Перед другим фургоном стояли генерал фон Фалькенхаузен, бывший губернатором оккупированной Бельгии во время Первой мировой войны, капитан Франц Лидиг, работавший на Канариса, Людвиг Герэ, тоже офицер абвера и сотрудник Канариса, граф Готфрид Бисмарк, внук Отто фон Бисмарка, и семидесятилетний граф Вернер фон Альвенслебен, который в 1934 году отказался принести присягу на верность фюреру и с тех пор оставался на подозрении у нацистов. Доктор Герман Пюндер, политик, католик по религиозным взглядам, перед приходом Гитлера к власти он занимал пост государственного секретаря. Доктор Йозеф Мюллер, которого гестаповцы пытали много месяцев подряд, но так и не вырвали у него информацию, которую жаждали заполучить. Пейн Бест назвал Мюллера «одним из храбрейших и решительнейших людей».
И в этой же группе – Дитрих Бонхёффер, только что отметивший в гестаповской тюрьме тридцать девятый день рождения и впервые за четыре месяца вышедший на дневной свет. Большинство заключенных провели под этими мрачными сводами гораздо больше времени, чем он, и всех первый глоток свежего воздуха бодрил и опьянял. Войне скоро конец, и Гитлеру конец – это было ясно, единственный вопрос: кто доживет до конца?
Перед тем как усадить Мюллера и Бонхёффера в фургон, им надели наручники. Бонхёффер громко запротестовал, но Мюллер, физически настрадавшийся гораздо больше него, ободрил своего друга и брата по вере призывом: «Покоримся мирно, как христиане» 670. Бонхёффер и в оковах вел себя как посол великой державы. Так его перевезли за триста с лишним километров от Берлина, в Бухенвальд.
Глава 30 Бухенвальд
Его душа сияла во мраке тюремного отчаяния… Он всегда опасался, что у него не хватит сил на такое испытание, но теперь он знал: нет в жизни ничего, внушающего страх.
Пейн Бест, письмо Сабине
Бухенвальд был одним из нацистских лагерей смерти [83] . Но здесь люди не просто умирали – здесь смерть праздновалась, здесь царил культ смерти. Подобно тому, как община Бодельшвинг в Вефилпе стала воплощением Евангелия жизни, где о слабых заботились и давали им любовь, так Бухенвальд и другие лагеря Третьего рейха стали воплощением сатанинского культа SS, выслеживающего и сокрушающего слабых. Порой людей убивали затем, чтобы содрать с них кожу и пустить ее на сувениры, бумажники или ножны для членов SS. Головы погибших высушивали и преподносили в подарок. Бонхёффер благодаря Донаньи знал об этих злодействах, хотя в ту пору о них мало кто из немцев был осведомлен. Когда Эмми Бонхёффер прямо объявила соседям, что в некоторых лагерях из человеческого жира варят мыло, они отказались слушать, списав эти ужасы на антигерманскую пропаганду.
В Бухенвальде Бонхёффер провел несколько недель. Его держали не на основной территории, а в холодном подвале под желтым казарменным зданием, предназначенным для гарнизона лагеря. Здание было высотой в пять или шесть этажей, а его темные подвалы прежде использовались в качестве военной тюрьмы для провинившихся эсэсовцев. Теперь в двенадцати камерах разместили семнадцать известных узников [84] .
Товарищи по заключению
За этот период мы не располагаем письмами Бонхёффера, но один из его товарищей по заключению, британский разведчик капитан Пейн Бест написал повесть о годах в немецком плену под названием «The Venlo Incident». Эта книга служит основным источником информации о последних двух месяцах жизни Бонхёффера. Беста доставили в Бухенвальд 24 февраля вместе с еще тремя пленными – один из них, Хью Фэлконер, тоже был британским офицером, второй был Василий Кокорин, советский летчик и племянник одного из ближайших сподвижников Сталина, Молотова, третьим оказался генерал Фридрих фон Рабенау, которого разместили в одной крошечной камере с Бонхёффером.
Шестидесятилетний Рабенау как глубоко верующий христианин довольно рано воспротивился режиму именно из-за своих религиозных убеждений. В 1937 году он поставил свою подпись под Декларацией девяноста шести лидеров Евангелической церкви против богословия Альфреда Розенберга. Эта Декларация разоблачала и решительно отвергала пронацистскую и антихристианскую философию Розенберга. В 1942 году генерал фон Рабенау был досрочно отправлен в отставку и следующие два года учился в Берлинском университете и писал докторскую по богословию, как некогда Бонхёффер. Он также активно участвовал в Сопротивлении, служа связующим звеном между Беком и Герделером. Написал Рабенау и подробную, высоко оцененную знатоками биографию немецкого военачальника Ханса фон Зеекта, с которой Бонхёффер был знаком. От Пюндера, помещенного в камеру по соседству с Бонхёффером и Рабенау, мы знаем, что генерал продолжал в лагере работу над автобиографией, по всей вероятности, занимался своей работой и Бонхёффер, хотя ничего из написанного им в то время не уцелело. Пюндер также сообщает, что Рабенау и Бонхёффер часами беседовали на богословские темы, а он с удовольствием слушал. Под богословские беседы Рабенау и Бонхёффер часто играли в шахматы – доску с фигурами им отдал Пейн Бест.
