику терзавший его вопрос: «Даст ли Церковь отпущение человеку, убившему тирана?» Отец Верле ответил, что в таком случае отпущение властен дать только папа римский, но обещал и сам внимательнее изучить этот вопрос. Хэфтен о том же полтора года назад спрашивал Бонхёффера.