— Эти молодые люди сами стремятся попасть сюда, вероятно, потому, что здесь их ждет лучшая жизнь, — возразил Тео.
— Они приезжают сюда в поисках еды, — заметила Джулиан. — А потом, когда они стареют — возрастной предел для них шестьдесят лет, не так ли? — их отсылают обратно, хотят они того или нет.
— Эту проблему должны решать их страны. Пусть начнут с того, что научатся управлять своими делами. Так или иначе, их не так уж много. Есть квота, набор тщательно контролируется.
— Не только квота, но и жесткие требования. Они должны быть сильными, здоровыми, без криминального прошлого и судимостей. Мы отбираем лучших, а потом выбрасываем, когда они становятся нам больше не нужны. А кому они достаются? Совсем не тем, кто в них больше всего нуждается. Членам Совета и их друзьям. А кто у нас заботится об иностранных Омега? Они работают за жалкие гроши, живут в лагерях, женщины отдельно от мужчин. Мы даже не даем им гражданства. Это же разновидность узаконенного рабства!
— Сомневаюсь, что вам удастся произвести переворот в отношении к «временным жителям» или процедуре «успокоительного конца», — вздохнул Тео, — если уж на то пошло, людям, как правило, мало до этого дела.
— Мы хотим помочь им, — сказала Джулиан, — хотим, чтобы они задумались над этим.
— Зачем? Они живут без всякой надежды на умирающей планете. Что им нужно, так это защита, комфорт, удовольствия. Правитель Англии способен выполнить два первых пункта, а это значительно больше того, что обеспечивает большинство зарубежных правительств.
Ролф слушал их обмен репликами молча, потом вдруг сказал:
— Какой он, Правитель Англии? Что он за человек? Вы должны знать, ведь вы вместе с ним воспитывались.
— Это не значит, что у меня есть доступ к его мыслям.
— В его руках сосредоточена власть, какой ни у кого, по крайней мере в этой стране, никогда не было. Дает ли она ему радость?
— Возможно. Похоже, он не собирается от нее отказываться. — И добавил: — Если вы хотите демократии, вам нужно каким-то образом реанимировать местный совет. Демократия начинается там.
— И там же заканчивается, — ответил Ролф. — Главное, как Правитель осуществляет свой контроль на этом уровне. Вы видели нашего местного председателя, Реджи Димсдейла? Ему семьдесят, и он вечно жалуется, боится всего до потери сознания и выполняет свою работу только потому, что она дает ему право на двойную норму бензина и на пару иностранцев Омега, которые будут присматривать за его чертовым домом и подтирать ему зад, когда он станет ходить под себя. Уж ему-то не грозит «успокоительный конец».
— Его избрали в совет, их всех избрали.
— Кто избрал? Вы голосовали за них? Кому есть до этого дело? Люди просто вздохнули с облегчением оттого, что кто-то будет выполнять эту работу. Вы же знаете, как все происходит. Председателя местного совета нельзя назначить без одобрения районного совета. А для этого требуется одобрение регионального совета. Кандидата должен утвердить Совет Англии. Правитель контролирует систему сверху донизу, вам ли этого не знать? Он контролирует ее и в Шотландии, и в Уэльсе. Там есть свои собственные правители, но кто их назначает? Ксан Липпиат мог бы провозгласить себя Правителем Великобритании, да только в этом звании для него нет желанной романтической притягательности.
Данное замечание, подумал Тео, не лишено проницательности. Ему вспомнилась давняя беседа с Ксаном.
«Премьер-министр? Вряд ли. Я не хочу присваивать чей-то титул, особенно когда он несет на себе такой груз традиций и ответственности. Вдруг от меня будут ожидать проведения выборов каждые пять лет? Но это не должен быть и лорд-протектор. Последнему из них вряд ли сопутствовал безоговорочный успех[24]. Правитель — этого будет вполне достаточно. Правитель Великобритании и Северной Ирландии? Нет, в этом нет романтики отзвука, к которой я стремлюсь, выбирая титул».
— Мы ничего не добьемся с таким местным советом, — вставила Джулиан. — Вы живете в Оксфорде, вы гражданин, как и все остальные. Вы наверняка читаете те бумажки, которые они расклеивают на стенах после заседаний, и знаете, что за вопросы они там обсуждают. Поддержание в порядке полей для гольфа и лужаек для игры в кегли. Требования, предъявляемые к клубным сооружениям. Проблемы размещения рабочих мест, жалобы по поводу норм отпуска бензина, заявления о найме на работу «временных жителей». Прослушивания в местный любительский хор. Набралось ли достаточное количество желающих брать уроки игры на скрипке и есть ли смысл совету нанимать профессионала на полную ставку? Иногда они даже обсуждают перспективы полицейского патрулирования улиц, хотя сейчас, когда над будущими грабителями висит угроза депортации в штрафную колонию на остров Мэн, этот вопрос потерял свою актуальность.
Льюк мягко заметил:
— Защита, комфорт, удовольствия — это еще не все.
— Это именно то, что волнует людей, то, что им необходимо. Что еще должен предлагать совет?
— Сострадание, справедливость, любовь.
— Ни одно государство никогда не интересовалось любовью, да и не должно ею интересоваться.