Бест попал в руки нацистов в результате инцидента, вошедшего в историю как «Инцидент в Венло» [85] . Хотя его книга, названная в честь этого инцидента, отражает реальные факты, самого себя Пейн Бест лепит отчасти из полковника Николсона из фильма «Мост через реку Квай», отчасти из Терри Томаса [86] и из барона Мюнхаузена. Его склонность к хвастовству бросалась в глаза, но, к счастью, этот человек и сам умел посмеяться над собой. В свою книгу он вставил отрывок из чьих-то мемуаров, описывающий его самого:
В особенности заслуживает упоминания мистер Бест, агент Секретной службы, который был «похищен» из Голландии в 1940 году – поистине, прототип всемирно известной карикатуры на англичанина. Высоченный, тощий, слегка даже сутулящийся от истощения, впалые желтые щеки, выпирающие зубы, монокль, фланелевые штаны, клетчатый жакет и – неизменная сигарета. Вечно выставлял напоказ огромные и фальшивые лошадиные зубы, любезно улыбаясь и ведя себя с такой осторожностью и надежностью, что поневоле внушал глубочайшее доверие671.
Процитировав слова этой леди, Бест затем комментирует их:
Я принимаю этот словесный портрет вплоть до дважды упомянутых зубов и даже польщен им, тем более что зубы – не моя личная заслуга, но творение заксенхаузенского дантиста, который пустил в ход все свое искусство, чтобы сделать меня похожим на англичанина, как он его себе представлял672.
Несколько странно созерцать последние дни жизни нашего героя через монокль забавного капитана Беста, однако его неистощимый юмор порой отчасти смягчает беспросветную мрачность тех дней. Без малого шесть лет заключения в нацистских лагерях – большую часть этого срока Бест провел в Заксенхаузене – только усилили склонность капитана к грубому, порой черному юмору.
В том же подвале томился бывший посол Германии в Испании доктор Эрих Геберляйн и с ним его жена Маргот. Бест описывает их в таком ключе: «Из Геберляйнов более породистой лошадкой была, несомненно, гнедая кобылка. Смешение испанской и ирландской крови не может не произвести нечто живое и незаурядное… Она досаждала своим тюремщикам как два английских военопленных, вместе взятых, а это говорит само за себя. Супруг? Очаровательный джентльмен, дипломат старой школы с безупречными манерами и свойственным его сословию несокрушимым пищеварением»673.
Соседа Мюллера по камере, капитана Герэ, Бест описывал как «здорового, темноволосого, симпатичного человека лет тридцати». Гере на самом деле исполнилось тридцать. После неудачного покушения Штауффенберга гестапо вышло на его след. Гере и его жена искали спасения в самоубийстве. Гере застрелил жену, а затем направил пистолет на себя, но всего лишь выбил себе глаз. Гестаповцы схватили его, допрашивали, подвергали пыткам. 9 апреля его убьют во Флоссенбурге вместе с Бонхёффером, Канарисом, Остером и Заком.
В камере номер 4 находились граф фон Альвенслебен и полковник фон Петерсдорфф. Петерсдорфф был шесть раз ранен на Первой мировой. Бест счел его «неукротимым, склонным к приключениям типом»674, который с самого начала противостоял Гитлеру. 3 февраля в тюрьму на Лертерштрассе, где находился полковник, попала американская бомба. Петерсдорффа засыпало прямо в камере, у него были повреждены легкие и почки, но никакого лечения он не получал, и ему становилось все хуже. Его сосед Альвенслебен, как сотни и тысячи схваченных после 20 июля, был виноват лишь в дружеских и родственных связях с заговорщиками. Десятки тысяч людей были арестованы только за это преступление. Всякий, кто состоял в родстве с покушавшимися на Гитлера, был виновен по закону о Sippenhaft («родственной вине»). Считалось нормой сажать в тюрьму и наказывать жен, родителей, детей «изменников», малышей отбирали у родителей и увозили неизвестно куда.
По такой же «родственной вине» оказался в числе семнадцати арестованных доктор Хепнер, брат генерала Эриха Хепнера, сыгравшего существенную роль в заговоре 20 июля. Генерала повесили одним из первых в Плётцензее, Гитлер распорядился снять казнь на пленку для собственного садистического услаждения. Цивильного брата Бест заклеймил как «единственного человека среди всех моих товарищей по заключению, который был законченным трусом»675. Их камеры находились по соседству, и Бест все время воевал с надзирателями. Он-то за без малого шесть лет плена сделался экспертом по общению с персоналом концентрационных лагерей и гордился тем, что не уступал врагам ни дюйма, но Хепнера эти споры «доводили до нервного приступа, и он валился на пол камеры». Дважды врачам приходилось лечить его от нервных спазмов.
Справедливости ради следует сказать, что Хепнер и впрямь неожиданно для себя попал прямо с воли в невыносимую ситуацию. Даже отважный Бест признает: «Этот месяц стал настоящим адом и отнял у меня больше сил, чем весь прежний срок в тюрьме. Я уже засомневался, удастся ли мне когда-нибудь вернуться домой. Небось, ликвидируют пулей в затылок, если наши подойдут слишком близко. Единственная надежда – уничтожить их, а им нет никакого смысла щадить тех из нас, кто попал им в руки»676.