– Нет, этого не может быть, – произнес Персей, хотя, говоря эти слова, он уже понимал, что история горгоны правдива.
– Что-то ты притих, – сказала она через какое-то время. – Понимаю. Ничто так не заставляет молчать, как правда. И теперь мне снова придется убивать, как тысячу раз прежде на этом берегу, потому что у меня нет другого выбора. Мои змеи и богиня, не позволят ничего иного. Когда-то люди приходили ко мне за помощью, за советом. Теперь они приходят, чтобы делать меня убийцей, снова и снова.
Снаружи пещеры доносился шум волн, разбивающихся о берег. Внутри пещеры было слышно только змей. Персей заметил, что его рука больше не дрожит, и когда он шагнул вперед, его меч неподвижно висел сбоку. Шипение змей усилилось. Эхо же уменьшилось. Она не солгала о том, где прячется, подумал Персей, приближаясь к узкому проходу. Ненадолго остановившись, он прижался спиной к холодным, влажным стенам. На мгновение его мысли улетели от Медузы и вернулись туда, где бывали часто, – к матери. Найдется ли кто-нибудь во дворце Полидекта, кто заступится за нее? Она была женщиной, которую заставил забеременеть бог. По воле других вынужденная покинуть дом и вести жизнь, которую не хотела и не заслуживала. Никогда Персей не думал, что найдет хоть малейшее сходство между существом, которое пришел убить, и женщиной, которую ушел спасать, но теперь тревожился: если она скажет еще хоть что-то, он не сможет выполнить свою задачу. Прошло какое-то время, и он понял, что так и не ответил жрице. Но когда открыл рот, то не смог придумать ничего, кроме извинений.
– Мне очень жаль, – сказал Персей.
Глава двадцать восьмая
Она чувствовала себя идиоткой. Что заставило ее заговорить с этим юношей? В этом не было никакого смысла. Тысячи лет Медуза ни разу не ощутила потребности делиться историей своего происхождения с кем-либо из мужчин, которые врывались на ее остров. Но сейчас все изменилось. Он пришел, ведомый Афиной, и если это так, то она должна была сорвать пелену с его глаз. Он должен увидеть богиню такой, какая она есть. Наконец Медуза услышала вздох.
– Мне очень жаль.
Потребовалось несколько секунд, чтобы она полностью осознала сказанное.
– Мне не нужно твое сочувствие, – сказала Медуза. – Меня уже давно не тревожат суждения смертных.
– И все же ты когда-то была человеком, так что должна знать, что слова могут иметь значение.
Она фыркнула в ответ, но его речи уже успели укорениться в ней. Конечно, она помнила о силе слов. Она помнила все об обещаниях и клятвах, и что случалось, если их нарушить. До сих пор помнила глаза всех женщин, чьи клятвы стали посмешищем по милости их неверных мужей. Она помнила, что ее собственное слабое человеческое тело гораздо больше пострадало от слов презрения богини, чем от любых действий Посейдона. Она знала, что правдивые слова человека ценнее легкомысленных даров бога. Но этот человек, этот мальчик? Он был просто еще одним убийцей, пришедшим за трофеем.
– У меня есть мать, – сказал мальчик, нарушая тишину.
– Как и у большинства людей, – ее краткий ответ был задуман как шутка, но отсутствие ответа заставило Медузу пожалеть. Она услышала, как он сглотнул. Его пульс сбился. Мягче, чем когда-либо за последние столетия, Медуза сказала:
– Расскажи мне.
Молчание затянулось; туман, который повисал в воздухе от его дыхания, теперь был так близко, что она могла почувствовать его вкус. От его тела шел жар. Было ли это тепло полубога или просто человека? Медуза больше не знала – давно ей не доводилось вот так проводить время в компании человека. «Каково это – быть в таких теплых объятиях?» – задумалась она. Когда тебя прижимают к себе просто потому, что разделяют чувства. Змеи шипели, недовольные, что хозяйка грезит наяву. Конечно, этому не бывать. Она никогда больше не почувствует уюта теплых рук и человеческой плоти.
– Твоя мать, – напомнила она, побуждая его продолжать. – Расскажи о ней.
Не сразу, неохотно, слова начали слетать с его губ.
– Она вырастила меня. Были и другие люди, у меня была семья, но моя мать… она особенная. Звучит глупо, знаю. Каждый ребенок, должно быть, чувствует то же самое, но моя мать… она была избрана Зевсом не просто так. Лучшей матери я и желать не мог…
У Медузы закололо в сердце от воспоминаний об отце.
– Она помолвлена с человеком, – продолжил Персей. – С могущественным человеком. Царем.
– И это тебя не устраивает?
– Он гнусен, – выплюнул Персей. – Отвратителен и прогнил насквозь.
Медуза слушала, и в ее сердце росла жалость. Проход, в который она проскользнула, теперь казался длиннее, чем раньше. Она не думала о риске, продвинувшись немного ближе к Персею, а тот продолжал говорить:
– Этот царь – у него нет совести. Он пожирал ее глазами, как какой-то трофей. Козу на убой. Моя мать сильная женщина. Храбрая женщина. Она столько пережила. И вот я думаю, насколько тяжким испытанием станет этот человек даже для нее. Когда я думаю… Когда я… – Он замолчал, уйдя в себя. Это было неважно. Медуза знала, что это значит. Она сама чувствовала подобное все эти годы.
