Осенью 1936 года Людвиг Мюллер вновь напомнил о себе памфлетом «Deutsche Gottesworte» («Немецкие Слова Божии»). Игриво-покровительственным тоном заводилы из пивной Райби обратился к своей пастве с таким предисловием: «Для вас, мои товарищи по Третьему рейху, я не столько перевел Нагорную Проповедь, сколько германизировал ее… Ваш Рейхсепископ». Мюллер счастлив был помочь своему арийскому дружку Иисусу наладить более близкие отношения с населением Третьего рейха. А поскольку кротость не принадлежала к числу приемлемых для «германцев» добродетелей, Мюллер решил дать славным товарищам нечто более соответствовавшее образу бравого германца, который он надеялся распространить в народе: «Блажен, кто умеет поддержать компанию. Такому человеку всегда хорошо»349. Очевидно, Мюллер полагал, что его доморощенная мудрость вполне приживется в новом Евангелии. Своих читателей Мюллер заведомо представлял себе невеждами, которые все проглотят.
«Немецкие христиане» убедили себя, что во имя «евангелизации» Германии допустимо все, даже подтасовка Евангелия, которое вдруг начинало проповедовать ненависть к евреям. Но Бонхёффер знал, что не одни только «немецкие христиане» решаются исказить истину, если рассчитывают таким способом успешнее навязать свою точку зрения другим. Подчас этим грешили и члены Исповеднической церкви.
Для Бонхёффера весь смысл заключался в том, чтобы сообщать Слово Божие беспримесно, в чистоте, не приукрашивая и не пуская в ход вспомогательных средств. Слово, утверждал он, само по себе обладает властью затрагивать сердца людей, а всякие приправы только разбавляют концентрированную мощь слова. Он постоянно твердил об этом своим ученикам: дайте Слову сказаться самому, без помех.
На практике, разумеется, трудно понять, где и как следует провести черту и не переступать ее, проповедуя Евангелие. Мог ли Фрэнк Бачмен заранее знать, что обращаться к Гиммлеру – все равно что метать бисер перед свиньями? Многие семинаристы, закончив курс, попадали в приходы, вовсе не проявлявшие интереса к их богословию. Это обескураживало. Герхарда Вибранса направили в крохотную деревеньку к востоку от Магдебурга, где жили сплошные олухи.
Мой приход из шестисот душ в Швайнице очень беден: по воскресеньям регулярно посещают церковь лишь один-два человека… Каждое воскресенье я в полном облачении совершаю обход деревни, напоминая людям о том, что наступил день воскресный… Они в ответ утешают меня соображением, что свое жалованье я все равно получу, даже если церковь вовсе обезлюдеет350.
На Троицу, сообщает он, вообще не явился никто, кроме «женщины-могильщика»351. Бонхёффер отвечал Вибрансу просто, практично и совершенно в духе Писания: «Если в каком-то селении нас не слушают, мы идем в другое. Всему есть предел». Он опирался на указание Иисуса ученикам: отрясти прах от ног и покинуть деревню, в которой их плохо принимают (Мф 10:14). Однако Бонхёффер давал этот совет со всей кротостью, жалея Вибранса и понимая, что столь верного служителя Слова еще надо поискать: «Вы устыдили меня тем, с какой точностью соблюдаете наш совет. Не принимайте его чересчур буквально, иначе однажды почувствуете, что с вас довольно»352.
Бонхёффер приехал в ту деревню и произнес проповедь. Позднее он писал Вибрансу и предлагал ему обратиться к его прихожанам с уведомлением, «что Евангелие Божие, вполне вероятно, предлагается им в последний раз: есть и другие общины, чья потребность в Слове остается неудовлетворенной из-за недостатка служителей»353.
Весной 1937 года Бонхёффер написал поистине драматическую статью «Свидетельства Нового Завета о власти ключей и церковной дисциплине». Он пытался заставить Церковь принять саму себя всерьез, понять, какая власть поручена ей Богом – огромная, внушающая трепет власть, которую нужно осознавать и использовать согласно Божьему плану. Прежде он наставлял своих учеников в проповеди Слова, теперь же обращался ко всей Исповеднической церкви. Статья начинается так:
1. Христос даровал своей Церкви власть божественным авторитетом прощать и удерживать грехи на земле (Мф 16:19; 18:18; Ин 20:23). Вечное спасение и вечное проклятие зависят от слова Церкви. Каждый, кто услышит провозглашаемое слово, обратится от своих греховных путей и покается, получит прощение. Тот, кто будет упорствовать в грехе, получит осуждение. Церковь не может разрешать кающегося от греха, не связывая упорствующего в грехе354.
