Глава семнадцатая
Это произошло на заре. Последние три ночи слились в одну: в увеличившемся животе Данаи что-то ворочалось, напрягаясь и подрагивая, и от волн судорог у нее на глазах выступали слезы, но каждый раз к рассвету ощущения стихали. Однако в ту ночь все было иначе. К часу, когда грянул птичий утренний хор, кожа Данаи стала скользкой от пота, а пульсация в животе переросла в приливы, волны, обрушивающиеся на нее со всей силой. Она оперлась на деревянное изголовье кровати и прикусила кожаную лямку пояса, которым многие месяцы подвязывала живот.
Дитя бога. Дитя самого Зевса – царевна была уверена: больше никто не смог бы сойти к ней так, как он. Она не будет кричать. Кричать нельзя. Последние несколько недель Даная молилась, чтобы сын родился ночью, когда она сможет его спрятать. Отсрочить гибель малыша хоть ненадолго. Но утро – хуже всего. Скоро какая-нибудь служанка принесет молоко, мед и фрукты к завтраку. И только сейчас Даная поняла, какая она наивная. Тяжелый запах в комнате; кровь, сочившаяся из ее тела. Скрыть это невозможно.
Впившись зубами в ремень, она почувствовала, как вниз хлынула еще одна волна. И поняла, что этот миг настал. Миг, когда ее дитя появилось на свет.
Задыхаясь, Даная прижимала сына к себе. У него была розовая кожа, покрытая молочно-белым веществом после его путешествия в мир. Ее тело дрожало, болело и горело и изнутри, и снаружи, но, когда сын прижался к материнской груди и начал сосать, боль отступила. Даная вспоминала все те разговоры с ним, пока он рос внутри нее, все слова любви, которые она бесконечно шептала в тишине ночи, – и только сейчас поняла, как прежде и ее мать, что они ничего не значили. Ее жизнь до сих пор ничего не значила. Это была любовь.
– Персей, – шептала и шептала она. – Дорогой мой Персей.
Звук шагов снаружи, у основания башни, разрушил призрачную дымку спокойствия. Чувствуя, как участился пульс, Даная оглядела комнату. По всей кровати валялись окровавленные простыни. Баюкая ребенка на руках, она поднялась на ноги, но тут же снова упала на колени. В замке повернулся ключ.
– Не входи! – просипела Даная. – Приведи мою мать. Мать. Она нужна мне.
Тишина. Даная точно не знала, какая служанка была к ней приставлена в тот день.
– Я все еще здесь царевна! – Даная прижала Персея к груди, молясь, чтобы сын не заплакал из-за ее громкого голоса. – Я приказываю тебе привести царицу. Если ты этого не сделаешь, и она, и царь об этом узнают.
Мгновение тишины затянулось, но в конце концов прозвучал короткий щелчок вынимаемого ключа.
– Конечно, госпожа, – ответил дрогнувший голос.
– Дитя мое! – Эвридика упала на пол, сжимая в объятиях дочь и внука. – Как?
– Дар богов. Самого Зевса, – твердила Даная, твердо зная, что это правда. – Ты же поможешь мне? Поможешь забрать его отсюда?
Мать побледнела.
– Надо было предупредить меня. – Она поднялась и стала мерить шагами комнату в башне. – Мне нужно время. Люди есть, но нужно время… – Эвридика зашагала быстрее, сжимая и разжимая кулаки так, что побелели костяшки. – Твой отец сегодня днем выезжает на охоту. До тех пор ты должна оставаться здесь, но до того, как он вернется вечером, надо тебя увезти. Мне пора. Я найду нам лодку. Я…
Дверь в комнату распахнулась настежь. В проеме стояла молодая служанка с бадьей и метелкой в руках. Казалось, этот миг длился вечность. Обычная покорность служанки сменилась замешательством: она уставилась на открывшуюся картину. И наконец ее глаза вспыхнули страхом. Царица бросилась к ней через всю комнату.
– Уходи! – крикнула прямо в лицо девушке. – Уходи сейчас же! Ты никому не расскажешь о том, что здесь видела. Поняла? – Эвридика схватила служанку за руку, и метелка выскользнула у той из рук. – Никому ничего не говори, или для тебя все кончено. Слышишь меня?
Девушка молча кивнула и потянулась за метелкой, смаргивая слезы.
– Да, моя царица. Я поняла.
– Оставь нас!
Эвридика захлопнула дверь и повернулась к Данае. Ее руки дрожали так сильно, что одеяние тоже тряслось.
– Она не будет молчать.
– Но…
– Не будет. Тебе придется бежать прямо сейчас. Иди со мной. Я принесу плащ и золото. Мы отправляемся в гавань. Кто-нибудь тебя заберет.
– Но, мама… – Даная прижала Персея к себе, мечтая снова почувствовать себя в безопасности, как когда сын еще был внутри нее. Эвридика уже стояла у двери.
– Никому не открывай. Никому, кроме меня.
– А если придет отец?
– Не открывай никому, кроме меня, – повторила она, а затем, замешкавшись лишь на секунду, поспешно вернулась к дочери и поцеловала светлые волосы внука, прежде чем скрыться.
Вместе им удалось добраться до пляжа. Эвридика послала своего самого верного друга на поиски капитана, который без лишних вопросов согласился бы взять на борт пассажира. Он должен был отчалить немедленно и получить щедрое вознаграждение. Главное сохранять скрытность. Подходящий человек нашелся быстро, и Даная тут же приготовилась к отплытию.