– И ты здесь из-за него? – сказала она.
– Я обещал ему голову горгоны в качестве свадебного подарка.
– Действительно, щедрый дар. Ты знаешь, что мои глаза превращают в камень любого, кто бы ни взглянул в них?
– Знаю.
– Значит, твой подарок останется с ним навсегда?
– Я могу только надеяться.
Персей ждал ее ответа. Его тепло убывало, растворялось в воздухе вокруг. Солнце уже село, и лучи света, проникавшие в пещеру, быстро тускнели. Горгона была поблизости; он знал это. И все же, пока он прижимался к скале, он оставался в безопасности. В безопасности в пещере горгоны. Даже он мог уловить иронию – чувствовать себя в безопасности в логове чудовища. Было ошибкой сообщить ей причину своего прихода. Теперь она знала его слабость. Возможно, она всегда так играла: убаюкивала воинов, пока те не почувствуют себя в безопасности, а потом наносила последний удар. В пьянящем оцепенении Персей понял, что опустил меч. Он поднял оружие в воздух.
– Я бы согласилась отдать тебе свою голову. С удовольствием. – Ее слова застали его врасплох. – Но этому не бывать. Богиня не позволит мне умереть. Мои змеи не дадут. Нет никакого способа. Я пыталась. Поверь мне, дитя. Я пыталась.
– Ты пыталась покончить с собой? – Персей не сумел скрыть удивления в голосе.
– Думаешь, я сама все это выбрала? Боги хотят заставить меня страдать вечно. Вот какова правда. Пока Зевс правит на Олимпе, а Афина имеет на него влияние, я обречена страдать.
Персей обдумал ее слова. Его конечности одеревенели. Стоять без движения и разговаривать он не тренировался, готовясь к своей миссии. Посмотрев вниз на зеркальную поверхность щита, он заметил глубокие складки, прорезавшие его лоб.
– Нет, – сказал он.
– Нет?
– Нет, – проговорил он. Такой уверенности Персей не ощущал с тех пор, как покинул Сериф. – Я так не думаю. Я считаю, что боги послали меня к тебе не просто так. Я здесь для того, чтобы положить конец твоей жизни.
– Все думают, их послали сюда, чтобы решить мою судьбу.
– И скольким из них боги вручили такие дары, чтобы помочь справиться с задачей?
С бешено колотящимся в груди сердцем, он ждал ее ответа. Будь он хоть трижды полубогом, многие мужчины, более сильные, здоровые и лучше обученные, пали жертвой взгляда горгоны. Но он был здесь не для того, чтобы покончить с жизнью горгоны, понял Персей с нежданной грустью. Он был здесь, чтобы принести покой жрице.
– Да, сандалии, – сказала Медуза. – Не уверена, что они окажутся полезны, когда ты будешь рубить мой хребет.
– Но меча Зевса должно хватить. – Дрожь пробежала по его спине от небрежности, с которой прозвучал его голос. Он поспешил продолжить: – И щит тоже. Подаренный мне Афиной.
До его ушей донесся еще один ее смешок, к которым он уже успел привыкнуть.
– Ты не махнешь мечом быстрее, чем я моргну. Мои змеи это обеспечат. Кроме того, они обогнут любую броню, какую бы ты для них ни приготовил.
– Сомневаюсь, что он для них. Щит, то есть. Я считаю, что он для тебя. Для твоего взгляда. Это зеркало, и ничего похожего на него я в жизни не видел. Возможно, если ты посмотришь в него, змеи замешкаются от увиденного там. Это даст мне шанс нанести удар. Всего секунду, но я хорошо владею мечом. – Персей придвинулся ближе в сторону ее голоса. Решение верное. Он был уверен. Вот что боги предназначили для него. Не только обезглавить горгону, но донести ее историю всему миру. Ее правду.
– Я брошу щит на пол, – сказал он, приняв молчание жрицы за согласие. – Если ты сможешь наклонить голову и посмотреть в него, хотя бы на секунду, у меня хватит времени ударить.
Последовала еще одна пауза. Буря снаружи усилилась, и по земле изо всех сил забарабанил дождь. Внутри же шипение приглушилось до низкого гула.
– Если ты ошибаешься, у меня не будет выбора. Я обращу тебя в камень прежде, чем ты успеешь поднять руку.
– Но если я прав, я спасу и тебя, и свою мать.
– Меня уже не спасти, – ответила она, – в отличие от тебя. Ты можешь развернуться сейчас и уйти, сохранив свою жизнь.
Персей лишь на мгновение задумался над ее словами.
– Либо я покину этот остров с твоей головой, либо не покину вообще, – сказал он. – Пожалуйста, все получится. Позволь мне сделать это для тебя.
Глава двадцать девятая
Молчание длилось всего секунду. Секунда надежды. Секунда грусти. Теперь Медуза поняла, почему не разговаривала с этими людьми. Насколько труднее будет тащить каменную статую этого мальчика, Персея, – любящего, преданного, принесшего себя в жертву сына, – к краю обрыва, зная его миссию, чем всех тех безымянных героев, которые были до него. Ей придется убрать его немедленно, пока не вернулись сестры. Представить трудно, как они примутся донимать ее, если найдут статую так глубоко в своей пещере.
– Я бросаю, – сказал он. – Просто пообещай, что попробуешь.