— Но оно должно интересоваться справедливостью, — возразила Джулиан.
Ролф нетерпеливо продолжал:
— Справедливость, сострадание, любовь. Это все слова. Мы же говорим о власти. Правитель — это диктатор, надевший маскарадный костюм демократического руководителя. Он должен быть ответственным перед волей народа.
— Ах, воля народа! — воскликнул Тео. — Это неплохо звучит. В настоящее время воля народа — это требование защиты, комфорта, удовольствий.
«Я знаю, что тебя раздражает, — подумал он, — то, что Ксан обладает громадной властью, а не то, как он ею пользуется». В группе не было единства и, как подозревал Тео, не было общей цели. Гаскойном двигало негодование по поводу неправомерного использования названия гренадеров, Мириам — какой-то пока еще неясный ему мотив, Джулиан с Льюком — религиозный идеализм, Ролфом — ревность и амбиции. Как историк, Тео мог бы провести дюжину параллелей.
Джулиан попросила:
— Расскажи ему о своем брате, Мириам. Расскажи о Генри. Только давайте сначала присядем.
Они устроились на скамье со спинкой и наклонились вперед, чтобы лучше слышать низкий голос Мириам. Словно сбившаяся стайка пришедших на службу прихожан, — подумал Тео.
— Генри отправили на остров полтора года назад. За грабеж, отягченный насилием. Хотя никакого насилия не было. Какое там насилие! Он ограбил женщину Омега и нечаянно сбил ее с ног. Он всего лишь толкнул ее, но она упала, а в суде сказала, что Генри бил ее по ребрам, когда она лежала на земле. Это неправда. Я не хочу сказать, что Генри не виновен. Он с детства доставлял нам сплошные огорчения и беспокойство. Но он не бил ту женщину, тем более когда она лежала на земле. Он выхватил у нее сумочку, толкнул и побежал. Это произошло в Лондоне около полуночи. Он забежал за угол Лэдброук-Гроув и попал прямо в объятия Государственной полиции безопасности. Он всю жизнь был невезучим.
— Вы были на суде?
— И я, и моя мать, мы обе были. Отец умер два года назад. Мы наняли Генри адвоката и заплатили ему, но он не проявил никакой заинтересованности. Деньги взял, но ничего не сделал. Мы поняли, что он договорился со стороной обвинения отправить Генри на остров. В конце концов, он ведь ограбил Омега. Этого было достаточно. К тому же он черный.
Ролф нетерпеливо перебил ее:
— Только не начинай всю эту чушь про расовую дискриминацию. Его погубил тот толчок, а не цвет кожи. Человека можно отправить в штрафную колонию только за преступление с применением насилия или за повторный грабеж. У Генри не было судимостей за грабеж, но имелись две за кражи.
Мириам объяснила:
— Это были мелкие кражи в магазинах. Ничего серьезного. На день рождения мамы он украл для нее шарф и плитку шоколада. Он тогда был еще ребенком. Господи, Ролф, ему было только двенадцать! Это произошло больше двадцати лет назад.
— Если он сбил женщину с ног, он виновен в преступлении с применением насилия, бил он ее или нет, — заметил Тео.
— Но он ее не бил. Он оттолкнул ее, а она упала. Он же не нарочно.
— Присяжные, очевидно, решили иначе.
— Не было никаких присяжных. Вы же знаете, как трудно заставить людей заседать. Никому не нужно беспокойство. Его судили согласно новым порядкам — судья и двое мировых. У них есть полномочия отправлять людей на остров. А ведь это пожизненно. Помилования не бывает, оттуда на волю уже не выходят. Пожизненный приговор — до конца дней пробыть в этом аду только за то, что он ненамеренно толкнул женщину. Это убило мою мать. Генри был единственным ее сыном, и она знала, что больше никогда его не увидит. Она потеряла интерес к жизни. И я рада, что она умерла. По крайней мере она так и не узнала самого худшего. — Мириам взглянула на Тео и просто сказала: — Понимаете, он пришел домой.
— Вы хотите сказать, он сбежал с острова? Я полагал, что это невозможно.
— Генри сумел сбежать. Он нашел разбитую шлюпку, которую не заметила служба безопасности, готовя остров к приему осужденных. Все негодные лодки сожгли, но одна была спрятана, или осталась незамеченной, или, возможно, они решили, что ею уже никто не сможет воспользоваться. У Генри всегда были золотые руки. Он втайне от всех починил ее и смастерил два весла. А четыре недели назад, это было как раз третьего января, он подождал, пока стемнеет, и отплыл с острова.
— Это было чрезвычайно безрассудно и рискованно.
— Нет, это было разумно. Он знал, что либо доплывет, либо утонет, а чем оставаться на этом острове, уж лучше утонуть. И он добрался до дома, он вернулся. Я живу… Ну, не важно, где я живу. В общем, в коттедже на краю городка. Он пришел после полуночи. У меня был тяжелый рабочий день, и я собиралась рано лечь спать. Я устала, но мне было как-то неспокойно, поэтому, придя домой, я налила себе чашку чаю, а потом все-таки заснула в кресле. Я проспала всего минут двадцать, но когда проснулась, поняла, что уже не смогу заснуть. Знаете, как бывает — так измотаешься, что усталость берет свое. Нет сил даже раздеться.