28 июня Мюллер послал штурмовиков захватить центральный офис Церкви в Берлине. 2 июля SA арестовали пастора. Оппозиция возносила молитвы об избавлении и призывала верующих молиться о вмешательстве свыше. Бодельшвинг обратился к Гинденбургу и объяснил ему свою позицию – Гинденбург обещал поговорить с Гитлером.
Бонхёффер видел, как слаба и разделена в себе оппозиция Гитлеру и «немецким христианам», и он уже терял надежду на то, что здесь удастся добиться какого-либо позитивного итога. Мюллер и «немецкие христиане» не боялись пустить в ход государственную власть, чтобы сделать все по-своему, и это им, надо сказать, удавалось. Для Бонхёффера и Хильдебрандта оставался единственный путь: они предложили Церкви, так сказать, объявить забастовку, чтобы отстоять свою независимость от государства. Если власть не оставит Церковь в покое и не предоставит ей возможность исполнять свою миссию, быть Церковью, то пусть и Церковь перестанет быть государственной Церковью и, в частности, прекратит проводить погребения. Блестящее решение!
Но, как всегда, – так будет и впредь – это предложение оказалось чересчур решительным и неудобоваримым для большинства склонных к соглашательству вождей протестантизма. Их пугала отвага Бонхёффера, не хотелось всматриваться в собственные прегрешения. Точно так же, как скомпрометировавшие себя политически офицеры будут медлить и колебаться, когда им следовало бы принять меры к устранению Гитлера, так и скомпрометировавшие себя богословские лидеры протестантизма боялись и шли на попятный. На столь решительные, дерзкие даже действия, как всеобщая забастовка, они отважиться не могли – и шанс был упущен.
Церковные выборы
Тем временем Гитлер неуклонно осуществлял собственные планы реформы Церкви. Он-то умел обращаться с этими лидерами протестантизма. «С ними можно сделать все, что захочешь, – высказался он однажды. – Они подчинятся… Это мелкие, ничего не значащие люди, покорные, как псы, они потеют от смущения, когда заговариваешь с ними»229. И с тем цинизмом, с каким он обычно проводил любые «выборы», Гитлер внезапно назначил новые церковные выборы – на 23 июля. Иллюзия демократии сохранялась, но учитывая, какие силы имелись в распоряжении нацистов, вряд ли оставалось сомнение, за кем останется победа. Запугивание шло вовсю, не забыли даже весьма серьезную угрозу того, что противники «немецких христиан» могут подвергнуться обвинению в государственной измене. От объявления до выборов прошла всего неделя, практически невозможным казалось за столь краткий срок организовать действенную оппозицию.
И все же, невзирая на столь неблагоприятные обстоятельства, Бонхёффер добросовестно взялся за решение этой задачи. Зарождавшееся реформаторское движение выдвигало своих кандидатов, Бонхёффер со студентами писал и размножал листовки. Ночью 17 июля, прежде чем листовки удалось вывезти для распространения, сотрудники гестапо ворвались в штаб-квартиру реформаторов и конфисковали все материалы. «Немецкие христиане» предъявили официальную жалобу против того, как новое движение подает своих кандидатов, и гестапо было отряжено – тоже вполне официально и «законно» – положить конец этому начинанию, конфисковав его бумаги.
Бонхёффера это не напугало. Он одолжил у отца «Мерседес» и вместе с Герхардом Якоби отправился в штаб-квартиру гестапо на улице Принцштрассе Альберт подавать протест. Якоби заслужил в Первую мировую войну два Железных креста, и «чтобы в нем и в его спутнике увидели патриотов Германии», он надел ордена, отправляясь в львиное логово.
Там, в лишенном освещения подвале печально знаменитого здания, Бонхёффер будет томиться после провала заговора Штауффенберга в 1944 году. Но пока, в 1933 году, в Германии еще можно было добиться уважения к закону. С уверенностью человека, знающего свои права, Бонхёффер ворвался в здание и потребовал встречи с главой гестапо. Этому чиновнику Бонхёффер объяснил, что имело место вмешательство в подготовку к выборам – что, естественно, запрещалось, хотя запретом могли столь цинично пренебречь, – и ему вернули листовки. Со своей стороны, Бонхёффер согласился изменить заголовок списка кандидатов «Список Евангелической церкви» (против этого «немецкие христиане» возражали, поскольку сами хотели считаться единственной «Евангелической церковью») на более скромное «Евангелие и Церковь». При этом гестаповцы угрожали Бонхёфферу и Якоби: они, мол, лично ответят за то, чтобы должные исправления были внесены. Если где-нибудь появятся неисправленные листовки, они оба попадут в застенок.
А пока «немецкие христиане» и новое реформаторское движение готовились к выборам, Гитлер показал и свое умение обходиться с католиками. Этот вопрос он решал закулисно, а 20 июля с триумфом известил страну о Конкордате, подписанном между Третьим рейхом и Ватиканом. Замечательный акт политической рекламы: складывалось впечатление, будто Гитлер ответственно подходит к этим вопросам и ничем не угрожает Церкви. Текст Конкордата открывался преамбулой:
Его Святейшество Папа Пий XI и президент Германского рейха, движимые общим желанием укреплять и развивать дружеские отношения между Святейшим Престолом и Германским рейхом, желают раз навсегда урегулировать отношения между Католической церковью и государством для всей территории Германского Рейха и приемлемым для обеих сторон способом. Они решили заключить торжественное соглашение230.
