Наконец Эвриала заговорила со Сфено, так, словно Медузы не было рядом:
– Пойдем, посмотрим, что принес этот день, – сказала она, сверкнув глазами. – Может, отец послал нам заблудившийся корабль.
Медуза проглотила горький комок, застрявший в горле.
– Возможно, он послал много кораблей, – ответила Сфено.
Отец. Сестры принялись называть так бога моря в насмешку: то, что Медуза была изнасилована Посейдоном, каким-то образом приносило им облегчение; возможно, потому что она перенесла хотя бы одно унижение, которого они не испытали. С годами насмешка исчезла, как и сострадание, и теперь они говорили так всерьез. Они восхваляли Посейдона за то, что он им приносил. За героев, которых он приводил к их берегам для развлечения. Что бы Медуза ни делала, ей ничего не оставалось, кроме как презирать их за это.
Язвя и огрызаясь, сестры устремились наружу, по пути царапая когтями стены пещеры. Звуки хлопающих крыльев были одновременно благословением и проклятием. Часто они исчезали на несколько дней подряд, иногда на недели, месяцы. Однажды их не было почти целый год, а когда они вернулись, то говорили так, будто даже не заметили пропажи Медузы. В конце концов, что такое год для тех, кто прожил тысячелетия? Зимы, лета, времена года пролетали как один день.
Может, Медуза бы и хотела, чтобы они ушли навсегда, если бы не последствия, которые приносило их отсутствие.
Медуза не возражала против оскорблений, как когда-то. В обществе своих змей, бессловесных и извивающихся, ей теперь было уютнее, чем с сестрами. Но она скучала по ним, когда они где-то пропадали. Ведь без двукрылых горгон расправляться с героями приходилось Медузе.
Многие годы она пыталась вразумить воинов, договориться. Умоляла мужчин, которые приходили, вооруженные мечами и кинжалами, чтобы покончить с ее жизнью.
– Пожалуйста, уходите. Уходите сейчас же. – Она пряталась в тени и говорила издалека. – Вы еще можете спастись. Пожалуйста, уходите.
Часто они смеялись. Высокомерие не позволяло им подчиниться приказам женщины. Даже той, которой исполнилось две тысячи лет и которая могла оборвать их жизни. И она обрывала – каждый раз. Медуза старалась избежать этого. Многие годы она стояла, закрыв глаза, в надежде, что кто-нибудь окажется достаточно быстр, чтобы обогнать змей, которые вонзали клыки в ее кожу. Иногда они нападали и на мужчин, но обычно их клыки были направлены исключительно на хозяйку. Шея, плечи, маленький кусочек мягкой плоти, который все еще оставался у нее за ушами; змеи точно знали, как заставить ее рефлекторно открыть глаза. Каждый раз их уловка срабатывала, и каждый раз тот, на кого падал ее взгляд, был обречен на вечность в камне. Она пыталась надеть на глаза повязку, сделав ее из лоскутков ткани, которые оставались на камнях, когда мужчины пытались спастись бегством, но змеи не позволили: рвали ткань зубами, пока не остались одни волокна.
Медуза попробовала бы утопиться, как сестры, но знала, что Посейдон ни за что не дарует ей такой роскоши. А падение со скал, скорее всего, было бы предотвращено каким-то чудом богов. Она, как и всегда, находилась в их власти.
Так что теперь, когда сестры покинули ее, Медуза ждала, когда придут герои, и несла вахту перед пещерой, на маленьком клочке зелени, который сестры называли садом. Быстрая смерть, как можно меньше страха – вот и все, что она могла им теперь предложить.
Глава двадцать третья
Дни в открытом море превратили Персея в полубога, по праву заслуживающего этого титула, хотя не обошлось без тяжелой работы и пота. В его команде, которую подобрала Афина, было двое воинов из Спарты: один, худощавый, передвигался проворнее кошки; другой, почти вдвое крупнее, мог свалить мужчину, подобного Персею, одной рукой. Каждое утро, пока экипаж ухаживала за кораблем, Персей часами тренировался с ними. День за днем, под штормами и палящим солнцем, он терпел удар за ударом, стремился к умениям, на овладение которыми у них ушли годы. Каждое утро они вставали раньше Персея, готовые проводить уроки. Его кожа покрывалась все новыми царапинами и ранами. Ноги, плечи – ни одна часть тела не была защищена от их оружия. Кулаки Персея затвердели и стали сильными, а ладони покрылись мозолями и шрамами, поскольку его раз за разом разоружали и приходилось сражаться голыми руками. Он подозревал, что его нос никогда больше не примет свою первоначальную форму. Персей ложился спать с ноющими конечностями, лиловый от синяков и в корке засохшей крови, и каждое утро просыпался, готовый тренироваться еще усерднее.
Уже скоро его любимым оружием стал ксифос. Звук обоюдоострого меча, рассекающего воздух, стал для него таким же ритмичным, как удары весел о море. Глухой стук, с которым клинок ударялся о броню противника – с каждым днем все чаще и чаще, – мелодичным, будто пение дрозда. Персей становился быстрее, сильнее, проворнее. Научился предугадывать движения своих противников: отведенное в сторону бедро, дрогнувший палец. Вскоре он начал просить других членов экипажа присоединиться к ним. Чтобы сравнять силы. Трое, четверо, пятеро на одного. Вскоре Персей мог принять бой со всеми разом.