Завернувшись в шерстяной плащ, Даная в одежде местной жительницы спустилась по ступенькам башни и пересекла двор, направляясь к берегу. Еще не показалась линия горизонта, когда она увидела своего отца, Акрисия, поджидающего ее с отрядом мужчин. Либо друг, либо капитан оказался менее надежен, чем думала Эвридика.
– Ты солгала мне, – резко бросил он жене.
– Любовь моя, пойми… – Акрисий шагнул вперед и ударил жену тыльной стороной ладони. Эвридика и Даная в один голос ахнули, царица отшатнулась, на серо-золотую гальку пляжа хлынула кровь из разбитой губы.
– Мама! – закричала Даная, но не смогла сделать и шага. Стоило ей пошевелиться, как кто-то схватил ее сзади. Она начала выкручиваться из захвата, пытаясь удержать новорожденного Персея в руках.
– Я хотел спасти тебя. Уберечь тебя от этого, Даная, – растерянно сказал Акрисий, словно это его обидели и обманули, хотя его жена, вся в крови, и плачущая дочь стояли рядом. – Если б ты просто мне подчинилась… Если б просто меня послушала.
– Не забирайте его у меня. Он сын Зевса! – Слезы текли по щекам Данаи, и плакал Персей, которого она прижимала к себе. – Он сын Зевса. Прошу, не забирайте его у меня.
– Я должен был пощадить тебя и избавить от всей этой боли.
– Отец, ты будешь наказан за это. Ты будешь наказан за то, что причинил вред сыну Зевса! – выпалила она с солеными от слез губами. – Не забирай его у меня. Прошу, иначе боги накажут тебя.
Волны бились о берег, лодки раскачивались взад и вперед, белая пена омывала корпуса.
«Он заставит другого, – подумала Даная, все еще прижимая к себе ребенка, когда ее поставили на колени. – Он не станет делать этого сам». Позже она решила, будь Персей обычным смертным младенцем, в жилах которого не текла кровь Зевса, он бы умер от силы ее объятий, пока она прижимала его к себе. Полная любви и страха, она не хотела и не могла отпустить сына. Держать Персея до самого конца – только это имело для нее значение. Чтобы каждая секунда, проведенная с ним, была наполнена теплом. Чтобы каждую секунду он чувствовал, как бьется сердце матери. Ее отец не сделает этого сам, снова подумала Даная, глядя на царя. Неважно, что предсказала пифия. Убить собственного внука – варварство даже для него. Копья и ножи сверкали в приглушенном свете приближающейся бури. Любой его воин мог нанести последний удар. Даная представляла их последние мгновения, когда ее взгляд упал на сундук, стоявший на песке позади отца и мужчин в доспехах. Тусклое дерево не было отшлифовано или отполировано, как корпус корабля, и его грубые матовые края больше подходили для лавки фермера или хранения одежды в комнатах слуг, чем для того, чтобы пережить буйство стихии в море. Рядом лежала груда цепей и тяжелых замков, достаточно прочных, чтобы запечатать сокровищницу. Даная содрогнулась от ужаса.
– Отец, – прошептала она.
– Я исполню твое желание, – мрачно провозгласил Акрисий. – Его у тебя не отнимут.
Сундук решили бросить в открытом море, очевидно, опасаясь, что если не увезти груз подальше, то зловонные раздутые останки – результат деяния Акрисия – прибьет обратно к его собственным берегам. Даная не стала кричать и колотить по стенкам, умоляя об освобождении. В этом вряд ли имелся какой-то смысл. Нельзя, чтобы последние часы жизни ее сына наполнились криками и болью. Вместо этого царевна пела малышу песни своего детства, какие только смогла вспомнить. Она вспоминала куплет за куплетом, и тихие слезы катились по ее щекам. Возможно, для полубогов правила другие, молилась Даная. Потому что так он не получит достойного погребения. У них нет серебра, чтобы заплатить Харону за провоз через Ахерон. Им обоим не добраться до Аида. Эта мысль разрывала ей сердце. Что за судьба уготована младенцу? Он сын Зевса, попыталась царевна утешить себя. Конечно, он защищен. Это было важнее всего. Что Персей защищен.
Скорчившись в своей темной тюрьме, Даная только успела привыкнуть к покачиванию корабля, но вдруг почувствовала, что его движение изменилось.
– Пей, – сказала она, прижимая Персея к груди. – Попей и засыпай, любовь моя. Нам пора спать.
Глава восемнадцатая
Персей мерил шагами комнату. Он клокотал от ярости и выплескивал ее на всех вокруг.
– Ты никогда не думал, что мы имеем право знать? – вопросил он, обращаясь к Диктису. – Восемнадцать лет ты называл меня сыном. Восемнадцать лет я доверял тебе. А теперь мы слышим это, и не от тебя, а от него. Вот скажи, если бы он не появился в нашем доме, мы бы когда-нибудь узнали, что ты брат царя Серифа? Брат мерзкого тирана Полидекта?
Гневную тираду Персея встретили молчанием, что только больше его разозлило. За годы мальчик вырос, но дом на острове Сериф, где он жил, всегда был достаточно просторным. В этом доме он всегда находил место петь, играть или потрошить рыбу, которую ловил с Диктисом на лодке. Однако в этот день стены сузились, словно подталкивая Персея ближе к тем, от кого он хотел отодвинуться подальше.