Первый пункт гласил:
Германский рейх гарантирует свободу исповедания и публичного отправления обрядов католической религии. Он признает права Католической церкви, в рамках общего для всех законодательства, самостоятельно управлять своими делами и в рамках ее собственной юрисдикции издавать обязывающие законы и распоряжения для своих членов231.
Пройдет несколько лет, и станет ясно, с каким задним умыслом подписывались эти обязательства, но на тот момент они свое дело сделали, защитив нацистов от критики и явив всем миролюбивое лицо новой власти.
Через три дня прошли новые выборы с предсказуемым результатом: около 70% получили «немецкие христиане», а главное – Людвиг Мюллер занял-таки пост рейхсепископа. Бычеголовый Мюллер, необразованный, грубый – для многих это было все равно что назначение Гомера Пайла архиепископом Кентерберийским. Этот пастырь не чуждался ни «баб», ни грубых выражений, – напротив, старался укрепить свою репутацию настоящего мужчины, поборника рейха, а не какого-то там богослова. За спиной его насмешливо именовали Reibi, играя на сокращении слова Reichsbishof (рейхсепископ) и на созвучии со словом «равви». Назначение Мюллера стало дурной новостью для Бонхёффера и для тех, кто вскоре уйдет в Исповедническую церковь. Ранее на той же неделе Бонхёффер писал епископу Беллу: «Решительный отказ в признании Мюллера со стороны экуменического движения был бы нашей последней – с человеческой точки зрения – надеждой на возрождение германской Церкви».
Мюллер и его «немецкие христиане» выиграли политическую битву, но Бонхёффер и другие участники нового реформаторского движения не собирались сдаваться в богословской борьбе. Более того, политический проигрыш развязал им руки, переведя борьбу на другой уровень. Теперь они решили подготовить четкую и ясную декларацию своей веры – «Исповедание веры» – против «немецких христиан». Открытое столкновение вынудило бы «немецких христиан» также определиться. Пастор Нимёллер видел в этом правильный выход из сложившейся ситуации и сыграл заметную роль, убеждая сподвижников заняться этой задачей.
Имеется ли существенное расхождение между учением Реформации и тем, что провозглашают «немецкие христиане»? Мы опасаемся, что разница есть. Они говорят – «Нет». Пора положить конец неясности, создав исповедание веры для нашего времени. Если такое исповедание не явится с другой стороны, – а пока нет и намека на скорое его явление – то оно должно исходить от нас и исходить в такой форме, чтобы остальные вынуждены были ответить на него «да» или «нет»232.
Общенациональный синод собирался в сентябре – к тому времени следовало бы закончить подготовку документа. Бонхёффер и Герман Сассе направлялись в общину Бодельшвинга в Бефиле, куда удалился недавний рейхсепископ. Оттуда в августе 1933 года они вернутся с Бефильским исповеданием веры.
Глава 13 Бефильское исповедание веры
Вопрос стоит: христианство или германизм? И чем скорее этот конфликт откроется в ясном свете дня, тем лучше 233.
Дитрих Бонхёффер
В начале лета 1933 года Бонхёффер получил приглашение от Теодора Геккеля возглавить немецкоязычный приход в Лондоне. Геккель, знавший Бонхёффера по его экуменической деятельности, возглавлял отдел иностранных дел в Церкви, то есть надзирал за диаспорой, за всеми немецкоязычными общинами за границей. Мысль оставить Германию с ее политическими неурядицами показалась Бонхёфферу соблазнительной, тем более что Франц Хильдебрандт также подумывал отправиться в Лондон.
Итак, после выборов 23 июля он отправился в путь и 30 июля прочел проповедь перед двумя общинами, готовыми рассмотреть его кандидатуру. Первая, при церкви Святого Павла, находилась в Ист-Энде, а вторая – в южном пригороде Лондона Сиденхеме, где находился также и дом священника. На обе аудитории Бонхёффер произвел благоприятное впечатление. Геккель с жаром рекомендовал его оставляющему эту должность пастору как человека «совершенно выдающегося». Он упомянул также, что Бонхёффер «говорит на многих языках» и к тому же «обладает особым преимуществом в духе Павла: он не женат»234. Увы, добрые чувства Геккеля вскоре охладеют.
После лондонской «пробы» Бонхёффер поехал в Бефиль к Бодельшвингу. Это была особая община в районе Билефельда. Хотя Бонхёффер наслушался о ней заранее, он оказался совершенно не готов к тому, что там его ожидало. Бефиль (по-еврейски «Дом Божий») стал воплощением мечты, которую отец Бодельшвинга принялся осуществлять еще в 1860-х годах. Начиналось все в 1867 году с христианской общины для людей, страдающих эпилепсией, но к 1900 году община разрослась настолько, что могла предоставить приют и попечение 1600 инвалидам. Бодельшвинг принял управление общиной на себя в 1910 году, после смерти отца, и к тому моменту, как Бонхёффер приехал в Бефиль, там уже был целый горо