Да уж, на этот раз Бонхёффер высказался со всей определенностью, даже если кому-то это не нравилось. Далее он затронул тему дешевой благодати, – пока еще не используя этот термин, – и прокомментировал с точки зрения Писания попытки экуменического движения и Исповеднической церкви вести (пусть из самых благих побуждений) диалог с Гитлером и рейхсцерковью:
3. «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас» (Мф 7:6). Обещание благодати да не будет попрано: нужно уберечь его от безбожных. Есть люди, недостойные приблизиться к святыне. Провозвестие благодати имеет свои границы. Нельзя проповедовать благодать тому, кто не признает, не различает или не желает ее. Такая проповедь пятнает святыню, упорствующие в грехе остаются виновными перед Святейшим, и кроме того, попрание святого обратится против самой общины. Мир, которому благодать навязывают, словно товар, пресытится ей и не только наступит на святыню и попрет ее, но и растерзает тех, кто навязывает ему эту святыню. Ради самой святыни, ради грешника и ради общины святыню следует беречь и не предлагать ее по дешевке. Защита Евангелия – в проповеди покаяния, которая прямо именует грех грехом и грешника виновным. Ключ разрешения оберегается ключом связывания, проповедь благодати укрепляется проповедью покаяния355.
Эту мысль Бонхёффер высказывал и раньше в различных контекстах. Подобно ветхозаветным пророкам, он предостерегал руководителей Исповеднической церкви и, подобно ветхозаветным пророкам, предостерегал напрасно.
Но в 1937 году тот Зверь, которому они противостояли, внезапно явил свой оскал. Волки больше не нуждались в прикрытии из овечьих шкур – они сбросили их и накинулись на стадо.
Нацисты наносят удар
В 1937 году нацисты отбросили прежнюю маску нейтралитета и всей мощью обрушились на Исповедническую церковь. В тот год аресту или тюремному заключению подверглось более восьмисот пасторов и мирян-активистов Исповеднической церкви, в том числе ее лидер, бесстрашный в своей откровенности Мартин Нимёллер. 27 июня он прочел последнюю проповедь. Каждое воскресенье церковь в Далеме с трудом вмещала толпы, стекавшиеся послушать его. В то последнее воскресенье Нимёллер, как всегда, высказывался с присущей ему отвагой. С церковной кафедры он провозгласил:
Мы так же не собираемся пускать в ход какие-либо средства, чтобы уклониться от рук властей предержащих, как не делали этого в древности апостолы. Но не станем мы и молчать по приказу человека, когда Бог велит нам говорить. Ибо так было и так пребудет: следует более слушаться Бога, нежели человека356.
В четверг после этой проповеди Нимёллера арестовали.
При всей своей брутальности, нацисты проявляли и хитрость, и осмотрительность: их все еще волновало общественное мнение и с Исповеднической церковью они старались совладать главным образом постоянно и упорно завинчивая гайки. Их методы «не столько предусматривали прямой запрет Исповеднической церкви, – пояснял Бетге, – сколько постепенную ее ликвидацию путем запугивания и подавления деятельности отдельных лиц»357.
Нацисты запретили читать с кафедры заступнические молитвы с перечнем имен тех, кто нуждался в подобном ходатайстве, нацисты отбирали выездные паспорта – Нимёллер лишился паспорта еще в начале того же года. В июне вне закона оказались любые денежные сборы во время службы в Исповеднической церкви. С июля всякий вид «дублируемой коммуникации» подлежал нацистскому Закону об изданиях, словно газета – к примеру, циркулярные письма, рассылавшиеся из Финкенвальде выпускникам семинарии. Бонхёффер теперь надписывал поименно каждый экземпляр и обозначал все копии как «личное письмо». Шквал мелочных правил и несправедливых законов сбивал пасторов Исповеднической церкви с толку – они то и дело оказывались виновными в нарушении того или иного пункта и подвергались аресту.
Бонхёффер чувствовал личную ответственность за каждого своего попавшего в тюрьму ученика. Он навещал их и поддерживал связь с их родителями и женами. Родителям одного из арестованных он писал:
Нам часто бывает трудно понять, что делает Господь со своей Церковью. Но мы можем обрести мир в уверенности, что ваш сын страдает во имя Бога и что Церковь Иисуса ходатайствует о нем в молитвах. Господь наделяет своих служителей великой честью, когда посылаем им страдания… [Ваш сын] также будет молиться о том, чтобы вы препоручили все это Богу и чтобы вы благодарили за все, что Господь пошлет вам и своей Церкви358.
Бонхёффер хотел, чтобы его ученики и члены их семей сознавали себя частью большой общины Сопротивления. С этой целью, а также просто чтобы помочь растерянным юным женам арестованных пасторов, Бонхёффер попросил Рут фон Кляйст-Ретцов поселить их в своем загородном доме. Рут всеми силами поддерживала и ободряла и молодых пасторов, и их семьи. Вернеру Коху, угодившему в застенок, она писала: «Мы живем в странные времена, однако мы должны вечно благодарить Бога за то, что бедное, преследуемое христианство обретает большую крепость, чем я видела за семьдесят лет, которые живу на свете. Потрясающее свидетельство его истинности!»359 Жену Коха Бонхёффер направил к фрау фон Кляйст-Ретцов, вверив ее не знающему себе равных христианскому гостеприимству. Огромный дом, выстроенный в старинном немецком стиле из дерева и кирпича, окружали сады и высокие к