Время, свободное от тренировок, он тратил на обучение.
– Что это за остров? – спрашивал Персей воинов, когда на горизонте появлялось новое пятно. Они говорили ему, и он запоминал не только местоположение, но и ландшафт, порты и деревни, видимые с моря. Население. Храмы. Царей и богов, которые благоволили к ним. Он изучал карты, отмечая опасные места, о которых знал из историй, что Диктис рассказывал за обеденным столом, добавляя к этому знания своих воинов, каждый из которых имел гораздо больше опыта, чем он. Иногда, когда представлялась возможность, Персей забрасывал сеть с борта лодки и ловил рыбу для своих людей.
– Столько мускулов, и только чтобы выпотрошить рыбу, – сказал один из мужчин, пока Персей разрезал ножом брюхо паламиды, которую поймал в сети. Прикосновение лезвия к чешуе было нежным напоминанием о доме. – Возможно, Афина предпочла бы вместо этого оказать покровительство одному из нас.
– Возможно, мне стоит попробовать применить умение потрошить к людям? – ответил Персей, вытаскивая нож из рыбы. – Ты вызовешься добровольцем? – Среди команды прокатился смех. Поев, они говорили о женах и семьях, и женщинах, которые не были их женами, но благодаря которым их семьи увеличились.
В ту ночь, когда Персея пришел навестить второй его родственник, он слышал зов Серифа сильнее, чем когда-либо прежде. Он тосковал по цикадам, детскому смеху и чувствовал неодолимое волнение, смех мужчин с другой стороны лодки только усиливал ощущение одиночества. Постепенно Персей заслужил их уважение и дружбу, но их узы все еще не были проверены невзгодами. Их общая история длилась месяцы, а не годы или десятилетия. Если бы ему пришлось покинуть их этой ночью, в их жизни не осталось бы зияющей дыры – возможно, просто умеренная скорбь на пару часов, вряд ли больше. В ту ночь тоска по дому болезненно пронзила Персея изнутри, а понимание чудовищности и нелепости всего предприятия захлестнули его, будто вино, в котором он хотел утопить свои печали.
Он удалился от команды и ушел к себе в каюту, оставшись наедине с полным кубком вина. С тех пор как Персей взошел на судно, он едва ли выпил глоток, стараясь сохранять остроту ума во время путешествия, но в тот вечер гнетущая жара и нарастающая тоска заставили его возжелать чего-нибудь покрепче. Однако одного глотка хватило, и теперь напиток ждал внимания, забытый, как и все остальные дела, которые Персей собирался сделать вечером.
В тот день они проплыли гораздо меньше, чем он надеялся. Впервые за все плавание ветер стих, вынудив команду больше полагаться на свои силы, чтобы удерживать судно на курсе и вести его вперед. Вместе с этим снова пришло осознание, что даже с Афиной Палладой на его стороне путешествие было нелегким. Сжав губы, Персей уставился на свое отражение. Его волосы посветлели от соли и солнца, плечи стали шире от тренировок, а щетина, украшавшая щеки, теперь больше походила на мужскую, чем на юношескую. Поднявшись со своего места, он обогнул стол и снял со стены сияющий предмет. Вот он, подарок Афины. Его единственное оружие против Медузы. Щит, отполированный до зеркального блеска.
– Так ты сможешь увидеть, где спит горгона, не рискуя, что она посмотрит на тебя напрямую, – сказала ему Афина.
– Мне что, убить ее во сне? – переспросил Персей. – Разве это не бесчестно?
– Она чудовище, брат, а не какой-нибудь олень, которого ты выследил в лесу. Ты убьешь ее любым возможным способом, но я бы не стала рисковать, пока у нее открыты глаза.
Слушая и кивая, Персей провел рукой по полированному серебру, надеясь, что под его поверхностью скрыты некие ответы. В тот вечер он повторил те круговые ласкающие движения.
С тяжелым стоном Персей повесил щит обратно на стену, покинул каюту и направился на палубу.
На открытом воздухе ночная жара была такой же невыносимой, ее не охлаждал ни легкий ветерок, ни хлопанье парусов. Персею пришла в голову мысль прыгнуть за борт и окунуться в прохладную воду, чтобы хоть на миг почувствовать облегчение. В конце концов, должна и от слабого ветра быть какая-то польза, да и он был хорошим пловцом. При такой скорости движения он сможет плыть наравне с судном, пусть и недолго.
– Не очень хорошая идея, – прозвучал чей-то голос, заставив его подпрыгнуть. – Посейдон не станет каждый раз спасать тебя из воды. Особенно если ты, как дурак, сам в нее прыгнешь.
Его волосы были собраны в тугие локоны, что и в лунном свете сияли, как на полуденном солнце. В руке он держал посох из переплетенных змей и крыльев – кадуцей. На ногах у него были кожаные сандалии, украшенные крыльями, такими белыми, словно сделаны из свежего снега.
– Гермес? – Персей понял, что забыл, как дышать, увидев еще одного своего родственника. Еще одного бога. Он уставился на трепещущие сандалии, потом на кадуцей в его руке, и только потом, вспомнив, где его место, упал на колени. – Твой визит – честь для меня.